Контора - Алейников Дмитрий Александрович

И чего Петр Владимирович никак не мог понять, почему тесть не желал помочь новому родственнику? В конце концов, эта помощь обернется на благо родной дочки! Так помоги, подскажи, составь протекцию! Не чужие ведь!

Но Виктор Степанович зятя ни в грош не ставил. Не то что помогать — в упор видеть не желал.

Петр Челышев никогда ничего не просил. С детства, из ротапринтного романа «Мастер и Маргарита», усвоил, что просить ничего нельзя. Он бы и обошелся без посторонней помощи, но какого рожна его держали вторым сортом? Не в протекции дело, а в отношении. В общем, дело принципа.

Почти год Челышев пытался обратить на себя внимание родственника, заходя то так, то эдак. Тщетно. Дело кончилось тем, что в свой день рождения Петр малость перебрал и выдал тестю половничек правды-матки. Наутро он почти ничего не помнил, но Галина пилила супруга, как рыба-пила. Налицо значилась необходимость повиниться и примириться.

Просто просить прощения, размазывая кулаком по щекам покаянные слезы, не позволяла все та же гордость, засевшая осколком со времен студенческой вольницы. Челышев пошел в обход. Он разведал, насколько смог, обстановку в хозяйстве тестя и, узнав о предстоящей реконструкции, явился к нему с деловым предложением. Расчет делался простой: не каясь и не выясняя отношений, создать у родственников видимость тесного контакта, а значит, стабильности в отношениях поколений купцов.

Виктор Степанович, как и предполагалось, бизнес с личным не путал и на сделку пошел. На этом можно было поставить точку, однако тесть неожиданно сменил гнев на милость, точнее сказать, небрежение на интерес.

Челышев предполагал, что двумя холодильниками дело и ограничится. Шаткий мир будет восстановлен, все успокоятся. Вдобавок он наберет в глазах тестя пару очков, и чванливый старик впредь станет смотреть на зятя, как на нечто большее, чем пустое место.

Предложение Виктора Степановича оказалось полнейшей неожиданностью. Вот так вдруг этот делец протянул ему руку, предлагая стать партнером! И не просто партнером.

Виктор Степанович предложил зятю создать собственную фирму по продаже торгового оборудования на его, Виктора Степановича, деньги, но при полной свободе действий. Четверть миллиона баксов подъемных! Ни с того ни с сего! Неужели все дело в итальянских машинках? Вряд ли. Либо на тестя повлияли некие неизвестные или недооцененные Петром Челышевым события, либо старый лис затевал какую-то свою игру, намереваясь просто использовать в ней строптивого родственничка.

Само собой, предложение Виктора Степановича открывало возможности покончить с прозябанием в изрядно поднадоевшем магазинчике и выйти наконец на широкий простор. Но не мог Петр Владимирович не помнить о том, что в большой игре не только крупно выигрывают, но и проигрываются в прах. Ввязываться в новое предприятие — шаг серьезный. Прежде чем сделать его, неплохо-таки понять, чем заслужил Челышев такое доверие.

Положа руку на сердце Петр Владимирович, вступая . в брак, сильно рассчитывал, что заматеревший на ниве торговли тесть поможет с продвижением в нелегком бизнесе, поможет пробиться повыше, откроет, так сказать, «дверь в...». Надежды эти не оправдались, более того, временами возникали нешуточные опасения, как бы Галин папаша не потопил невзначай хлипкое зятево суденышко, чтобы показать, кто в доме хозяин. За последний год Петр Челышев пришел к выводу, что стоит благодарить судьбу уже за то, что Виктору Степановичу не пришло на ум никакого злодейства. Тесть стал для Челышева чем-то вроде языческого божка, которого нужно постоянно задабривать, а особой помощи ждать не приходится: хоть бы засухи не наслал. В подобных обстоятельствах не представлялось возможным и сменить тестя на более покладистого: только Галина прикрывала мужа от «языческого» гнева. И вот теперь этот не слишком дружелюбный божок, вместо того чтобы разгневаться на дерзкие речи, вываливает на подопечного целый ушат своей благодати. Неужели не странно?

