Новенький (СИ) - Инфинити Инна

— А я думала, ты поцелуешь Леру, — честно признаюсь и тут же чувствую жгучий стыд из-за того, что сомневалась в Диме.

Его пальца в моих волосах на мгновение замирают, а уже через секунду Дима рывком переворачивает меня спиной на кровать, а сам нависает сверху.

— Что??? Как ты вообще могла такое подумать?

Он выглядит то ли удивленным, то ли обиженным.

— Ну, мы же скрывали наши отношения, — мямлю в свое оправдание.

— Глупая, — выдыхает. — Никого не хочу, кроме тебя.

Дима нежно меня целует. Едва ощутимо касается своими губами моих, но это невесомое прикосновение прошибает все тело током. Потом он целует меня так еще раз: аккуратно, как будто с опаской, прикасается к моим устам, на короткое мгновение задерживается, а потом на сантиметр отстраняется.

Низ живота наливается приятной тяжестью. Рука Димы проскальзывает под мою майку и идет вверх по коже, провоцируя короткие электрические разряды. Затем Дима целует меня в шею. Тоже мягко, аккуратно, медленно. Спускается ниже, к вырезу.

Я прикрываю глаза и полностью отдаюсь нахлынувшим ощущениям. Это невероятные чувства. Внизу живот завязывается тугой узел, и мне становится мало этих поцелуев. Не отдавая себе отчета в действиях, я сама тяну вверх края майки и снимаю ее с себя.

Дима шумно выдыхает и оглядывает меня поплывшим взглядом. Я беру края его футболки и тоже снимаю ее с него. У Димы очень сильное тело. Я знаю, что он занимается спортом: бегает по утрам, отжимается и подтягивается.

Провожу медленно ладонью вверх-вниз по его торсу, наслаждаясь тем, какой он красивый. На туловище у Димы нет татуировок, только на руках. Он так и не рассказал мне, что они значат. На внутренней стороне его правой руки — от сгиба локтя до запястья — изображена Фемида: девушка с завязанными глазами и чашой весов в руках.

Фемида мне хорошо знакома, мой папа ведь судья. Только интересно, зачем ее набил Дима. На его второй руке набор непонятных букв, цифр и скобок. Как будто математическая формула. Но сейчас я уже знаю, что это компьютерный код. Наверняка у этого кода есть какое-то значение. Дима не говорит мне, какое.

Я продолжаю водить ладонями по его телу. Дыхание Димы учащается, мое тоже. В эту самую секунду я готова с Димой на все. Более того, я этого «всего» очень хочу.

До искр из глаз хочу.

— Сонь, — тихо зовет, заставляя меня перевести взор с его туловища на лицо. — Я хочу тебе кое-что сказать.

— Что? — спрашиваю шепотом.

Дима секунду медлит, а затем произносит то, от чего у меня перехватывает дыхание:

— Я люблю тебя, Соня.

Все мое тело парализует. Я смотрю на Диму во все глаза, не дыша.

— Люблю тебя, Белоснежка, — повторяет, поглаживая меня по щеке. — Очень люблю.

— И я тебя очень люблю, — срывается признание.

Я первый раз в жизни произношу парню эти слова, но они вдруг кажутся мне самым правильным из всего, что я когда-либо говорила. Чувствую, как глаза наполняются слезами радости.

— Я люблю тебя, Дима, — слезинка скатывается вниз.

Дима вытирает ее большим пальцем и снова склоняется к моему лицу. Мы продолжаем целоваться. Уже сильнее, с большей страстью. Дима опять спускается губами к моей груди, я выгибаюсь дугой и тихо постанываю.

Снизу вдруг начинает доноситься какой-то шум, но мы на него не реагируем. «Еще не все улеглись спать, что ли?», проносится в голове, но я тут же прогоняю мысль. Не хочу думать о посторонних людях в эту минуту.

Дима просовывает руки мне под спину и расстегивает застежку лифчика. Я тороплюсь побыстрее сбросить его на пол. Дима склоняется над моей грудью, как вдруг дверь в комнату резко распахивается, заставляя нас отпрянуть друг от друга. Я торопливо прикрываю наготу руками и щурюсь от яркого света, проникающего в комнату из коридора.

— И что здесь происходит? — звучит стальной голос моей мамы.

Глава 43.

