Аномалия души - Алексей Хапров

— Не знаю.

— А ты знаешь, как называется то, что ты нам сейчас поёшь? — снова вступил в разговор мордоворот.

— Как? — спросил я.

— Хрень.

Жаргонное словцо он выпалил с таким апломбом, словно это была древнегреческая цитата, памятью на которую он очень гордился. Это выглядело настолько забавно, что я, даже при таких, не располагающих к чувству юмора, обстоятельствах, не смог удержаться от улыбки.

Моя усмешка подействовала на Петю, как красная тряпка на быка. Он грозно поднялся с места и взмахнул рукой. Я оказался на полу. Моя щека горела огнём.

— Да подожди же ты! — выкрикнул майор. — Зачем так сразу? Человеку нужно дать шанс.

— Выйди, я с ним наедине потолкую, — сквозь зубы процедил мордоворот. — Он у меня живо заговорит.

— Погоди, погоди, не торопись. Вылечить его ты всегда успеешь. Может он ни в каком лечении и не нуждается. Человек просто пребывает в заблуждении, но уже близок к тому, чтобы это осознать. Возвращайся к себе. Дай нам с ним ещё немного погутарить.

— Как скажешь, — криво ухмыльнулся мордоворот. — Если что — зови.

Он хищно посмотрел на меня и вышел из «темницы».

Ланько заботливо склонился надо мной, протянул руку и помог подняться.

— Не человек, а сущий зверь, — сочувственно вздохнул он. — Косит всех без разбору. Мы сами его иногда боимся. Если заведётся — его и пушкой не отшибёшь. А жаловаться бесполезно. Даже если искалечит. На него уже многие жаловались — как об стенку горох. У него покровители на самом верху. Они его всегда прикроют.

Я отряхнулся и, потирая скулу, снова уселся на стул. Я понимал, что со мной играли, что передо мной разыгрывали спектакль, что мне просто давили на психику. На милицейском языке это называется «пресс». Но мне всё равно было страшно. Неужели Наталья в своих категоричных суждениях о милиции всё же была права?

— Чай будешь? — спросил заметно подобревший майор.

— Буду, — согласно кивнул я.

Нет, меня не мучила жажда. Я не хотел пить. Мне просто требовалась пауза. Она была необходима мне для того, чтобы снова взять себя в руки. После знакомства с Петей во мне всё бурлило и клокотало. И дабы эмоции не захлёстывали разум, нужно было на что-нибудь отвлечься. А чаепитие подходило для этого как нельзя кстати.

«Хорошо, что меня сначала спросили не о священнике, а о девчонке, — рассудил я, наблюдая, как Ланько заваривает кипяток. — Насчёт Серафимы я действительно ничего не знал, и благодаря этому моё недоумение выглядело правдивым и искренним. Ведь мне не пришлось его изображать. А если бы речь сразу зашла об отце Агафонии — трудно сказать, получилось бы у меня выдать его таким».

Чайник вскипел. Следователь поставил передо мной дымящуюся чашку и уселся напротив. Я принялся сосредоточенно помешивать в ней ложечкой. Я делал это для того, чтобы не смотреть майору в глаза. Уж слишком они казались проницательными.

— Ну, так где же девчонка? — опять спросил он, но уже без прежнего напора.

— Я же сказал, что не знаю, — ответил я. — Ума не приложу, почему вы решили приписать её исчезновение мне. Чем я навлек на себя такое подозрение?

— Ну ладно, ладно, — миролюбиво похлопал меня по плечу Ланько. — Не хочешь про девчонку — давай про другое.

Я поднёс чашку к губам и сделал глоток.

— Где Агафоний?

— Кхе, кхе, кхе, — старательно поперхнулся я и, наклонившись к самому полу, спросил. — Я, что, и его похитил?

— Хватит валять дурака, — мягко отчеканил майор. — Я знаю, что позавчера он был у вас.

— А разве я это отрицаю? — выставил глаза я. — Я это нисколько не отрицаю. Да, позавчера он к нам заходил. Это было вечером. Я даже более скажу — это я его пригласил.

— Зачем?

— Затем, что у Натальи совсем расшатались нервы; её нужно было как-то успокоить, а отец Агафоний это делать умеет.

— Ну и как, успокоил?

Я пожал плечами.

— Вроде, да. Во всяком случае, вчера и сегодня истерик не было.

— И как же он её успокаивал?

— Так же, как и все остальные попы: читал проповедь. О том, что всё, что происходит — угодно богу. Что если он забрал кого к себе — значит, так нужно. Говорил о смирении, терпении, силе веры, и всё такое прочее.

Произнося эту тираду, я намеренно растягивал слова, выдавливал их, точно зубную пасту из опустевшего тюбика, чтобы она не производила впечатление заученной. Ведь на самом деле она таковой и была. Я продумал её загодя. Так же, как и ответы на другие, касающиеся визита священника, вопросы.