Виктор Степанович не страдал плохой памятью и не производил впечатление человека отходчивого, скорее наоборот. Положим, он оценил организаторские способности и предприимчивость своего зятя. Допустим, что оценил он эти способности столь высоко, что решил наплевать на внутрисемейные передряги. Можно поверить в то, что теща Челышева и Галина выступили единым фронтом на его, Челышева, защиту и убедили главу своего рода быть с новым членом семьи помягче. Но...

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Как-то очень внезапно растворил тесть свои объятия, а заодно и ту самую заветную дверку наверх. Чересчур внезапно и подозрительно широко. Мысли о подвохе со стороны прожженного торгаша напрашивались столь настойчиво, что игнорировать их не было никакой возможности. Например, такой сценарий. Доселе достаточно надежным буфером между мужем и папочкой выступала Галина. Что, если после последнего скандала буфер этот под отеческим натиском дал слабину? Или, того хуже, избалованная в родительском доме дамочка нашла непутевому супругу достойную замену, и теперь интересы ее и родичей совпали? Тогда не исключено, что предложение Виктора Степановича — ловушка. В лучшем случае Челышев окажется в долговой кабале у своих кредиторов, в худшем — из него выжмут все, что есть, и отправят в расход. А что? Подобных историй — сколько хочешь!

Рыба, которая плывет по родному пруду и вдруг видит свежего жирного червячка, не терзается сомнениями, есть ли в розовой мякоти рыболовный крючок. Рыба хватает добычу, а там — как повезет. Рыбе в этом отношении проще — мозгов у нее нет.

У Петра Челышева мозгов имелось достаточно, чтобы раз за разом взвешивать и перевешивать все «за» и «против». Затрудняло выбор то, что отношения с Галиной как будто не ухудшились, а предложение Виктора Степановича, по всем расчетам, выглядело весьма выгодно. Стоило попробовать влезть в эту авантюру хотя бы потому, что это, возможно, последний шанс что-то изменить, оторваться от овощных ящиков и пересесть с белой «десятки» на черный «мерс».

Тщательно все просчитав, продумав и взвесив, Петр Владимирович достал из бумажника монетку, подбросил ее в воздух, поймал и, не глядя, шмякнул на стол. Выпал орел. Петр Владимирович решил рискнуть.

После любви Ольга предпочитала расслабиться. Вытянуться во весь рост на сбившейся простыне и полежать немного с закрытыми глазами, насладиться нежными волнами, пробегающими по телу, побороться с желанием смахнуть медленно катящуюся по груди капельку пота.

Все ее прежние партнеры также предпочитали «отвалиться» на пару минут, замирая без движения в ее ослабевших объятиях или просто рядом на постели. Потом оба хватали сигареты, закуривали, иногда опрокидывали рюмочку, но первые несколько минут нужно было провести в умиротворенной неподвижности. Непременно.

У Роберта и с этим оказалось все шиворот-навыворот. Не успевал отзвучать последний «аккорд», как он вскакивал и улетал в ванную. Вернувшись буквально через мгновение, он развивал какую-то непомерно активную деятельность. Начинал ставить другую кассету, наполнять бокалы или чашки, жужжа при этом всякую ерунду, не имеющую в себе ничего романтического или, на худой конец, интересного. Суетился он голышом. Голый Роберт Мастерков представлял собой не самое эстетичное зрелище. Можно было смириться с тем, что кто-то суетится рядом, когда больше всего на свете хочется покоя. Можно избавить себя от созерцания телес не самого спортивного молодого человека, просто закрыв глаза. Но его бормотание залетало в уши и барабанило по мозгам изнутри, оно просачивалось сквозь сжатые пальцы, доставало под одеялом...

Ольга точно знала, что оборвет этот несуразный роман именно в такую минуту. Это будет проще всего, не понадобится даже собираться с духом, останется только выпустить пар, рвущийся наружу.

Досаднее всего, что Роберт периодически проверял, насколько внимательно слушает его Ольга. Он переспрашивал ее о чем-то, замирал, ожидая смеха в местах своего рассказа, казавшихся ему смешными. Он даже обижался, если не слышал его!

В основном Роберт рассказывал смешные истории из своей жизни. Большинство из них касалось его работы в китайской фирме, где он служил переводчиком в течение года с небольшим. Теперь, как он сам объяснял, подобная работа перестала его устраивать, ему понадобилась перспектива, возможность роста и самовыражения. Самовыражаться он решил именно в «Конторе».