Дима Соболев

Полгода назад

— Я нанял тебе нового адвоката, — говорю Антону в трубку, смотря на него через прозрачное стекло в сизо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Брат закатывает глаза.

— Уже десятого по счету? Когда ты, Дим, поймёшь, что адвокаты не вытащат меня отсюда?

Стискиваю трубку крепче, сдерживая в себе эмоции.

— Коршун под подпиской о невыезде, не потому что у него хороший адвокат, — едко замечает Антон.

— Хватит, — тихо, но твёрдо, прерываю брата.

Я знаю, на что Антон намекает. На то, что Коршун нашел выходы на судью Рузманова и купил у него подписку о невыезде. И не только Коршун так сделал. Некоторые из его команды тоже.

— Ладно, мне пора, — говорю Антону.

Брат кивает, вешает трубку и уходит быстрее, чем я успеваю слезть со стула.

Как бы я ни отрицал этот факт, но правда такова, что спасти Антона от реального срока, можно только заплатив судье. Я даже знаю его расценки. Но в моем случае дело даже не в том, что у меня нет таких денег, а в том, что это дело принципа — не давать взятку Георгию Рузманову.

Я понимаю, что на кону свобода и дальнейшая жизнь моего брата, но… Не могу.

Я не могу дать взятку человеку, который за деньги оправдал убийц моего отца. Прошло больше десяти лет, а этот судья все такой же гнилой и продажный. Ему наплевать на правосудие и людей, ему наплевать, кто на самом деле виноват, а кто нет. Он просто берет деньги. Очень большие деньги.

Я хожу на каждое заседание по делу Антона, смотрю на судью и понимаю, что нет в этом мире человека, которого бы я презирал и ненавидел больше, чем Георгия Рузманова. Он весь такой вычурно правильный и строгий. Всегда гладко выбрит, через чёрную мантию выглядывают идеально-белые накрахмаленные манжеты рубашки с дорогими коллекционными запонками. На безымянном пальце правой руки золотое обручальное кольцо.

Должно быть, у него есть дети, думаю, сидя на заседаниях и разглядывая его. Интересно, какого это, знать, что твой отец — взяточник? Ходить с последним айфоном, ездить отдыхать в Европу и знать, что все это — на коррупционные деньги?

Стыдно ли его детям за это? Осуждают ли они своего отца? Или им, наоборот, все нравится?

Время идет, ничего не меняется. Вынесение приговора Антону и компании угонщиков машин затягивается, поскольку Коршун хочет полного оправдания себя и для этого постоянно находит новых свидетелей якобы его невиновности. Полностью оправдать Коршуна даже судье Рузманову и даже за деньги будет проблематично. Все-таки судьям немного гайки прикрутили. Если десять лет назад убийц моего отца Рузманов еще смог оправдать за бабло, то сейчас главаря по угону машин уже сложно. Коршун может купить себе условный срок, но не хочет. Ему, видите ли, полное оправдание подавай.

Именно желание, чтобы его признали невиновным, побуждает Коршуна на всякого рода схемотозы. Я стараюсь даже ничего о них не знать, но так или иначе слухи до меня все равно доходят. А спустя какое-то время Коршун и вовсе предлагает мне встретиться.

Я не хочу. Антон сдал следствию Коршуна и всю его компашку, соответственно, они очень злы на моего брата. К тому же я сам пару раз подрабатывал в гараже Коршуна и по идее тоже могу стать фигурантом уголовного дела.

Но все же, когда спустя какое-то время, Коршун очень настойчиво предлагает мне увидеться, я соглашаюсь. Еду к нему домой на окраину Москвы, где он продолжает устраивать вечеринки. Протиснувшись сквозь толпу обдолбанных людей, поднимаюсь на второй этаж, коротко стучу в дверь Коршуна и захожу. Он здесь не один, а с парой своих подельников: Матвеем и Семеном.

— Привет, ты хотел меня видеть, — плотно закрываю за собой дверь.

Я не иду жать руку ни Коршуну, ни остальным двоим. Беру свободный стул и сажусь напротив Коршуна, вальяжно развалившегося в кресле.

— Здорова, Соболь, — говорит мне опьяневшим голосом. — Я тебя по делу звал.

— По какому? У меня не очень много времени.

На самом деле у меня нет никаких планов на вечер, просто не хочу задерживаться в этом логове надолго. Мало ли, менты нагрянут.