Ронин - Игорь Денисенко

— Давай на трассу, — сказал гэбэшник водителю и показал рукой какую именно трассу он имеет в виду. Грязно серая волга рванула по дороге разбрызгивая мутные лужи с опавшей листвой. Значит решили убрать меня без свидетелей, подумал я вспоминая ту почти заброшенную трассу, где автомобиль проезжающий раз в час уже движение. А кругом деревья. Сволокут за кусты и лежи себе, пока какой-нибудь грибник не найдет. А впереди зима. И как-то неуютно и зябко мне было представить мой трупик под сосной. Хотя сосна дерево веселое, солнечное и пахнет жизнью и живицей, янтарной смолой, выступающей на стволе.

Мы сидели на заднем сидении. Я сразу за водителем, а мой сопровождающий рядом. Левая задняя дверь конечно не открывалась, а путь к правой был перекрыт подтянутым спортивным телом в строгом костюме неопределенного тона. Короткая стрижка, аккуратный пробор, гладкое лицо без единого прыщика. Безукоризненный вид. Хоть дружкой на свадьбу, хоть на партсобрание. Везде он будет к месту.

— Что дорогой наш беглец? — вопросил провожатый, — Приуныл? А не надо было глупости делать. Сидел бы сейчас может в президентских апартаментах и виски тянул. Правда не долго, но хоть пожил бы по-человечески. А теперь что?

— Что?

— А теперь обратного пути нет. Здесь ты и останешься. Навечно.

Мне сказать было нечего. Машина вырулила на улицу карла Маркса, которая плавно переходила в искомую трассу. Я понимал, что жив пока город не окончится. Сразу конечно убивать не будут. Кровь там, машину пачкать. Примерно ещё километров двадцать у меня жизни осталось. Но выхода я пока не видел, но и агнца изображать не собирался. Побарахтаемся ещё. Присутствие Синмен сана меня здорово бодрило и внушало надежды на благополучный исход схватки. А меж тем палач мой оказался словоохотливый. И угрюмость моя настроение ему нисколько не портила.

— А какую карьеру мог бы сделать, — продолжал он повествование, ни мало не беспокоясь, что к радужным перспективам им описываемым я отнесся равнодушно. Впрочем, другого он и не ждал. Разве может человек радоваться, зная, что смерть близко. И он, этот болтун и есть моя смерть.

— Удалось бы тебе выжить, получил бы другое задание. Врагов много, а с твоими талантами можно их ряды проредить основательно. Жаль конечно, что поздно.

— как знать, может твоим советом я и воспользуюсь, — отозвался наконец я.

Город кончался. Мы уже проскочили мимо областной больницы.

— А ты оптимист! — рассмеялся он, — вот о чем ты сейчас думаешь? Сознаешь, что сглупил? Вот как мог бы жить и как ты живешь? А?

— Живу в автобусе, который едет по разбитой дороге. Стою, прижатый лицом к дверям на задней площадке под завязку набитого автобуса. И вижу как мелькает жизнь. Одни картинки сменяются другими. Бегут и пропадают за задним стеклом, замазанным грязью. И автобус подпрыгивает на ухабах и колдобинах и плюхает мутными лужами. Их брызги залепляют стекло и оно становиться всё более мутным и грязным. Сквозь сетку рыжей грязи всё больнее смотреть на прошлое. И трудно одним глазом смотреть в прошлое другим в будущее. В будущее через головы пассажиров. В будущее такое смутное и кряхтящее. И я смотрю в настоящее, в те образы что проходят. Но я не хочу их видеть. Не хочу, чтобы автобус вез меня неизвестно куда, туда… Туда, где меня никто не ждёт. Не хочу прокладывать себе дорогу локтями и ползти по головам, чтобы стать водителем и изменить маршрут. Откройте двери и дайте мне выйти! Дайте мне выйти..

— Браво! Да ты поэт?! А мне говорили, что самурай в тебя вселился, — развеселился мой попутчик.

— Одно другому не мешает, — сказал я, а про себя решил, что пора действовать. Километров пять уже проехали за окраину. Лирическое отступление как правило расслабляет противника и он перестает ждать от тебя агрессивных действий.

— А хочешь, прочту что-нибудь из кодекса самураев? — спросил я, — Вот например:

каждый самурай должен уметь пользоваться авторучкой. Если самурай не попал авторучкой в глаз врага с первого раза, значит, ему надо тренировать удар авторучкой

Мой оппонент рассмеялся скосив взгляд на свою авторучку, выглядывающую из верхнего кармашка пиджака. Но я не дал ему полностью осознать сказанное и воткнул её обладателю в глаз. Крик. Машину развернуло и кинуло от резко торможения. Она нырнула в кювет и остановилась. Водитель захрипел.

— Тебе трындец! — просипел он, — Ты не понимаешь с кем связался! Тебя во всесоюзный розыск объявят!

