Кровь, пот и чашка чая. Реальные истории из машины скорой помощи - Рейнолдс Том

Однако у этого дежурства были и плюсы, например, денек выдался солнечный. За 40 минут, что я провел на улице, пытаясь сдержать кровотечение, я неплохо подзагорел.

В каждом вызове надо стараться отыскать что-то положительное. К счастью, пациент остался жив. Кто-то из зевак решил, что задержка со скорой вызвана тем, что пациент чернокожий. Ну конечно, а вокруг собрались расисты: медик из службы немедленного реагирования и человек двадцать полицейских… Ночь длинных ножей III

«Мужчина, порез на руке, угрожает порубить соседа на куски, страдает психическим заболеванием, требует приезда пожарной бригады».

Так выглядел текст вызова у меня на терминале. Обычно я не боюсь выезжать на потенциально опасные случаи (я очень быстро бегаю, особенно если за мной гонятся), но тут у меня включился тревожный звоночек.

(1) Порез на руке: пациент нанес его себе сам? Если да, то нож, вероятно, все еще у него.

(2) Почему он хочет «порубить на куски» соседа? Они поссорились? Ссоры между соседями бывают порой очень жесткими.

(3) Что за психическое заболевание? Были эпизоды агрессии? Не испытывает ли пациент патологическую ненависть к зеленому цвету? (форма-то у нас зеленая…)

Я решил, что в данном случае лучше будет дождаться приезда полиции. Поэтому сидел в своей машине, припаркованной за углом, за мной стояла скорая, и мы ждали, пока приедут полицейские, готовые нас защитить.

Разные мысли вертелись у меня в голове. Насколько тяжелая рана у него на руке? Может, он лежит на земле и истекает кровью, если перерезал себе артерию. А что с соседом? Вдруг, пока мы ждем, он его уже убил? Что если мы войдем и увидим кровавую баню?

Надо все-таки пойти и посмотреть. На мне защитный жилет, правда, руки, ноги и голова торчат наружу – отличная мишень для 8-дюймового остро отточенного лезвия. Если я зайду внутрь и меня пырнут ножом, произойдет следующее:

(1) никто об этом не узнает, пока не приедет полиция;

(2) на работе ожидать сочувствия тоже не стоит, потому что нам велели самим не входить.

Именно поэтому мы так и сидели в машинах, зеваки пялились на нас, а я пытался расслабиться, слушая новый альбом Coldplay (кстати, довольно неплохой).

И почему никак не едут пожарные? Он же просил их прислать, а они, как и мы, не могут отказаться от вызова. Однако пожарные так и не появились. Зато приехала полиция. Мы вошли в дом и обнаружили пациента в полном здравии. Сосед (нечаянно) его толкнул, и тот порезал себе руку.

Вот так: я мог разобраться с этим вызовом за пару минут, но, чтобы сделать это безопасно, времени потребовалось куда больше.

И об этом нам приходится думать каждый раз, при каждом вызове… правда, печально?

Путаница произошла из-за того, что пациент сам упомянул о своем психическом заболевании. Лишнее предупреждение о том, насколько надо быть осторожным, говоря с диспетчерской, когда вызываешь скорую помощь.

Опять шина

На этот раз тут не было моей вины – просто небольшой прокол; я не входил на полной скорости в поворот и не задевал за край тротуара.

Я услышал хлопки спущенной шины, но решил, что сначала надо что-нибудь съесть, поэтому дотянул до McDonald’s, где двое полицейских еще раз мне указали на прокол.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Считается, что мы должны дождаться приезда машины Королевского автомобильного клуба, которая заменит колесо. К несчастью, добираться им предстояло 3–4 часа. Поэтому я, поплевав на ладони, сам занялся заменой. Если этим утром вы проезжали по Стратфорду, то наверняка видели, как я топтался вокруг машины, пытаясь сообразить, как пользоваться домкратом.

