Станешь моей? (СИ) - Чер Алекс

Пять. И среди них Ева.

Четыре. Ещё плотнее встают они друг к другу.

Три. Я вызываю на ковёр предпоследнюю.

Две.

И вот теперь я поднимаю на неё глаза.

Как же я рад, что не сделал этого раньше. Я лишаюсь всей своей уверенности, когда остаюсь с ней один на один. Она в пяти шагах от меня, но у меня подкашиваются колени от того как спокойно, уверенно и любя она смотрит на меня. Без страха. Без паники. Без осуждения. Словно с самого начала знала, что останется здесь сегодня одна. Словно ждала этого. Даже хотела.

Я набираю воздуха в грудь и называю… не её.

Вздох изумления, что раздаётся в зале звучит единым «Ах!». И в гробовой тишине звучат неровные шаги той, что получает последнюю белую розу.

И эта девушка тоже получает слова напутствия, которые слышит только она. Но скажи я их громко вслух – их всё равно никто бы не услышал. Все взгляды, всё внимание сейчас приковано к той, что посреди зала осталась одна.

– Ева, – беру я с подноса последний цветок.

Она останавливается напротив меня. Барабанная дробь.

Господи, какая она красивая.

Твою мать, как же я люблю её.

Вот и всё!

– Станешь моей? – протягиваю я ей проклятую красную розу.

Наши взгляды встречаются.

И я сначала вижу это: как качает она головой, как слегка приоткрываются её губы, произнося ответ. А потом только его слышу:

– Нет.

– Что? – переспрашиваю я в полной тишине.

И вздрагиваю, когда в наушнике раздаётся смех Эвана. Громкий безудержный сатанинский смех. Смех, который после ответа Евы кажется мне по-настоящему адским. Я ни хрена не понимаю. Кроме того, что даже он не заглушает её голос.

– Я же ничего не перепутала? – глядя на меня, стоящего столбом, робеет Ева. – Я же могу сказать «нет»? Я не стану твоей сегодня. Я… буду за тебя бороться, – смущённо пожимает плечами она. – До конца.

– Бороться? За меня? – качаю я головой, потому что смысл её слов до меня не доходит.

Нет, я всё понимаю. Она не взяла розу, сказала «нет» и по условиям шоу должна остаться и продолжить участие. Но как же деньги, которые ей так нужны? Договор, за который она так беспокоилась? Правила, которые не хотела нарушать. Она послала всё это к чёртовой бабушке ради меня? И это её «до конца» – это точно про шоу? И как…

– Какой ты всё-таки кретин, – звучит в наушнике всё тот же привычный насмешливый голос Эвана. – А девчонка – молодец! Что-то мне подсказывает, что всё равно она останется последней. Так, может, сразу опустим эти формальности?

Его голос там за кадром у меня в ушах звучит не просто в пустоте – в вакууме. Такая в зале стоит тишина. Да и у меня в голове тоже.

– Дамы, – выходит из-за моей спины наш помощник и ведущий, что обычно вручает чайные розы, оглашает правила и раздаёт конверты. – Позвольте напомнить вам, что по условиям шоу каждая из вас может ответить «да» или «нет». Но в сложившихся обстоятельствах, когда мистер Макгрегор уже сделал выбор…

– Так на этом всё? – заставляет его прерваться одна из девушек.

– Почти, мисс, – оборачивается лично к ней Роберт. – В этом шоу всё же пришла пора поставить финальную точку. Мистер Макгрегор, – загораживает он меня от всех и вкладывает в руку кольцо, – мне кажется, вам стоит немного переформулировать свой вопрос.

– Уверен? – зажимаю я в пальцах тонкий ободок платины от Тиффани.

– Как никогда, – отвечает мне в наушник тот, кого я и спросил.

Под ободряющим взглядом Роберта и очередной общий вздох я опускаюсь на колено перед той, что после моего смятения и этой затянувшейся неожиданной паузы, надеюсь, ещё не передумала.

И похоже до этого момента я ничего не знал о страхе.

Я так боюсь услышать её ответ, что больше не слышу, и не вижу ничего. Только её глаза. Только слёзы в них.

