Бальтазар (Александрийский квартет - 2) - Лоренс Даррелл

""Ты это серьезно?""

""Ни в малейшей степени"".

"Жюстин была возмущена до крайности: "Эта скотина штукарствует где и как только может, даже в собственных книгах!" Она явно имела в виду ту знаменитую страницу в его первом томе, где звездочка отсылает читателя к другой странице, пустой и загадочной. Многие восприняли это как полиграфический брак. Но Персуорден уверял меня, что сделано это было намеренно. "Я отсылаю читателя к пустой странице с тем, чтобы повернуть его лицом к себе же, к ресурсам его собственной фантазии, - разве не ради этого в конечном счете люди читают?""

"Ты рассуждаешь о благовидности наших поступков - и уже поэтому ты к нам несправедлив, ибо мы - живые люди и, как таковые, имеем право подождать суда Божия - если и не читательского. Да, пока не забыл, позволь рассказать тебе историю о смехе Жюстин. Сознайся, тебе ведь так и не довелось его услышать - я не о смехе язвительном или горьком. А Персуорден слышал - среди гробниц Саккары! Ночью, через два дня после Шем-элъ-Нессима. Они отправились туда с большой группой туристов, чтобы немного поговорить под защитой толпы, на манер конспираторов, - да они и были своего рода конспираторами: Персуорден к тому времени уже успел положить конец ее тайным визитам в свой номер в гостинице. Сей незаметный постороннему глазу обмен парой-тройкой тщательно обдуманных, втайне выпестованных фраз доставлял ему удовольствие запретное и острое; и в конце концов в тот вечер им таки удалось остаться наедине - вдвоем в одном из могучих и властных memento особого чувства смерти: в гробнице".

"Жюстин порвала чулки, в туфли набился песок. Она принялась высыпать песок. Персуорден зажигал спички, озирался кругом и сопел. Она заговорила шепотом: в последнее время у нее сложилось подозрение, Нессим что-то знает о ребенке, но ей говорить не хочет. Персуорден слушал ее с отсутствующим видом; внезапно он дернул рукой - спичка обожгла пальцы - и сказал: "Послушай, Жюстин, знаешь что? Я на прошлой неделе забавы для взялся перечитывать "Mнurs", и у меня возникла мысль; если, конечно, вся эта свистопляска вокруг Фрейда и твоего, так сказать, преждевременного изнасилования и т. д. и т. п. действительно правда, - это, кстати, правда? Не уверен. Ты очень даже запросто могла все это выдумать. Но поскольку ты знала, кто этот чертов одноглазый, а имени его нашей доблестной армии чертовых любителей психологии во главе с Арноти так и не открыла, следовательно, у тебя должны были быть на то достаточно веские основания, не так ли? Какие? Я сгораю от любопытства. Честное слово, никому ни слова. Или ты все наврала?" Она мотнула головой: "Нет"".

"Они вышли наружу в молочно-белом лунном свете, Жюстин молча шла и думала. Затем сказала медленно: "Дело не в зажатости и не в нежелании выздороветь, как они это называли, - как он об этом написал в книге. Дело в том, что этот человек был нашим другом, он и твой друг, сейчас, и наш". Персуорден удивленно посмотрел на нее. "Человек с черной повязкой?" спросил он. Она кивнула. Жюстин почувствовала вдруг: что бы она ему ни сказала, все останется в тайне. И выговорила тихо: "Да Капо". Последовало долгое молчание. "Ну, ети меня в душу! Старый Порн собственной персоной!" (Исходное слово для прозвища было - "порнограф".) А потом очень осторожно, как ощупью, Персуорден пошел дальше: "Я все это перечитал, и у меня возникла мысль. Видишь ли, если бы я был на твоем месте и если вся эта чертова история не просто выдумка - чтобы пофорсить перед психопомпами - я бы... я бы, короче говоря, попробовал переспать с ним еще раз и заслонить один образ другим. Просто в голову пришло"".