Колесо я поменял, но болтам, завинченным вручную, не стоит доверять при крутых поворотах, поэтому сейчас я сижу на станции, а наш механик проверяет, все ли в порядке.

По какой-то причине фраза «заехал проверить болт, я ж его крутил вручную» вызвала у диспетчеров приступ неудержимого хохота.

Я мало что помню о своем отце, только что он был автомехаником и менял колеса… может, это у меня в крови? Метла

Все началось как «удар метлой», а закончилось смесью бунта с карнавалом.

На крошечной улочке из двадцати домов на Собачьем острове в Лондоне в одном семействе вспыхнула ссора, перетекшая в драку: женщину ударили метлой, другая повредила себе ногу, а 10-летний ребенок схватился за нож.

Одна из пострадавших бросилась стучаться в двери соседям, призывая их в свидетели, поэтому вокруг столпилось человек пятьдесят (преимущественно детей). В погожий денек все были не против насладиться бесплатным спектаклем. Бегали туда-сюда малыши, лоточница торговала мороженым, подростки курили, целовались и путались у всех под ногами.

Приехали полицейские на своем фургоне; никто не слушал, что они говорят. Они не могли арестовать 10-летнего мальчишку: он был несовершеннолетним. Вот если бы он и правда кого-нибудь убил, тогда да.

Вокруг говорили на доброй полудюжине языков; люди сердились, что ни я, ни полицейские не понимаем урду, хинди, сомалийский, турецкий и тви. Им не казалось, что подбегать к полисмену и махать руками у него перед носом, выкрикивая что-то на неизвестном наречии, когда рядом стоит человек, готовый переводить, это не самая удачная стратегия.

«Она меня ударила», «они втроем на меня набросились», «на меня напали», «у меня нога сломана» (вообще-то нет), «у моей мамы сейчас инфаркт случится», «хочу, чтобы их всех арестовали», «пусть это все запишут», «это продолжается годами, почему никто не принимает меры?», «когда уже приедет скорая?», «что вы собираетесь с ними делать?», «мама в обмороке», «говорю же, у меня нога сломана».

Я предложил полицейским вызвать специальное подразделение, занимающееся подавлением беспорядков. Хорошая идея, но в тот день они в полном составе уехали за город на пикник.

Полицейские начинали терять терпение; никто не слушал их, никому не было дела до того, что они могут или не могут предпринять, от них хотели, чтобы они наказали зачинщиков, посадили их в тюрьму или депортировали.

Только поняв, что никому не наденут наручники и не затолкают в полицейский фургон, люди стали потихоньку расходиться.

Наконец, мне удалось добраться до первой «пациентки». Кто-то из родных лил воду ей на голову: в их общине бытует убеждение, что если лить воду на больное место, то все пройдет, поэтому, приезжая к ним на вызовы, например, по поводу болей в груди и затрудненного дыхания, я часто обнаруживаю своих больных мокрыми с головы до ног.

Но меня странностями не удивишь: моя мама, например, верит, что у неодушевленных предметов тоже есть чувства…

Вода, стекавшая у пациентки по плечам, была прозрачной: ни следа крови. Сознание она тоже не теряла. Я бы сильно удивился, останься после такой метлы – совсем легонькой, пластмассовой – хотя бы синяк.

Наконец, приехали скорые. Экипажи с растерянным видом слушали, пока я излагал им максимально краткую версию происшедшего, составленную из обрывочных рассказов очевидцев.

Вторая «пациентка» утверждала, что у нее сломана нога. Она настаивала на этом, даже когда поднималась по ступенькам в машину скорой помощи.

Две пациентки, две разных больницы (в подобных случаях мы стараемся развозить людей по разным учреждениям) и полдюжины офицеров полиции…

Мало-помалу улица вернулась к своей обычной жизни, а я покатил на другой берег Темзы, чтобы заполнить вдвое больший против обычного объем документов.