– Я бы не хотел торопить события. Хотел бы дать тебе больше времени на то, чтобы ты узнала меня лучше. На то, чтобы сто раз подумала, прежде чем ответить. И сто раз отмерила, нужен ли я тебе. Но пройди хоть целая жизнь, а те только это шоу, для меня всё равно ничего не изменится. Я понял это в первый же день. С первого взгляда. С первого вздоха, что сделал, глядя на тебя. И никогда в этом не усомнюсь. Какое бы ты ни приняла решение. Какие бы ты не испытывала ко мне чувства, для меня это ничего не изменит. Я люблю тебя, Ева. И до конца своих дней буду любить. Тебя. Одну. Станешь моей… – я закрываю глаза, боясь, что меня предаст голос. Никогда. Ни разу в жизни для меня не было это настолько важным, и я так не волновался. Я набираю воздуха в грудь, выдыхаю, а потом только смотрю на неё снова. – Станешь моей женой? – протягиваю я кольцо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Всё словно замерло, умерло, затихло, остановилось.

Но я вижу как она двумя руками вытирает слёзы и… кивает.

– Да, Адам, – словно вспарывает она ремни, стянувшие мою грудь. И впускает в этот обездоленный мир свет, тепло, цвет и звуки. – Да, – обнимает меня за шею. И теперь плачет у меня на плече. Чёрт, и я плачу вместе с ней, пока дрожащими руками она надевает кольцо.

– Я люблю тебя, девочка моя. Люблю, – шепчу я ей, прижимая к себе.

И коллективный плач, кажется, стоит в зале, когда, обняв крепко-крепко, я встаю вместе с ней. Вот только что там творится за пределами этого круга, в котором есть только я и она, мне совершенно всё равно.

Но нас подходят поздравить. Девчонки плачут и обнимаются. Меня тоже обнимают, вытирая слёзы. А потом, кажется, всех приглашают в сад отмечать, а ещё ждать какое-то очень важное объявление, что анонсировал Роберт.

И все уходят это обсуждать. Удивляться, недоумевать, негодовать, радоваться, заливать шампанским. Праздновать!

Но меня – нас! – это словно не касается. Там теперь балом будет править Эван или сам Сатана, что в принципе одно и то же. А мы остались здесь.

Вот только я, к сожалению, резко начинаю трезветь.

«Подождите с занавесом, я только один раз её поцелую», – тянусь я к её губам.

– Я люблю тебя, Адам, – отрывается она от моих жадных губ.

– Ты просто ничего обо мне не знаешь, – качаю я головой.

– Я знаю, – прижимается она. – Всё знаю. Про Вики. Про лечение. Про операцию, что сделали Додику. Про тебя, про отца, про тот полёт. Эван мне рассказал.

– Эван? – отстраняюсь, чтобы заглянуть в её глаза. – И ты… – не верю я своим ушам.

– И я говорила это маме, говорила Лорен, говорила не раз и скажу снова, тебе: ты – солдат, а солдаты не задают вопросов, когда им отдают приказы. Мой отец выбрал карьеру военного, прекрасно зная, чем рискует. И как бы он ни погиб – он тоже выполнял приказ. Они все знали, что идут на верную смерть. Но не дрогнули, не струсили, не повернули назад. И ты не дрогнул. Их смерть – не твоя вина. Ты, как и они, выполнял свой долг.

– Я…

У меня просто нет слов. Я проглатываю комок, что подступает к горлу и крепко-крепко прижимаю её к себе.

А может она была дана мне свыше именно для этого: чтобы я, наконец, простил себя? Чтобы, наконец, оставил всё это в прошлом и начал с чистого листа? Но Эван…

– Пойдём, – увлекаю я её за собой. – Мне нужно срочно кое-что сказать моему засранцу брату глаза в глаза.

Глава 37. Ева

И мне тоже есть что сказать Эвану.

Вот только найти его неожиданно оказывается не так-то просто.

«Только что был здесь. Нет, не видели. Кажется, пошёл туда».

И пока мы бегаем в его поисках, Адам рассказывает мне о том, что произошло между ним и Рене, кто такая Рене и что вообще творилось пока нас не было. А я ему – про нашу поездку, разговоры и как мы попали в грозовой фронт.

А ещё о том, что я поняла об Эване за эти два дня самое главное: он не монстр. Он странный, сложный, больной на всю голову, гад и чёртов засранец, но, наверно, никто не любит Адама больше, чем он. Даже я.

– Не пел бы я на твоём месте ему дифирамбы, – усмехается Адам, подхватывая меня на руки на очередной лестнице, когда мы спускаемся в сад. – Он порой неукротим в своей озлобленности. И очень сдержан в проявлении хороших чувств. А ещё я, кажется, знаю, где он.