Сталин и заговор генералов - Минаков Сергей Тимофеевич

Примечательно, что осенью 1918 г. бывший капитан л.-г. Семеновского полка Б. Энгельгардт, близкий приятель-однополчанин и земляк-смолянин Тухачевского, информировал генерала А. Деникина о настроениях командования 1-й Революционной армии, из которой он «ушел» и которой командовал Тухачевский. У Б. Энгельгардта были вполне доверительные отношения с командующим. «Мы, убежденные монархисты, — передавал признания Тухачевского и его штабных офицеров се-меновец, — но не восстанем и не будем восставать против советской власти потому, что, раз она держится, значит, народ еще недостаточно хочет царя. Социалистов, кричащих об Учредительном собрании, мы ненавидим не меньше, чем их ненавидят большевики. Мы не можем их бить самостоятельно, мы будем их уничтожать, помогая большевикам. А там, если судьбе будет угодно, мы и с большевиками рассчитаемся»'*. В этом отношении любопытен и заслуживает внимания фрагмент воспоминаний Н. Корицкого. Целесообразно процитировать его полностью.

«Перед самым началом этой (Сызрано-Самарской) операции Тухачевский представил мне в своем салон-вагоне человека средних лет, небритого, в каком-то поношенном френче, небрежно развалившимся в кожаном кресле.

— Энгельгардт.

...Энгельгардт, представленный мне Михаилом Николаевичем, тоже был смолянином, земляком Тухачевского и, кроме того, его сослуживцем по Семеновскому гвардейскому полку, К нам он прибыл с предписанием Всеросглавштаба.

Свои клятвенные заверения честно служить советской власти Энгельгардт подкреплял ссылкой на былые дружеские связи с командармом:

— Неужели, Миша, ты думаешь, что я могу быть подлецом и подвести тебя?!

И, однако, же подвел, оказался истинным подлецом. Во время Сызрано-Самарской операции Михаил Николаевич объединил в руках Энгельгардта командование Пензенской и Вольской дивизиями, а также двумя полками Самарской. Энгельгардт выехал в Кузнецк. В ходе операции он часто терял связь со штабом, его донесения противоречили донесениям из частей, и в конце концов мы вынуждены были связаться напрямую со штабами дивизий и осуществлять руководство ими, минуя Энгельгардта. А когда закончилась операция и нггарм перебазировался в Сызрань, Энгельгардт незаметно исчез и объявился потом у Деникина»1.

Надо сказать прежде всего, что воспоминания дают не совсем верную характеристику Б.В. Энгельгардту. Во-первых, он никак не мог быть человеком средних лет, поскольку от роду в 1918 г. ему шел 29-й год. Разве что небритое лицо делало его немного старше. Но главное заключается в другом.

Судя по воспоминаниям самого Тухачевского о боевых действиях 1-й Революционной армии в 1918 году, опубликованным в 1921 г., сам командарм весьма положительно оценивал руководство Б. Энгельгардтом вверенными ему соединениями, называя своего однополчанина «тов. Энгельгардт»341 342. Скорее всего, Тухачевский еще не знал, что капитан Энгельгардт еще в ноябре 1918 г. перешел в Добровольческую армию генерала А. Деникина. Поэтому «идеологическая предвзятость» не довлела над оценками командарма и редакцией в оценке деятельности Энгельгардта. Это обстоятельство в то же время доказывает, что Б. Энгельгардт и в самом деле не подвел своего друга Тухачевского. Он хорошо выполнил порученное ему боевое дело, ведь он дрался с поволжскими «демократами, сгубившими Россию». Он перешел к Деникину после того, как покинул 1 -ю Революционную армию Тухачевского. Обращает на себя внимание, однако, тот короткий диалог между Б. Энгельгардтом и М.Тухачевским, который приводит Н. Корицкий. Этот диалог содержит скрытый от мемуариста подтекст. Заверяя своего друга-командарма, что он, Энгельгардт, не подведет, офицер-семеновец говорил это Тухачевскому, который прекрасно знал антибольшевистские политические настроения и монархические убеждения своего однополчанина и земляка. Капитан-семеновец остался честным по отношению к своему приятелю. Они знали и уважали друг друга, верные полковым традициям, и понимали в поведении друг друга то, о чем не могли догадываться посторонние. Весь этот эпизод при такой расшифровке может рассматриваться как косвенное подтверждение доверительных отношений между Тухачевским и Энгельгардтом в 1918 г. Это и позволило последнему проинформировать штаб Добровольческой армии о настроениях командования 1-й Революционной армии1.

