Первобытный менталитет - Люсьен Леви-Брюль

Поразительный ответ. Он напоминает выражение иезуита из Новой Франции, сказавшего, что сновидения — это Библия индейцев. Для первобытного менталитета нет случайностей. То, что мы называем случайным, для него, напротив, исполнено мистического значения. Следовательно, бросать кости — это не что-то достойное порицания, пустое или никчемное занятие; ни одно из занятий туземца не смогло бы полезней употребить его время и заслужить его более серьезного внимания. Разве беседа с Богом — это не лучшее занятие миссионера? Бог разговаривает с ним в Библии (книга в глазах туземцев имеет ярко выраженный магический характер), ну а предки «говорят» с туземцами через кости. Советоваться с ними — отнюдь не значит заниматься бессмысленным делом или забавляться, подобно детям; это значит иметь мудрость ничем не рисковать без согласия предков.

II

Не всегда бывает так просто, как в Южной Африке, определить, к кому обращены вопросы и чье содействие призывают. Однако смысл гадательных действий повсюду остается одинаковым, и те из них, чья интерпретация не вызывает сомнений, позволяют объяснить другие, которые остались бы загадочными, если бы мы не увидели перехода от первых ко вторым.

Рассмотрим, например, гадательные действия, которые являются повседневной практикой среди папуасов германской Новой Гвинеи. «Прежде чем он вступит на вражескую территорию, каи бросает жребий. Так же он поступает и тогда, когда чувствует какую-либо опасность. В зависимости от результата гадания он либо укрепляется и своем опасении, либо успокаивается. Когда каи хотят узнать, угрожает ли им неожиданное нападение, кто-нибудь берет определенный корень и сгибает его, произнося над ним магическую формулу. Сломался корень — значит, близкой опасности нет. Он остался цел значит, нужно быть начеку. В горшке, над которым произнесены магические формулы, варят выращенное на полях: та сторона, с которой, вскипая, начнет подниматься вода, укажет, откуда грозит опасность. Или: перед тем как выступить в военный поход, сваливают все оружие, которое будет использовано, на сооруженный наскоро помост, а сверху кладут раковину войны вместе с амулетом войны. Затем помост трясут так долго, сколько требуется, чтобы раковина упала на землю. Если она упала с той стороны, которая обращена к враждебной деревне, — это добрый знак относительно исхода предпринимаемой кампании. Перед тем как воины пускаются в путь, они, взявшись вместе, вырывают из земли куст. Если его удалось вытащить из земли, не повредив корней, — значит, их нападение будет успешным. Еще один употребляющийся в самых разных обстоятельствах способ гадания: два человека держат палку с привязанным к ней пучком травы и сильно размахивают ею. Если трава срывается с палки — это благоприятный знак, если же она остается на ней — это дурной знак. Чтобы узнать, может ли больной надеяться на исцеление или нет, произносят магическую формулу над полоской древесной коры и проводят этой корой по спине больного. Если она скользит с трудом, словно приклеиваясь к телу, следует ожидать худшего, и т. д.»[22]

В соседнем племени, у ябим, «перед тем как предпринять военный поход, сначала пытаются увериться в его исходе, прибегая к оракулу.

Над луковицей определенного вида произносят магическую формулу и кладут ее в стоящий на огне горшок, наполненный водой, в которую добавлены листья дерева. Мужчины становятся вокруг и внимательно наблюдают, когда поднимется вода. До того как она закипит, по горловине горшка красной краской по диагонали наносят черту. Одна половина считается как бы принадлежащей врагу, вторая же — своему племени. Содержимое горшка начинает пениться и вскоре закипает. Если получается так, что жидкость, пенясь, поднимается с их стороны, а с вражеской она сразу переливается через край и, таким образом, их сторона как бы накрывает вражескую, то это добрый знак. Если же происходит наоборот или содержимое горшка равномерно выливается с обеих сторон, то остаются дома»[23].

Точно так же поступают и живущие в этом районе букауа: «перед тем как выступить в поход, отряд предпринимает попытку узнать, стоит ли решиться на нападение. Посередине деревенской площади ставят на огонь горшок, наполненный едкими и горькими растениями. Когда вода начинает закипать, толпа воинов выстраивается по одну сторону и ждет, когда из горшка выплеснется пена… Если она выплеснется с их стороны, то это означает, что враг начеку, и от похода отказываются. В противном случае воины отпивают этой жидкости, которая должна придать им смелости»[24].

Миссионеры описали и многие другие гадательные действия. Все они носят магический характер. Какими бы ни были используемые предметы или существа, всегда начинают с того, что над ними произносят магическую формулу. Это — предварительное условие, без которого операция не даст надлежащего результата. Итак, первый шаг состоит в том, чтобы войти в контакт с миром невидимых сил, от которых зависит как успех гадательного действия, так и успех предприятия, являющегося его объектом: туземец ведь не отделяет одно от другого. Таким образом вступают в область «священного», и теперь уже можно, но только теперь, задать интересующий вопрос и надеяться на ответ.

