Солженицын. Прощание с мифом - Александр Владимирович Островский

выдался свободный часик-два подряд», которые можно было бы посвятить литературному творчеству (4). Это очень напоминает нам то, что он писал о своей загруженности в Кок-Тереке. Но если те свидетельства мы не можем проверить, то относительно его учебной нагрузки в Рязани имеются точные данные.

Ставка учителя — 18 уроков или учебных часов в неделю. «Поступая в школу», Александр Исаевич, по его же собственным словам, сказанным в январе 1963 г. В. Буханову, «просил директора ограничить число уроков 15-ю часами в неделю» (5). При равномерном распределении нагрузки — это два — три урока в день. Поэтому большую часть времени Александр Исаевич был свободен от занятий и мог заниматься литературной деятельностью.

Заработная плата учителя и в те времена была невелика. В связи с этим учителя всегда стремились и стремятся иметь более 18 часов в неделю. По этой причине неполная учебная нагрузка — вещь редкая. И нелюдимый образ жизни, и слабая загруженность в школе не могли не привлечь к себе внимание. Поэтому у окружающих невольно должны были возникнуть по крайней мере два вопроса: как здоровый мужчина может жить за счет жены? И чем можно заниматься, имея столько свободного времени? Поэтому как бы А. И. Солженицын ни конспирировал, если не КГБ, то «уличные детективы» (прежде всего из числа соседских старушек) обязательно докопались бы до его подпольной деятельности.

Это было тем более неизбежно, что до лета 1959 г. Александр Исаевич жил в коммунальной квартире, и вся его жизнь проходила на виду у соседей (6). Скрывать от них свои литературные занятия было особенно трудно, так как летом 1957 г. А. И. Солженицын купил печатную машинку (7). И хотя, по свидетельству Н. А. Решетовской, даже после этого он продолжал писать от руки и первую правку текста производил по рукописи, но затем исправленный текст перепечатывал (8). Стук пишущей машинки могли слышать не только соседи по коммунальной квартире, не только другие жильцы дома, но даже прохожие, особенно когда окна или хотя бы форточка были открыты.

Так что секрет подпольной литературной деятельности Александра Исаевича должен был быть раскрыт в самом ее начале. И действительно, в школе знали о том, что у него есть «какое-то увлечение», но думали, что он «пишет учебник по физике или сборник задач» (9).

«Первой работой, отпечатанной на машинке Александром Исаевичем, — вспоминала Наталья Алексеевна, — была статья о будущих искусственных спутниках Земли, заказанная ему для «Блокнота агитатора», издававшегося Обкомом КПСС. Статье этой не суждено было увидеть свет. 4 октября запустили наш первый спутник» (10).

Вдумайтесь в этот факт. Летом 1957 г. А. И. Солженицын появляется в Рязани, только-только начинает делать первые шаги как преподаватель, ни с кем в школе не поддерживает отношений, ведет себя как отшельник. Его никто не знает за пределами школы, разве что местное управление КГБ. И вдруг уже в сентябре обком КПСС приглашает его к сотрудничеству на страницах своего печатного органа. Согласитесь, странно. И дело не только в том, что подобное приглашение было сделано совершенно неизвестному и ничем не проявившему себя учителю. Не следует забывать, что А. И. Солженицын являлся беспартийным.

Может быть, ему содействовал кто-нибудь из друзей и знакомых Натальи Алексеевны? Нет, пишет она: «Знакомиться с моими коллегами Саня не торопился. Ведь никто в городе не должен даже подозревать об истинной жизни мужа. Так мы превратились в затворников» (11).

Обращает на себя внимание и другое. Едва А. И. Солженицын появился в Рязани, как уже 12 июля посетил общество «Знание» и предложил ему свои услуги (12). И хотя туда путь был открыт для любого, по собственному опыту знаю, с улицы не брали, приглашали только по рекомендации. Кто же рекомендовал Александра Исаевича, и где, в какой аудитории ему, начинающему беспартийному лектору, недавно вернувшемуся из ссылки, доверяли читать лекции? Насколько удалось установить, первое его выступление состоялось уже 15 июля на Станкозаводе и было посвящено атомной энергии, в августе он читал лекцию о современных достижениях науки и техники в областной библиотеке (13), в октябре — об искусственных спутниках земли (14). Именно к этому времени относятся следующие его слова из «Архипелага» о самом себе: «Выписывают тебе путевку на лекцию (1957 г.) из всесоюзного общества по распространению невежества, и путевка оказывается в рязанскую ИТК-2 — женскую колонию при тюрьме» (15).

Все это не стыкуется ни с желанием Александра Исаевича уединиться в глубоком подполье, ни с неполной нагрузкой в школе.

«Весь тот год, начиная с лета 57-го и кончая весной 58-го, — вспоминала Н. А. Решетовская, — прошел у нас под флагом работы над «Шарашкой». Сначала до середины января — вторая редакция, т. е. перепечатывание и переписывание всего романа заново» (16). В «Хронографе» работа над второй редакцией роман датирована 1 июля 1957 — 12 января 1958 г. (17). Это значит, что А. И. Солженицын не ограничился перепечаткой привезенной им из Торфопродукта рукописи и подверг ее редактированию. О том, что к середине января 1958 г. подобная работа действительно была завершена, свидетельствует дневник Л. З. Копелева, который вместе с Д. М. Паниным посетил Рязань зимой 1957–1958 гг. (18).

К этому времени Л. З. Копелев был реабилитирован и на основании решения КПК при ЦК КПСС от 5 сентября 1956 г. восстановлен в партии (19). Защитив кандидатскую диссертацию, он с 1957 по 1960 гг. преподавал историю зарубежной литературы в Московском полиграфическом институте (20).

Из дневника Л. З. Копелева. 17 января 1958 г.: «Вернулся из Рязани. Поездка с бригадой Госэстрады… На вокзале встречал С. Все еще худой и словно бледнее. Долгополое пальто, как шинель. Решили: буду ночевать у него… Ночью, утром, днем читал «Шарашку». Митя твердил взахлеб: «Гениально, лучше Толстого, все точно, как было, и гениальная художественность. Митя, как всегда, фантастически преувеличивает. О шарашке — добротная, хорошая проза, но все наши споры опять, как в «Декабристах», преображены на свой лад. Мой «протагонист» глупее, равнодушнее, а «сам» и «Митя», и «синтетические» персонажи» — их единомышленники — умнее, благороднее. Страницы про волю, про красивую жизнь сановников — карикатура на Симонова, посредственная, а то и плохая беллетристика, скорее боборыкинская. Когда говорю об этом, Наташа злится больше, чем он» (21).

Как свидетельствует Н. А. Решетовская, после отъезда Л. З. Копелева и Д. М. Панина работа над «Шарашкой» была продолжена: «Потом, по апрель включительно, еще одна внимательнейшая и придирчивейшая читка, наконец, перепечатка на машинке», в результате чего на свет появилась третья редакция романа (22).

О том, как протекала эта работа, можно было бы судить по черновикам. Однако черновые рукописи «Шарашки» не сохранились. Касаясь данной проблемы, А. И. Солженицын пишет: «…полное уничтожение (всегда и только сожжение) всех набросков, планов и промежуточных редакций… один огонь я признавал надежным еще с первых литературных шагов в лагере» (23).