Никита Хрущев. Реформатор - Сергей Хрущев

В качестве примера Косыгин приводил Францию. Он сопровождал отца во время государственного визита в марте 1960 года и подробно побеседовал с местными финансистами, с 1 января 1960 года увеличившими «вес» нового франка в сто раз. Тоже чисто «по техническим» соображениям и еще немножко из-за престижа.

Пример Франции окончательно убедил отца, что деноминация рубля нам ничем не грозит, капиталисты ничего не затевают себе во вред. Он дал «добро» началу реформы. 1 января 1961 года у сберегательных касс выстроились очереди, но очень быстро они рассосались. Одновременно магазины обзавелись новыми ценниками с низкими до смешного ценами. Иллюзия дешевизны продолжалась до первой зарплаты, она тоже оказалась до смешного мизерной, былая тысяча обернулась сотней. Приходилось привыкать считать не рубли, а гривенники.

Еще одна любопытная деталь. Первоначальным планом предусматривалось заменить не только все «бумажки», но и перечеканить монеты. Рачительный Косыгин предложил сэкономить на медяках. Копейки, как и двушки с трешками, до реформы почти ничего не стоили, за оброненной на улице монетой не нагибались. Решили одну-, двух— и трехкопеечные монеты сохранить, но заранее официально о том не объявлять. Секрет долго не удержался. Мелкая монета мгновенно исчезла из оборота. Вчерашняя никчемная копейка теперь становилась гривенником, тянула на коробок спичек, а двушка заменила пятиалтынный в уличных таксофонах.

Когда отцу доложили об исчезновении мелочи, он воспринял информацию спокойно: бюджету это что слону дробина, расходы на штамповку новых копеечек все равно превысили бы потери от их временного изъятия из оборота. Неправедных миллионов на копейке тоже не сделаешь. Всё оставили без изменений, после обмена старых денег на новые копеечки вновь появились в кассах магазинов.

Не знаю, как во Франции, на которую ссылался Косыгин, но у нас обмен денег один к десяти не прошел незамеченным. И дело не только в том, что государство смухлевало на мелочи, воспользовавшись реформой, доли копеек в «хвостах» ценников округлило в свою пользу. Неподвластный государству «рыночный» сектор экономики на реформу не отреагировал, бабушки, как продавали пучок петрушки за десять копеек, так и продолжали продавать за те же десять копеек, то есть в десять раз дороже. «Рыночный» фактор Косыгин не учел, он его просто не принимал во внимание как не делающий погоды в общегосударственном денежном обороте. Со своей, «бюрократической», колокольни он все оценивал правильно, вот только в личных бюджетах граждан «рыночная» составляющая играла значительную роль. В магазине пучок петрушки по государственной цене за копейку не купишь, она там вообще исчезла. А с бабушкой на рынке не поспоришь, хочешь — бери, не хочешь — оставайся ни с чем. Косыгин считал, что государство должно контролировать цены не только в магазинах, но и на рынках. Однако к каждому продавцу на рынке милиционера не приставишь. На то он и рынок.

Уже после выхода отца на пенсию случайные собеседники донимали его претензиями, что обмен денег 1961 года открыл ворота инфляции. Он искренне недоумевал — госторговлю обязали следовать установленным государством правилам. Что же касается «базаров-рынков», то тут, оправдывался отец, недоглядели. Но одно дело копеечный пучок петрушки, а другое — рублевые цены на мясо или фрукты.

Они и на рынках, вслед за магазинными, снизились, правда, не в десять раз, а как продавцы посчитали для себя удобным. То есть цены все-таки выросли, но, по мнению отца, они росли и до 1961 года.

«Сменят окраску или сделают какое-то незначительное изменение и поднимают цены, — поясняет отец своим особо настойчивым собеседникам в книге воспоминаний. — В мое время мы на этом многих ловили, особенно местную промышленность. Они стремились так увеличить наполнение местных бюджетов. За это мы наказывали руководителей. Это злоупотребление, это дискредитация советской власти. Такое повышение цен никак не связано с деноминацией рубля».

Собеседники с отцом не соглашались, не соглашаются с ним и авторы, пишущие об экономике. Они отсчитывают рост скрытой инфляции от 1 января 1961 года. И отец, и его оппоненты по-своему правы. К тому же, винили отца не столько в его собственных, сколько в грехах его преемников, пик скрытой инфляции пришелся на период уже после его отставки, совпал с ростом военных расходов. Тогда высшее руководство перестало квалифицировать «шалости» с ценниками как «злоупотребление и дискредитацию советской власти». Так-то оно так, но деноминацию рубля провел отец, ему и «лыко в строку».

И последнее замечание. Большой денежной реформе предшествовала мини-реформа, 15 ноября 1960 года изменили соотношение рубля к доллару. От четырех к одному перешли к паритету: один рубль — один доллар, если быть совсем точным, то 90 копеек за доллар. Для большинства населения мини-реформа практического значения не имела, доллары на рубли и обратно советские люди не меняли.

Как рассчитали реальную весомость разных валют в отсутствие их свободного обмена, для меня — загадка. Мой знакомый, профессор Белкин, считает, что это возможно, если «воспользоваться методом Джильберта — Крэвиса, оперирующим паритетом валют, исчисленным по структуре валового национального продукта СССР и США». После денежной реформы 1947 года Белкин с товарищами в соответствии со своей теорией насчитали 14 рублей за доллар. Такой расчет и представили Сталину, но со слов возившего документы в Кремль начальника ЦСУ В. Н. Старовского (его ведомство проводило эту работу), тот взял синий карандаш и перечеркнул единицу. Получилось четыре рубля за один доллар. Вот и вся наука. В марте 1950 года курс 4:1 объявили официальным.

Иностранные дипломаты возроптали, кроме них, по этому курсу доллары на рубли практически никто не менял. В Министерстве иностранных дел над ними только посмеивались: так им, капиталистам и надо! На мизерной внешней торговле этот «сталинский» обменный курс никак не сказывался, там за все рассчитывались не рублями, а золотом, и не по курсу, а на вес.

Когда начались осторожные поездки в обе стороны, соотношение рубль-доллар приблизили к реалиям жизни, в 1957 году ввели специальный обменный курс для «нетоварных» операций, то есть для туристов и дипломатов, десять рублей за доллар. Тоже в какой-то степени от лукавого, сделать рубль еще дешевле сочли политически неверным. Теперь его механически «привели в соответствие», а уж почему вместо одного к одному получилось 90 копеек, хоть убей — не пойму.

Недосмотришь сам…

Как только миновала новогодняя суета, отец вновь заколесил по стране. Опыт последних двух лет убедил его: стоит перестать будоражить обкомы, подталкивать заготовителей, подхлестывать московских чиновников, как все тут же опускают руки, урожай собирают, как бог на душу положит, а начальники всех рангов успокаивают центр отписками. Другими словами, энтропия нарастает неудержимо. Отец вряд ли задумывался об энтропии и вообще этого слова, скорее всего, не знал, но твердо усвоил: недосмотришь сам — все пойдет наперекосяк.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});