Ответ является во вторую очередь; он в результате выбора одного из двух членов альтернативы обычно выглядит как «да» или «нет». Согнутый корень либо останется цел, либо сломается. Кипящая вода выплеснется либо с той, либо с этой стороны. Пучок травы либо сорвется с палки, либо останется на ней и т. п. Действия такого рода обладают тем преимуществом, что устраняют всякую двусмысленность. Спрошенная невидимая сила, безусловно, ответит, и ответ ее будет ясен, поскольку она, так сказать, зажата с двух сторон и потому непременно должна будет склониться либо на ту, либо на другую. Но разве люди не боятся ее оскорбить тем, что оказывают на нее такое давление? Ни туземцы Новой Гвинеи, ни другие первобытные люди не кажутся обеспокоенными такими сомнениями. Часто силы, о которых идет речь, не персонифицированы в коллективных представлениях определенным образом: в сознании существуют перемешанные друг с другом мысль и живое чувство о силе, однако нет четкого понятия о том, где она заключена. Кроме того, даже когда речь идет о подлинных лицах, как, например, умерших (с которыми папуасы Новой Гвинеи чувствуют себя находящимися в постоянной связи, хотя миссионеры и не сообщают, что во время гадательных действий папуасы свои вопросы адресуют именно им), открывающий действие магический обряд делает законным и неоскорбительным общение с этими грозными силами. Такой обряд делает и большее: он, безусловно, оказывает на эти силы такое действие, что они не могут уклониться от расспросов и что полученный результат как раз и есть их ответ.

Даже самое насколько возможно подробное описание гадательных действий не раскрывает полностью весь их смысл. Оно неминуемо оставляет в тени основные элементы, которые обусловлены свойственной первобытному менталитету структурой. Там, где мы видим лишь символические отношения, оно чувствует тесную сопричастность, но ее не могут выразить ни наш менталитет, ни наши языки, гораздо более концептуальные, чем менталитет и языки первобытных народов. Выражением, которое хоть как-то отразило бы эту сопричастность, могло бы быть «мгновенная сущностная идентичность». Например, способ, общий для многих племен германской Новой Гвинеи, состоит в наблюдении за тем, с какой стороны раньше станет выплескиваться вскипевшая в горшке вода, куда положены и определенные магические травы. Сказать, что правая сторона горшка «представляет» врага, а левая — совершающих испытание туземцев, было бы слишком мало. Каким-то образом, который не может ни объективироваться для разума, ни быть выражен в языке, но который от этого не становится менее реальным, папуасы идентифицируют и себя, и врага с определенной, «своей» стороной. Эта вот сторона, сообщает миссионер, принадлежит (gehörig) им, а это означает, что она принадлежит им так же, как им «принадлежат» их руки, их члены, их голова, их имя. Она не только принадлежит им; она, сторона — это они сами. Во время испытания, за которым они со страстью, а часто и с тревогой следят глазами, они чувствуют себя лично участвующими в деле. Речь идет совсем о другом, нежели о символическом представлении, которое заранее передает то, что произойдет. Перед лицом врага оказываются сами воины, они сейчас, в данную минуту, являются свидетелями своей собственной победы или поражения.

Эта сопричастность не будет столь поражающей и непонятной, если связать ее с присущими первобытному менталитету особенностями, о которых говорилось ранее, а именно: с особым видом его опыта и прежде всего — с его представлением о времени и причинности. Следует вспомнить, что при отсутствии понятия о событиях, окованных детерминизмом, который жестко связывает предшествующие события с последующими, и совершающихся в необратимой последовательности, первобытные люди, в отличие от нас, не видят уходящего перед ними в бесконечную даль похожего на прямую линию времени; следовательно, они не могут точно расположить на этой временной линии будущие события: они просто чувствуют их как будущие и не представляют, что они расположены в неизменном порядке и разделены интервалами, которые могут быть пройдены лишь один после другого. Неясным остается, таким образом, и представление о будущем. С другой стороны, мистические силы, которые постоянно вторгаются в видимый мир, при этом оставаясь сами невидимыми, всегда осуществляют свое действие немедленно. Они являются единственными и подлинными причинами, а те, которые в видимом мире воспринимают люди, — это не более чем инструменты либо поводы. Следовательно, как только первобытные люди представляют себе какое-либо действие этих мистических сил, оно в их глазах немедленно становится реальным, даже если оно должно проявиться лишь спустя какое-то время. Таким образом, события могут быть в одно время и будущими, и уже реальными. Первобытный менталитет не формулирует эту одновременность в столь точных терминах: она попросту чувствуется, ощущается. Когда первобытный человек с волнением, доходящим до пароксизма, наблюдает движение кипящей воды и видит, что она выплескивается с его стороны, он одновременно присутствует и при собственной победе; она с этого момента становится реальной, хотя и должна случиться лишь после того, как он повстречается с врагом. Он не только уверен в победе, он уже победил на самом деле[25].