Ванька-ротный - Александр Шумилин

Я отошел в сторону, Сергей присел на корточки, а солдат подняв железный совок лопаты пошевелил им в воздухе медленно и в ту же минуту с немецкой стороны ударил веером пулемет.

Русский солдат это не просто пехота божья душа, тварь и быдло как считают иные солдата в пехоте. У нашего брата смекалка и юмор есть [юмор и незаурядный смекалистый разум] — понятие есть. У нас правда свои солдатские шуточки и мерки на жизнь, на людей, на войну.

Мало ли что там говорят в штабе полка, или например, сочиняют и пишут в штабе дивизии. На что уж словоплеты сидят в штабах армии и те не знают загадочной души простого русского солдата! Да, подумал я. Много всяких сочинений написано под кодовым названием русский солдат. А кто скажем, знает жизнь солдата в передней стрелковой траншее. Нужно с ним пожить в этих чудесных местах, откуда живыми почти никто не вернулся [живыми].

Через неделю в сосновом лесу, что левее шоссе, нам устроили баню*. На [фраза непонятна] речушки — мойку. Поставили передвижную армейскую вошебойку. Запах и дух от нее! Протухший покойник так не пахнет. Концентрированный запах чего-то дохлого, дохлых вшей и поджаренного грязного белья и еще чего-то, что сдирают ногтями у себя солдаты в виде сала на ляжках и загривках. Аромат неописуемый несусветный.

В полк должно было прибыть свежее пополнение и что бы не обменяться тем прибывшим с нашими окопными вшами всем старым воякам промазали подмышки, мошонки и паха.

— Банно-прачечный отряд приехал! — сообщает мне Сергей. Говорят, что всех по списку под санобработку пропустят!

— Так, так! Значит мыльно-дрочильный комбинат прибыл. И когда же разведчиков мылить поведут?

— Завтра с утра, сказал старшина. Мы идем в первую очередь.

Баня представляла собой два больших дощатых ящика в человеческий рост, установленных на полозьях из толстых бревен. В лес притащил ее гусеничный трактор. Один ящик длинный с двумя замерзшими окнами, другой и по высоте гораздо ниже. Это жарилка для солдатского белья. Ящик имеет двустворчатую дверь и встроенную с боку и с низу железную топку. В ящике перекладина из железной трубы и крюки из толстой ржавой проволоки, на них вешают солдатскую одежду для обработки от вшей. Двери плотно закрываются на засов, в железной топке, сделанной из бочки, разводится огонь — этим поддерживается высокая температура. У обслуги имеется бочка тут и бочка с соляркой, которую они возят с собой. Не везде разживешься сухими дровами. Подходишь к вошебойке, сдаешь свои вещи и голый бежишь по дощечкам в баню. Из ящика тянет духом пожаренной овчины, подпаленной одежды и горелым бельем. Из него после прожарки извлекают сморщенные полушубки, испорченные варежки размером в детский кулак.

Мы голые бежим и перепрыгиваем по дощечкам, уложенным в снегу. Хлопает дверь. Мы залезаем в продолговатый ящик. Здесь пар стоит и жарко наверху, а внизу сыра и холодно, по полу стужей несет. Лавки и пол покрыты какой-то давно налипшей слизью. Два крана у стены и десяток жестяных шаек валяются на них. Открываю горячую воду, добавляю холодной и лью на себя. Подошвы и пятки ног мерзнут на полу. На чем собственно основано мытье? Вместо мочалок намыливаешь мокрую тряпку, льешь на себя из шайки, стоишь в густом холодном тумане и паре, через в котором ничего не видать. Размазав грязь на груди и животу, я ногтями скребу в голове, черпая ладонями холодную воду смываешь ее водой из шайки. А санитар уже кричит:

— Давай, кончай, следующая партия заходи!

Выливаю на себя остаток воды из шайки, я выхожу на доски, лежащие на снегу. Выхожу наружу. Здесь на ветру, нас поджидают каждого два санитара, работают здесь под присмотром врача. У них ведро со смазкой и помело на длинной палке. В ведре желтого цвета вонючая мазь. Один макает палкой в ведро и небрежно проходиться по всем местам, где растет у тебя растительность. Другой спрашивает твое звание и фамилию, заносит в список, потому что в голом виде воинского звания не определишь. — Подходи следующий! — кричит он. После того, кто прошел спецобработку, получает пару стиранного нательного белья. И уже в исподнем ты бежишь к вошебойке. Из жарилки достают твое обмундирование. Здесь только спрашивают воинское звание и по погонам определяют твое капитанское барахло.

Дело поставлено на поток. Врач своих санитаров торопит, кричит, подгоняет. Хорошо еще, что немец не разнюхал о банном месте и не ударил сюда.

Я стою и ищу глазами своего старшину. Да вот он, рядом стоит в своем сморщенном полушубке. Не старшина, а замухрышка какой-то! Ну и внешний вид у тебя! Это кто ж тебя так обезобразил подхожу я к нему и спрашиваю его.

— Ты вот что, старшина! Пока тебя ребята не видели, отправляйся в тылы и меняй себе полушубок на новый. Увидят — засмеют! Интересно! — думаю я. Третий год воюем и походных бань у немцев не видели. Интересно, как у них эти ящики вошебоек устроены? Говорят, они применяют газовые камеры для людей и для солдатских вшей. К сожалению, нам ни разу не удалось их захватить.

Армейская баня или как мы их называли ее мыльно-дрочильный комбинат, очередное мероприятие в полку, взбудоражило солдат и ротных офицеров. Но как все необычное — как мимолетная суета, и вскоре прошло. Все успокоилось, все встало на свои места.

Со дня на день в полк ждали новое пополнение. В полк должны были прибыть две маршевые роты из тыла. Одна обычная, а другая штрафная. Мне разрешили из штрафной роты подобрать в разведку людей. Это не солдаты штрафники. Это уголовники из тюрем и лагерей, направленные в качестве штрафников в действующую армию. У них различные сроки наказания и различный срок пребывания в штрафной роте. От месяца до шести — как сказали мне в нашем штабе.

— Товарищ гвардии капитан, разрешите обратиться?

— Обращайся! — говорю я Сергею.

— Я слышал, вы будете подбирать ребят из штрафников?

— Да, мне в штабе разрешили набрать здоровых. А те из тыла маршевой роты одни старики и да слабосильные ребятишки.

— Товарищ капитан! Не берите шпану! Всякая мелкая шваль в разведку не годиться.

— Почему ты так думаешь?

— Я то знаю!

— Откуда ты знаешь?

— Я товарищ гвардии старшина сам там сидел. Меня товарищ старшина тоже взял из штрафной роты. Мне дали пять лет за одно дело, которое я оглоблей хотел разрешить. Я работал трактористом в колхозе. Подвернулся один под оглоблю, я трое суток не спал, на тракторе сидел. Не стал я терпеть от него брани и надругательства. Попалась под руки оглобля и ударил его.

— Ну и что?

— Что, что? Пять лет за нанесение увечья.

— Я раньше не говорил вам о своей судимости и что сидел. Думал узнаете, отчислите из разведки в пехоту.