Шея хрустнула, и тело мгновенно обмякло. Вот и всё. Дотащив тела за ближайшие кусты, я не долго размышлял как дальше поступить. Полный бак бензина, до ближайшего города 200 км. А там на вокзал и поезд домчит меня куда угодно. Пятьдесят рублей конечно деньги не большие, но доехать за эти деньги можно до любой точки Советского Союза.

* * *

Проскочив по трассе поворот на станцию Сороковую. Я с тоской подумал о бабушке, так и оставшейся в моей памяти у забора. Нужно спрятаться. Хоть временно но спрятаться. Хотя бы для того, чтобы решить простой вопрос о цели и смысле собственного существования. Родину предал — засели у меня в голове слова милиционера. А что такое для меня Родина, как не жизнь моих родных и близких? И что я для них могу сделать?

Ничего. Хотя с другой стороны очень многое. Хотя бы попытаться сделать их жизнь лучше. Лучше и радостней жизнь другого поколения. Может быть тогда и будущее не будет таким безжалостным и мрачным. А что я могу и умею для этого?

Убивать. Убивать я теперь умею лучше всего. Это уверенность в собственных способностях и силах поселилась во мне окончательно и незыблемо. Значит война? Невесело спросил я сам у себя. А почему бы и нет? Почему бы не попытаться спасти моих далеких предков? А вместе с ними и других ни в чем неповинных людей? Переписать жестокую и несправедливую историю двадцатого века? Что в конечном счете от меня ждет этот искусственный разум? Что я должен совершить, чтобы род человеческий не иссяк и не прервался? Ну уж не виртуального монтажа телепрограмм разумеется. А больше я ничего и не умею. Кроме… войны. Но бросаться в пучину времен без оглядки я не хотел. Нужно подготовиться. Знания. Книги. Историю Великой Отечественной войны мне нужно изучить от и до. И главное мелочи, проникнуться духом того времени, чтобы не приняли за шпиона и предателя.

Жизнь самурая делится на две части: еще не самурай и уже самурай. Всплыла в голове ещё одна смешная поговорка. Вот я уже и самурай! А какой самурай без хозяина? Ронин. Бродяга одним словом. Незнакомый город встретил меня редкими огоньками окон и фонарей. Машину бросил, только заехав в город.

Такси пришлось ловить долго. И так и не поймал. Но последний автобус довез меня до вокзала. Взглянув на расписание поездов, я увидел, что ближайший поезд на 24:00 идет в Барнаул. Судьба.

— Один плацкартный до Барнаула? — заглянул я в окошечко.

— Двенадцать рублей. Поезд проходящий.

Глава 11. Положение-не-положение

Помни, когда в твоих руках меч — ты должен поразить противника, чего бы тебе это ни стоило. Когда ты парируешь удар, наносишь его, делаешь выпад, отбиваешь клинок или касаешься атакующего меча противника, ты должен сразить противника тем же движением. Достигай цели. Если ты будешь думать только о блокировании ударов, выпадах и касаниях, ты не сможешь действительно достать врага. Более, чем о чем бы то ни было, ты должен беспокоиться о том, как провести свой удар сквозь его защиту и достичь цели.

Со стороны деревни Семёновки бодрым шагом и со свернутой под мышкой рясой я вошел в город. Вернее не в сам город, а двигался по окраине, вдоль берега реки. Сначала дошел до реки Зеленая балка. Речушка была не большая но с обрывистыми берегами, поросшими ивой и густыми зарослями шиповника. Чистая прозрачная вода, сквозь которую были видны мальки и мелкие рыбешки снующие стайками, текла неторопливо. Я спустился к воде и набирая её ладонями напился. Жаль. Жаль, что от этой речки в моем времени ничего не останется. Берега замусорят. Устроят тут свалки. Всё что останется от реки это куски оврага заросшие камышом. Большая часть будет закатана асфальтом.

Дойдя до Зеленой балки мне нужно было спуститься, пройти до того места где она впадала в реку Ельню делящую город в будущем на две половины. Но пока город ещё не добрался до этих мест. Он только начинался здесь. Вдоль берега теснились домишки. Покосившиеся бревенчатые срубы росли как грибы. За первым рядом домов будет небольшая роща. Еще не освоенная территория, которая долго останется не освоенной. Рощу облагородят, причешут, проредят и назовут сквер. На одной лужайке сквера будет красоваться каменная глыба. как я думал в то время — привозная, завезенная туда специально для декора. Но в тридцатых годах я понял, что ошибся. Она там была всегда. По крайней мере, довольно продолжительное время. Вот мне и хотелось прежде чем что-либо предпринять в нынешнем городе навестить приметный камень ледникового периода. Уж не знаю почему, но чутьё подсказывало мне, что там должна быть весточка оставленная мне из прошлого в будущее. Точнее весточка из моего будущего в моё прошлое.