"Конечно же, это с головой выдает его полное невежество в психологии. Подобный шаг был бы даже опасен. Но вот тут-то, к полному его изумлению, она рассмеялась: в первый раз он слышал из ее уст смех свободный и мелодичный воистину смех! "А я уже, - сказала она, чуть отдышавшись. - Я уже. Ты себе представить не можешь, каких мне это стоило сил: я, наверно, лет сто слонялась по аллее перед его домом, все никак не решалась позвонить. Мне эта твоя идея тоже приходила в голову. С отчаяния. Что он скажет? Мы ведь были друзьями, долгие годы, - и ни единого намека на тот случай. Он ни разу при мне не упоминал о "Mнurs", и, знаешь, сдается мне, он этой книги даже не читал. Может быть, - мне всегда так казалось - он почел за лучшее просто забыть обо всем, хотя бы из чувства такта?""

"Еще один приступ смеха, и Персуорден даже схватил ее за руку, заинтригованный, любопытный. Она попросила у него платок, вытерла глаза и заговорила снова: "В конце концов я таки вошла. Он был дома, в знаменитой своей библиотеке! Я дрожала как лист. Понимаешь, я совершенно не представляла себе, в какой тональности играть - драму? или что-нибудь патетическое? Такое чувство, словно пришла к дантисту. Поверь, Персуорден, это было так смешно. Наконец я сказала: "Дорогой Да Капо, дружище, - ты так долго был моим демоном - вот я и пришла просить тебя изгнать беса, раз и навсегда. Мне нужно забыть ту жуткую детскую сцену. Ты должен со мной переспать!" Ты бы видел, какое у Да Капо стало лицо. На него просто жалко было смотреть. Он пролепетал что-то вроде: "Mais voyons, Justine, je suis un ami de Nessim!"* ["Но как же так, Жюстин, ведь я же друг Нессима!" (фр.)] и - и так далее. Он налил мне виски и предложил аспирину - в полной уверенности, что я рехнулась. "Садись", - сказал он, пододвинул мне трясущимися руками стул и сам сел напротив, взбудораженный, встревоженный, смешной, - вид у него был как у мальчишки, которого застукали в чужом саду на яблоне". У нее заболел бок от смеха, и она прижала ладонь к больному месту, продолжая хохотать столь заразительно, что Персуорден не смог удержаться и тоже рассмеялся. "Бедный Да Капо, - сказала она. - Он был жутко шокирован, он был просто потрясен, когда я рассказала ему об уличной попрошайке, которую он когда-то изнасиловал, и предложила в нищенке этой узнать меня. Никогда не видела мужчины в большей панике. Конечно, он давно об истории этой забыл и принялся все отрицать, с самого начала. Он даже обиделся и стал мне выговаривать, протестовать. Нет, ты бы видел его лицо! И знаешь, что он сболтнул, пытаясь хоть как-то передо мной оправдаться? Фраза просто великолепная: "Il у a quinze ans que je n'ai pas fait зa!"* ["Вот уже пятнадцать лет, как я этим не занимался!" (фр.)] Она уткнулась лицом Персуордену в колени и некоторое время почти не двигалась - только тряслась от смеха; потом подняла голову и еще раз вытерла глаза. "Я допила виски и ушла, к большому его облегчению; я была уже в дверях, когда он крикнул мне вслед: "Ты не забыла, что вы оба обедаете у меня в среду? К восьми - к четверти девятого, белый галстук", - фраза, которую я слышу от него регулярно последние несколько лет. Я пришла домой как пьяная и выпила полбутылки джина. И знаешь, когда я легла спать, меня посетила странная мысль - тебе, может быть, она покажется вовсе неуместной; толчком к ней послужило то обстоятельство, что Да Капо мог просто-напросто забыть о нелепой случайности, стоившей мне многих лет мучений и даже психического расстройства, да и помимо меня понаделавшей столько зла стольким людям. Я сказала себе: "Вот таким же образом, наверно, и Бог забыл о зле, которое он нам причинил, оставив нас на милость мира"". Она откинула голову - улыбка на лице - и встала".

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});