Этика войны в странах православной культуры - Петар Боянич

святыми таинствами партизан и воинов. В условиях доминирования категории послушания полковые священники в объяснении своих действий на поле боя использовали концепты «Промысла Божия», «упования на милость Божию», поскольку только Божественное действие могло стать причиной победы. Когда в миссии на поле боя основную роль в образовании этических суждений играла категория смирения, то структура концептов православной культуры менялась в другую сторону, для объяснения своих поступков клирики использовали такие концепты, как «Отечество центр православной культуры», «единство воинов церкви», «христианский долг» и т. д. Основной принцип для стратегий поведения на поле боя полковыми священниками в письменных источниках не зафиксирован, можно предположить, что этим принципом была «любовь к ближнему», которая и предопределяла решение возникавших моральных дилемм священнослужителями. Более масштабным принципом, который лежал в основе понимания войны, была любовь Бога к избранному российскому народу и церкви, что проговаривалось в посмертных ожиданиях.

Этика войны полковых священников в годы Первой мировой войны

Трансформации нормативных стратегий военного духовенства накануне Первой мировой войны заставили священников реализовывать на войне новые требования как в части этических практик, так и в части содержания проповедей и бесед с военнослужащими. За месяц до начала военной кампании был организован I Всероссийский съезд военного и морского духовенства, на котором была разработана обновленная инструкция военному священнику, содержавшая развернутый перечень требований.[341] По этим директивам полковому клирику предстояло кроме проведения богослужений и бесед с солдатами сопровождать раненых и больных на поле боя, организовывать воинские захоронения, а также устраивать походные библиотеки. Также на священников возлагались задачи распространения имперской идеологии на фронте: «проповедовать на современные… темы, освещая с патриотической и религиозной точек зрения события общественной, государственной и военной жизни».[342]

Обратимся к фронтовой корреспонденции солдат, участвовавших в боях Первой мировой войны. В частности, Павел Соломенников из 2-го батальона Осовецкой артиллерии 5 октября 1915 г. писал родственнице о полковых священниках, которые не сопровождали атаку на фронте: «У нас учат священному писанию, священники благословляют на бой, а сами не идут. Забыли шестую заповедь Христа „Не убий“…»[343]

По мнению солдата, священник, который имел возможность сопровождать солдат в бою и оказывать им духовную поддержку, избрал моральной стратегией остаться в тылу, но при этом благословил солдат идти в бой. В представленном случае моральное поведение клирика не выходит за рамки предписаний духовенству и также не выходит за рамки личных нравственных переживаний (страх умереть на войне). Конфликт в обозначенном отрывке письма связан с тем обстоятельством, что солдаты, прибывавшие в ополчение из мест, где они наблюдали мирское духовенство, не были готовы видеть священников, которые призывали совершать насилие и одобрять его. С этим диссонансом и связано высказывание рядового о Шестой заповеди.

Некоторые порочные практики священнослужителей на фронте описывал Иван Танцев из 46-го Сибирского пехотного полка в письме сослуживцу Ивану Сорокину 3 февраля 1916 г.: «Является [священник] часов в 11, выстроили нас, похристославил и, уехал… Так вот сколько у них правды, как они тут напереди, они только напереди тогда, когда по хатам ходят, побираются, обирают деньги с баб да с дурных мужиков. Не верьте им».[344] При наличии выбора у священника провести богослужебные беседы с солдатами или проповедовать, его моральный выбор оказался сомнительным, поскольку он решил собрать деньги с населения, при том что он получал жалованье. Таким образом, священник лишь частично исполнил свой служебный долг.

Иную стратегию морального поведения священника на фронте описывал уралец Г. Бушуев в письме домой, когда священнослужитель совершал ритуалы и богослужения в Пасху под обстрелом вражеских орудий 6 апреля 1915 г.: «Пресвятую Троицу проводили. Все на передней линии Христову Пасху сделали. В лесу церковь установили и служили обедню. Я ходил к Христовой заутрене, и то хорошо: стоим у церкви, молимся Богу, а пули летят как град. Вот с усердием помолились Господу Богу. Пришли от заутрени, по куличу, по три яйца разговелись, так что часа в два отправились на переднюю линию и проводили Христову Пасху».[345] Моральный выбор священника, имя которого до сих пор неизвестно, состоял в двух вариантах действий на фронте: он мог отложить проведение богослужений и ритуала евхаристии до прекращения огня, но он выбрал стратегию совершения ритуала именно во время обстрела. Принцип «любви к ближнему» и концепт «духовного сохранения паствы» служил основой для принятых им моральных решений провести Пасху на позициях полностью, как это предписывал церковный устав с разговением и освящением куличей. Также важным моральным решением священника стала усиленная молитва Богу, к которой он призывал и солдат на фронте. В приведенном фрагменте письма можно заметить, что священник старался выполнить возложенные на него обязанности полностью. И их исполнение основывалось на понимании и осознании важных принципов и концептов этики войны, применяя категорию «послушание». В предыдущих случаях священники не использовали принципы этики войны в православии, а свои действия, возможно, осмысляли сквозь призму категории «грех» и лишь частично исполняли предписанные моральные действия или прибегали к сомнительным моральным поступкам.

Этика войны священников в годы Великой Отечественной войны

Ликвидация военного духовенства приказом НКВД от 16 января 1918 г. привела к тому, что все полковые священники были уволены, а сам институт прекратил свое существование. В дальнейшем уже в новой Рабоче-крестьянской Красной армии Советского Союза на фоне развернувшей борьбы с религией никаких должностей военного духовенства также не существовало. Интерпретация врага, войны и армии осуществлялась политруками и комиссарами в русле идеологии атеизма. Вопреки тому факту, что в годы Великой Отечественной войны советское руководство предложило Русской православной церкви некоторые уступки для борьбы с коллаборационизмом и достижения значимых внешнеполитических результатов, тем не менее осторожное отношение к РПЦ у командования армии и даже в среде партизан не изменялось.[346] Настороженное отношение к священнослужителям в армейской среде, как показал в своем исследовании архивист В. С. Христофоров, было распространено и в среде высшего руководства РККА.[347]

Что касается чиноначалия, то в день начала войны в обращении митрополита Сергия «Пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви» утверждалось, что война понимается как определенное наказание провинившихся: «всенародный подвиг — наказание разбойников и бандитов». Основная задача священников во время боевых действий была обозначена как духовная поддержка верующих, которая опиралась на ключевой принцип, высказанный в обращении: «Положим же души своя вместе с паствой». Для исполнения этой миссии священнослужители должны были активно поддерживать мобилизацию населения на войну, напоминать о долге и воле Божьей «колеблющимся» и поддерживать православных воинов, чтобы они «жертвовали всем и самой жизнью» ради родины.