Личный прием. Живые истории - Евгений Вадимович Ройзман

с ними повидаться. А они его помнят и обрадовались. Она их даже в школу с утра не повела. Они сели на стулья возле двери и отца ждали. И так до вечера сидели, а он не пришел. Плакали, конечно. У одного температура до сорока поднялась. И я подумал, что иногда, наверно, бывает, что без родителей даже лучше, чем с родителями.

Они живут в съемной квартире, и ей необходимо решить вопрос с жильем, потому что она хочет взять еще двоих брошенных детей. Вообще, очень ясная и хорошая женщина. Будем помогать.

22.12.2017

Ко мне в гости приехал Гарри Пауэрс. Да-да, сын того самого Пауэрса, пилота шпионского самолета У-2, который в шестидесятом году сбили под Свердловском. Он основал Музей холодной войны. Мы с ним сошлись на том, что русские с американцами были союзниками в двух мировых войнах. Что делить нам особо нечего. Что нам есть за что уважать друг друга. А истории с Гарри Пауэрсом и Рудольфом Абелем – это лишь досадное недоразумение.

29.12.2017

Одна девочка из детдома в Полевском написала письмо Деду Морозу, что ей очень хочется маленькие золотые сережки! Дед Мороз озадачился и нашел меня. Девочка приехала в гости, и мы с ней выбрали чудесные золотые сережки – сердечки с голубыми топазами. Они очень ей шли. Она радовалась, как ребенок, потому что и была ребенком. У нее была очень тяжелая судьба. Она была красивая и умная девочка, мечтала о родителях, но ей было уже двенадцать лет, а в таком возрасте не усыновляют. Она все понимала и просто радовалась любой мелочи.

А потом мне позвонили из детдома и сказали, что, кроме Вали, ни у кого в группе больше нет золотых сережек! И я сказал, чтобы они приезжали. А Валю воспитатели не взяли, потому что у нее уже есть сережки. И мы поехали в магазин на Вайнера и выбрали всем девочкам сережки! Они очень радовались. А рыжую Лизу я спросил: «Ты откуда?», она смутилась и говорит: «Я не помню своего детства…»

Я расстроился, что не повидал Валю, хотел ей позвонить, но оказалось, что у нее нет телефона. Тогда я купил ей телефон и передал с девочками. Она мне позвонила. Я ее расспрашивал обо всем и вывел на разговор про девочек. И она мне рассказала обо всех и для каждой нашла доброе слово, особенно про Лизу и Мадину. Это ее подруги. Я был удивлен добротой и детской мудростью. Мы с Валей еще перезванивались, она мечтала о семье и доме, но она взрослела, и шансов становилось все меньше… Больше я с ней никогда не виделся, но всегда помнил, и в телефоне у меня так и осталось: «Валя Детдом».

И вот сегодня она позвонила! С этого же детского номера, и говорит:

– Дядя Женя, это я, Валя!

А я говорю:

– Валя, я знаю!

Оказалось, что несколько лет назад приехали хорошие взрослые люди из Питера, удочерили Валю и забрали домой. И она живет с ними, называет мамой и папой, учится и работает и очень счастлива. Вот как бывает.

12.01.2018

Пришла пожилая женщина с катарактой. Говорит:

– Бесплатно мне операцию готовы сделать через полтора года, а на платную у меня денег нет. А я дитя войны.

Надо сказать, что когда тему Победы начали безжалостно эксплуатировать в целях пропаганды, то многие доверчивые пожилые люди, заставшие войну, стали думать, что государство действительно признаёт их заслуги и заслуги их родителей и готово как-то компенсировать гибель их отцов и перенесенные тяготы и лишения. Но риторика телевизора отличается от реалий жизни. И осознавать это противоречие пожилым людям очень больно. Этой женщине мы нашли как помочь, но таких людей очень много. Самая частая проблема: очереди на обследование или операцию надо ждать полгода и дольше. А за деньги нет никакой возможности – ну просто нет таких денег при пенсии в девять-десять тысяч.

И еще одна женщина, отец у нее на фронте погиб. Она его и не помнит почти. Намыкалась в жизни без отца-то. У нее совсем не осталось зубов. Тоже спрашивает:

– Неужели ничего не полагается мне по категории «Дети войны»? Неужели никакой скидки для меня нет, ведь отец мой за все рассчитался? Ведь есть закон о детях войны.

Я отвечаю:

– Нет такого закона.

Когда-то в две тысячи четвертом я – молодой и наивный депутат – подошел в Думе к представителю правительства. Спросил: «Почему мы не можем принять этот закон?» Он ответил: «Невозможно. Это самая большая категория населения». Я думаю, что сейчас прошло уже много времени, и это уже далеко не самая большая категория населения, и можно было бы установить какие-то компенсационные выплаты. И это было бы действительно уважением к памяти погибших.

19.01.2018

Зашел вежливый седой мужик с хорошо поставленной речью, спокойный такой. Проблема в том, что ему шестьдесят три года. Из них тридцать лет он отсидел, десять лет назад освободился. Друг пустил пожить. Нет ничего! Социальную пенсию в три с половиной тысячи сможет получать только после шестидесяти пяти лет, если будет хоть какой-то стаж. Надо устроиться на работу – хоть сторожем, хоть дворником. Спрашиваю:

– Телефон-то есть?

– Есть, но у меня на нем денег нет. Я звонил в соцзащиту. Они говорят: «Ждите ответа». Пока ждал – деньги кончились.

Пока я всех обзванивал, Света уговорила его сходить с ней поесть в столовую. На еду он смотрел пристально, старался есть аккуратно и неторопливо. Сдерживался. А в конце сказал:

– Я уже забыл, что бывает такая еда.

Потом спросил его:

– Что думаешь?

Он помолчал и говорит:

– Думаю о том, что жизнь очень быстро прошла.

26.01.2018

Заходит стриженый парень и говорит:

– Я из детдома.

Я отвечаю:

– Ну, в общем-то видно.

Напряженный, губы сжаты. Начал рассказывать. Жилья нет, работы нет никакой, делать ничего не умеет, ничему в детском доме не научился. Сразу после детского дома посадили, и вот только в двадцать два года освободился. В тюрьму неохота, жить хочется. Что делать – непонятно. И пока рассказывал, крепился-крепился и заревел. И то – есть от чего плакать. И вот сижу, смотрю на него и думаю, что сам я освободился в двадцать один год. Поговорили с Юрием Ивановичем Потапенко, отправили к нему. Юрий Иванович договорился с работой для него. Потом парень сразу вернулся к нам, и мы