Домой приведет тебя дьявол - Габино Иглесиас

всякое говно просто, когда у тебя полон желудок, вы меня понимаете. А потом его убили.

Брайан перестал расхаживать по комнате туда-сюда, он оперся о стол и слушал. Я делал то же самое, стоял там как идиот. Хуанка смотрел на нас и продолжал:

– Я все еще был pinche escuincle[221]. На следующий день моя мать собрала все деньги, которые ей удалось накопить, и заплатила одному coyote[222], чтобы доставил нас в Эль-Пасо. Это было непохоже на то, что ты видишь в кино, – эмигрантов, набитых, как сардины, в кузов грузовика или еще какую дрянь. Моя мать знала кое-кого. Эти люди провели нас сюда по туннелю. После нашего переезда нас посетили некоторые старые друзья отца. Они пересекали границу туда-сюда так, будто ее и не было. У них были связи. Были эти туннели. Я и оглянуться не успел, как у нас появился маленький дом на улице, называемой Бродвей, как знаменитая улица в Нью-Йорке. Мы стали marionetas в чужой игре. В кухне был фальшивый пол, закрывающий вход в туннель с кухни, как и здесь, и две комнаты в доме были набиты сумками с землей – они стояли там с тех времен, когда туннель только копали. Прикрытие было хорошее – приятная дама с тремя детишками. Никто ничего не подозревал. Она выглядела как любая другая мексиканская мать в Эль-Пасо. С соседями она была мила. Ходила в церковь. Люди были уверены, что она зарабатывает на жизнь поденщиной – моет полы в чужих домах или что-то в этом роде.

Образ прекрасной пожилой дамы, уже сложившийся в моей голове, стал рушиться.

Хуанка глубоко вздохнул. Я подумал, может быть, эта история выдумана, чтобы создать впечатление, что он знает, о чем говорит. Его глаза словно остекленели, приобрели выражение, которое появляется у некоторых людей, когда их тела остаются в настоящем, а мысли возвращаются назад во времени. Он прошелся руками по бедрам и продолжил рассказ:

– Мой брат Гильермо начал помогать людям, он привозил товар и сбывал его. Он был совсем мальчишкой, всего на четыре года старше меня, но он знал, что он мужчина в доме. Он хотел заработать деньги, чтобы мы выбрались оттуда. Вы знаете, как это бывает – дети бедняков всегда хотят лучшего. Он был таким, как все. Хотел иметь большой дом с бассейном, чтобы наша мама могла не работать, а оставаться дома. Он знал, что улица – самый быстрый способ заработать деньги, и думал, что успеет выйти из игры, пока не погрязнет слишком глубоко, но он не успел – облажался, прежде чем сбылись его мечты.

Хуанка тоже перестал возиться со столом. Он стоял, уперев одну ногу подошвой в стену и, рассказывая нам свою историю, не сводил с нас глаз.

– Я не знаю, что пошло не так, но они лажанулись. Однажды ночью он отправился за товаром и больше не появился. Его кости, может быть, где-то там. А может, и нет. Многие картели сотрудничают с мясниками, вы меня понимаете. Это такие ребята, которые растворяют тела так, что от них не остается ничего. Может быть, Гильермо так и закончил жизнь в какой-нибудь яме.

Хуанка замолчал на минуту, когда он делал глотательные движения, маленький шарик перекатывался у него в горле. Я подумал о матери Хуанки, о том, как она попросила меня позаботиться о ее мальчике, вспомнил ее последние слова, обращенные к нему. «Si te pierdo a ti ya no me queda nada en esta vida. – Если я потеряю тебя, у меня в этой жизни не останется ничего».

* * *

– Но ты спрашивал про меня, а не про него? – прохрипел Хуанка. – Так вот, в шестнадцать лет я уже занимался поставками в Эль-Пасо. Я работал на Баррио Ацтеко. – Он поднял руку и постучал указательным пальцем по буквам у него на подбородке. – В те дни они были королями Эль-Пасо. В 2008-м мы заключили una alianza con La Línea, los duros del Cartel de Juárez[223]. Я был хорошим водилой, всегда сохранял спокойствие и не бздел, и они меня отрядили на эти дела, но была и другая работа, вы меня понимаете. Ходки становились длиннее, поставки – больше. В каждой ходке участвовало семь или восемь вооруженных до зубов cabrones. «Граница» считала, что они сумеют удержать контроль над районом, но победил картель Синалоа[224]. Братки стали умирать как мухи. Убийства совершались каждый день. По улицам текли реки крови. Каждое утро я просыпался и узнавал, что пропал или убит еще один из братков. У каждого из нас был кто-нибудь – отец, брат, друг, родственник, кого убили. Мы стали давать деньги гринго, которые патрулировали границу, чтобы они находили для нас безопасные маршруты. Мы вырыли новые туннели и многое изменили, но los cabrones из Синалоа не унимались, siguieron chingando[225]. В конечном счете они стали присылать послания, извещавшие, что они целиком и полностью контролируют ситуацию, вы меня понимаете. Убийств стало недостаточно; им приходилось отрезать людям головы или яйца и засовывать их в рот или разрезать людей на куски и подкладывать все это в багажники машин.

Мои мысли метнулись к фотографиям человека с усами и отрубленными ногами. Хуанка явно и сам мог отправлять подобные послания.

* * *

– Ну, хватит этой херни. Давайте к делу. Посмотрите в углу, – сказал Хуанка, показывая на пол. В отличие от остального дома, в котором все полы были покрыты плитками цвета золы, в кухне пол был устлан ламинатом. На полу лежало что-то вроде клубка нейлоновой бечевы в оплетке. Я наклонился, чтобы поднять его.

– Его нужно намотать на руку, чтобы не соскользнуло, – сказала Хуанка. – Когда ухватишь его надежно, дай мне знать. Нам нужно тащить в сторону холодильника. Со всей силы. Деревянные панели тяжелые. Когда оттащим, пол поднимется. Когда он будет стоять почти прямо, мы его схватим и осторожно уложим на другую сторону кухни, ясно?

Я кивнул, наматывая бечеву на запястье правой руки.

Хуанка отошел немного назад, и мы принялись тянуть, но безрезультатно. Я перестал тянуть.

– Sigue jalando, cabrо́n. No te rajes[226].

Я снова принялся тянуть, на сей раз сильнее. Секунду спустя что-то подалось, и пол стал подниматься вверх. Поднималось приблизительно шесть футов пола. Кухня словно сгибалась в пояснице. Тащить становилось все труднее. Мы прикладывали больше сил. Я уперся ногами в пол и тащил на себя. Мои руки напрягались. Бечева впивалась мне в руки. Пол