Наследники - Олег Юрьевич Рой

До смерти?

Разве можно допиться – до смерти? Не в смысле до какой-нибудь смертельной болезни – что там у алкашей бывает? цирроз? с почками что-нибудь? с сердцем? – нет, в буквальном смысле допиться. Выпить и умереть. Отравиться. Отравиться не какими-то суррогатами – это бывает, об этом и в новостях пишут – но разве можно умереть, выпив хорошего качественного алкоголя? Конечно, он слыхал шуточки про энциклопедию Британика, в которой летальная доза этилового спирта указывалась якобы с уточнением «кроме России и Сибири». Но это ведь просто шуточки? Или… нет?

Он ведь был уверен!

Потому что если много выпить, память отшибает. Это да, это взаправду. С ним самим такого никогда не случалось, но с теми, кто пьет регулярно, говорят, то и дело… Как у Высоцкого: а как наутро я встал, мне давай сообщать, что хозяйку ругал, всех хотел застращать. Те двое, которые… помогали… они-то пили регулярно. Напоить до полусмерти – и все дела.

И что, они вправду – умерли?

Может, эта, как ее, следователь Арина, может, она просто соврала? Чтоб напугать. Как тот, из сериала, Громов, что ли? Или Романов? Неважно. Он, чтоб расколоть подозреваемого – его как раз Марат и играл – тоже выдумал, что попавшаяся под горячую руку девица отбросила коньки. А девица-то оказалась живехонька! Наглая, на десятисантиметровых каблуках, с пузырем жвачки… И следователю досталось на орехи!

Стало немного легче.

Как бы узнать?

Телефон издевательски поблескивал темным экраном.

Как бы там ни было, разговаривать о «таком» по телефону точно нельзя. Придется ждать. Да, дождаться завершения съемок и тогда уже… Да, именно так. А за это время в голове прояснится. Надо как следует продумать все. Как перед «свободными» съемками, когда диалоги создаются прямо в кадре. Экспромтом якобы естественнее получается. Только ему ли не знать: чтоб «экспромт» выглядел естественно, его перед тем требуется сто раз в голове прокрутить: а если так? или вот так? или вовсе наоборот? Ничего, он придумает. Потому что это первое – и, может, главное, что сейчас нужно. Узнать все точно. Осторожно, не впрямую, обиняками.

* * *

В оперчасти было тихо и почти пусто.

– Привет, – бросил, не оборачиваясь от монитора, Стрелецкий.

– А ты чего тут изучаешь? – спросила Арина, чтобы предупредить вполне возможное: чего пришла? И что отвечать? Мимо проходила? Оно, хоть и правда, звучит как-то не очень. Забежала рассказать про сожженный гроб? Почему не по телефону?

Ким, однако, интересоваться причинами ее визита не стал:

– Да мне все те бомжи покоя не дают, про которых Химик говорил.

Опера – люди жесткие, иные на этой работе просто не выживают. Если рыдать над каждой жертвой – как работать-то? То, что выглядит равнодушием и цинизмом – суровая производственная необходимость. Но иногда стена профессиональной отстраненности… сдает. Арина это очень хорошо знала.

– Ким, даже если их специально до смерти напоили, этого не доказать. Тел нет, подозреваемых тем более.

– Да это понятно, – он откинулся на спинку стула, повел плечами, разминая. – Я ведь даже не именно про них думаю, а про то – сколько таких? Вот, смотри: молодой еще мужик, едва за полтинник, я перед Новым Годом на осмотр ездил, с Глушко. Дела не возбуждали, конечно. Приступ астмы, не дотянулся до ингалятора – и все. Но я практически уверен, что ингалятор специально кто-то под диван закинул.

– Кто? Есть предположения?

– Предположения, – усмехнулся опер. – Сын это, его в рамках доследственной проверки опрашивали. Мутный такой парнишка. У отца квартира трехкомнатная, а сынуля углы снимает, с папой характерами не сошлись. Но не докажешь, конечно, – он щелкнул мышкой, мужское лицо на мониторе сменилось женским, постарше и поневзрачнее. – Или вот тетка. Получила пенсию, выпила, уснула на полу…

– Захлебнулась собственной рвотой? – такие случаи Арина видела.

– Вроде да. То есть смерть, конечно, естественной не назовешь, но подробно-то ее никто не исследовал. Может, она не сама захлебнулась? Если она не одна выпивала?

– Тоже из-за квартиры?

– Нет, тетка одинокая. Но ты ж сама знаешь, сколько убийств на почве невнятных бытовых конфликтов случается, не только из-за денег или жилья. Или вот, – следующее лицо могло бы принадлежать какому-нибудь монаху-отшельнику: узкое, благообразное, окруженное ореолом абсолютно белых волос, – дедуля семидесяти восьми лет, одинокий. Сам он во сне задохнулся, или кто-то был в квартире и подушкой его накрыл?

– Ты хотел бы, чтобы эти смерти расследовались?

– Да нет, просто зацепило. Про синдром внезапной младенческой смертности и не говорю. Вообще не понимаю – как это? Чтобы здоровый ребенок вдруг умер во сне – с какой стати?

– Там статистика крайне любопытная. – согласно усмехнулась Арина. – Нет, я готова поверить, что если малыш спит на животе, вероятность того, что он случайно задохнется, повышается. Но, знаешь, когда один из статистически базовых портретов – это мать-одиночка моложе двадцати лет, меня это как следователя настораживает.

– Вот-вот.

– Или там же, в факторах риска, алкоголь и наркотики. У матери, я имею в виду. И вообще больше половины, если не три четверти этих самых факторов риска – не медицинские, а социальные. Если приглядеться, конечно. Потому что наличие или отсутствие патронажной медсестры – это, согласись, обстоятельство больше социальное, чем медицинское. То есть это все не обязательно убийства – или как минимум далеко не все эти случаи прямые убийства – но что-то вроде того твоего дядьки с астмой. Не подали – или даже спрятали – ингалятор, и готово. Неоказание помощи или оставление в опасной ситуации. С детьми, по сути, то же самое. Но черта с два это докажешь. А подозрения, ты прав, к делу не пришьешь.

– Вот-вот. И это я сейчас смотрю только тех, кого судебная медицина все-таки обследовала. А сколько тех, на кого участковый или из поликлиники глянули – и хоронить.

Арина тут же вспомнила внезапную – после явного улучшения – смерть Адрианы, и скрестила пальцы на удачу: только бы тело не забрали! А уж Плюшкин до причин смерти докопается. Может, и впрямь от последствия кровоизлияния умерла, а может – как того дедулю – кто-то подушкой придушил.

Ким ткнул, увеличивая, в очередную фотографию. Косматая старуха с фотографии годилась в подруги тому, как его, Пивоварову-Сомику из соседнего района. А вот кладбищенская компания этой… дамой точно побрезговала бы.

– Кто это? Тоже аспирация собственными рвотными массами?

– Нет, падение с высоты собственного роста. Марина Алексеевна Сулимова. Тридцать девять лет.

– Сколько?! – изумились Арина.

– Тридцать девять. И не скажешь, правда? Посмертные фото, конечно, та еще красота, но все-таки. А на вид – ведьма старая. Алкоголичка,