— Что ж, говорить правду, я вижу, ты не хочешь, — с картинной озабоченностью вздохнул Ланько, но агрессии в его голосе уже не чувствовалось. — Без Петра тут, наверное, не обойтись.

Он встал и направился к двери. Но, подойдя к ней, остановился и повернулся ко мне:

— Последний раз спрашиваю, где Агафоний?

— Не знаю, — твёрдо произнес я.

Майор пронзил меня своим взглядом. Я, не мигая, смотрел на него. Ланько ещё немного постоял, затем вернулся за стол, выключил лампу и впал в задумчивость. Потом, вдруг, очнулся и спросил:

— А зачем ты вчера приходил к храму?

— Хотел поблагодарить, — быстро нашёлся я.

У меня внутри всё похолодело. Как он мог об этом узнать? Ведь меня там видели только две старые «клюшки». Или у него полгорода состоит в информаторах? А если ему известно и о моём тайном проникновении в церковь?

Но моё беспокойство оказалось напрасным. Следующий вопрос майора относился к событиям позавчерашнего дня. Значит, о моём пребывании в святой обители он ничего не знал.

— Во сколько Агафоний от вас ушёл?

— Часов в десять-одиннадцать, — сделав вид, что напрягаю память, ответил я. — Уже темно было.

— Он не говорил, куда собирается потом пойти?

— Нет.

— Может давал понять? Вспомни хорошенько. Любое слово, любой намек.

— Нет, — помотал головой я. — Наш разговор касался только Натальи.

— Он говорил что-нибудь про Серафиму?

— Нет.

Ланько надул щёки, попыхтел и задумчиво забарабанил пальцами по столу. Казалось, его мысли унеслись куда-то далеко-далеко. Я сидел, не шевелясь, и терпеливо ждал, когда они вернутся обратно. Глаза следователя снова воззрились на меня примерно через минуту.

— Кто, кроме попа, заходил к вам в последнюю неделю?

— Только брат Натальи.

— Никодим?

— Угу.

— Что ему было нужно?

Я пожал плечами.

— Я их разговоры не подслушивал. Но, по впечатлению, он приходил просить деньги.

— Значит, окромя него больше никого не было?

— Никого, — подтвердил я, и на всякий случай уточнил. — Я имею в виду, в моё присутствие.

— А кто вам в последнее время звонил?

— По-моему никто. При мне, во всяком случае, телефонных звонков не раздавалось.

Майор снова погрузился в раздумья. Я краешком глаза наблюдал за ним, и по смыслу его вопросов пытался уяснить линию его умозаключений. Но нащупать её так и не смог. Мне всё больше казалось, что Ланько блуждает в потёмках. То, как он со мной себя вёл, недвусмысленно свидетельствовало, что он не знал, где конкретно искать. Мне очень хотелось ему помочь. Меня буквально распирало поделиться с ним подозрениями касательно Никодима. Но боязнь в очередной раз попасть впросак ставила этому желанию крепкий заслон. Я понимал, что если снова ошибусь, это прежде всего обернётся против меня. Наталья вряд ли простит мне то, что я оклеветал её брата. Моя новая версия нуждалась в проверке. Как её проверить — я уже знал. В общих чертах, но знал. Нужно было только продумать детали.

Промурыжив меня ещё с полчаса, следователь наконец отпустил меня домой.

— Если вдруг что-нибудь узнаешь — тут же звони мне. Понял? — проговорил он на прощание.

— Что-то я вас не пойму, — окончательно расхрабрился я. — То убийцу во мне видите, то во внештатные сотрудники вербуете.

Ответом мне стало снисходительное молчание…

Глава тридцать вторая

Везти меня обратно в милиции, конечно, никто не собирался, поэтому топать домой мне пришлось на своих двоих. Мой путь лежал через улицу, на которой проживала бабка Евдокия. Проходя мимо её опустевшего дома, который пока ещё не успели заколотить досками, что делается всегда, если умирает его последний жилец, я обратил внимание, что возле него кто-то копошится. Я спрятался за дерево и замер.

Незнакомец чувствовал себя неуютно. Он явно таился. Его глаза воровато озирались по сторонам. Одет он был по-мужски: свитер, трико, высокие ботинки. Но очертания фигуры выдавали в нём женщину. Её осанка, посаженность плеч, спутанные космы волос заставили меня обомлеть. Зинка!

«Вот ты мне, голубушка, и попалась! — подумал я. — Теперь не убежишь. Теперь я от тебя всё узнаю. Не отвертишься».

Я притаился и стал наблюдать.

Зинка подёргала дверь, подошла к окну, приоткрыла ставни и стала вглядываться внутрь. Убедившись, что в доме никого нет, она обернулась и принялась шарить глазами по земле, пока не заметила то, что ей было нужно. Приблизившись к забору, она подняла какой-то грязный, ржавый предмет. Это был металлический скребок. Бросив взгляд на улицу, она вернулась к двери, всунула скребок в проёмную щель, и стала раскачивать его из стороны в сторону, видимо, пытаясь таким образом взломать замок.