Все приведенные выше сведения указывают на то, что у Тут хачевского были вполне доверительные и близкие, дружеские отношения, по крайней мере с частью товарищей по полку в 1914—1915 гг. и сохранялись таковыми во всяком случае в 1917—1918 гг.

. Все вышеприведенные свидетельства, и прямые, и косвенные, вполне достаточны для представления о настроениях Тухачевского после возвращения из плена. Они явно были не в пользу советской большевистской власти. Поэтому высказывания Тухачевского в плену, в которых он заявлял о своей готовности последовать за Лениным и под знаменем новой «марксистской религии», еще не означали, что его выбор был уже тоща предопределен. Из всего вышесказанного ясно, что в октябре — декабре 1917 г. Тухачевский оставался среди своего круга лиц, среди офицеров Петровской гвардейской бригады — среди семе-новцев и преображепцев. Более того, он был в весьма хороших, дружеских с ними отношениях. Его называли «Наполеоном», его представили в капитаны, его избрали командиром роты. Он в это время был «своим» для них. Он разделял господствовавшие среди них взгляды на политическую ситуацию и их к ней отношение.

В контексте всего вышесказанного вполне достоверными представляются воспоминания приятеля Тухачевского капитана Д. Голум-бека. По его свидетельству, в 1917 г. М. Тухачевский присоединился к бывшим офицерам царской армии, которые организовывали белогвардейские части для борьбы с большевиками. Голум-беку по секрету Тухачевский сообщил о своем решении порвать с белыми. «Я спросил его, — рассказывал впоследствии капитан, — что же он намерен делать. На это М. Тухачевский ответил: «Откровенно говоря, я перехожу к большевикам. Белая армия ничего не способна сделать. У нас нет вождя». Несколько минут он ходил по комнате, потом остановился и воскликнул: «Не подражай мне, если не хочешь, но я Думаю, что поступаю правильно. Россия будет теперь совсем Другая»1. Когда это могло иметь место?

Есть лишь первая в этом направлении дата — 5 апреля 1918 г. он становится членом большевистской партии и 5 апреля 1918 г.

начинает свою службу в Красной Армии. Дата 5 апреля вполне могла первоначально быть проставлена по «старому стилю», т. е. спустя пять дней после гибели генерала Л. Корнилова. Тогда мотивация перехода Тухачевского к большевикам, как он ее определил в разговоре со своим приятелем, вполне логична. Хотя совсем не обязательно связывать решение Тухачевского перейти к большевикам с гибелью генерала Корнилова. Следует иметь в виду, что «демократ и республиканец», «генерал Февраля» Л. Корнилов вовсе не бьи «вождем и кумиром» большинства, особенно кадрового гвардейского офицерства. Тем более «коренных гвардейцев» Петровской бригады. Они вообще без особой охоты шли в белые армии защищать «идеалы Февраля», «февральскую демократию», «керенщину» в разнообразных ее проявлениях, хотя, несомненно, сочувствовали антибольшевистской борьбе.

«Гвардейское офицерство — кисляк. Чистят снег и пропадают... на базаре», — так оценивал в начале 1918 г. своих товарищей Преображенский полковник Б. Шульгин343. Если же они и решались отправиться в ряды белой армии, то лишь сравнительно немногие из Петровской бригады последовали в конце 1917—начале 1918 г. за А. Кутеповым в Добровольческую армию. Следует помнить, что Кутепов не был «коренным преображением», не принадлежал к старинному дворянству, к аристократии. А. Кутепов был «демократ» по происхождению и своей военной карьере. Именно Февраль поставил его во главе «первого полка» Русской гвардии и армии. Вряд ли при царе такое могло случиться. Если офицеры-гвардейцы и решались отправиться к белым, то, скорее, в Киев к Скоропадскому или ждали прихода кайзеровских войск в Петроград. Поэтому, когда Тухачевский объяснял свое решение перейти к большевикам отсутствием у белых «вождя», он, пожалуй, не считал генерала Л. Корнилова возможным «своим вождем», вождем настоящего белого дела.