Кафе на вулкане. Культурная жизнь Берлина между двумя войнами - Усканга Майнеке Франсиско

Он осторожно удалился. За его спиной догорал костер, и присутствующие затянули «Песню Хорста Весселя». После пожара пришел Ужас. Ужас, с большой буквы, о котором правильно сказал Генрих Гейне, более века назад вложивший в уста одного из персонажей своей пьесы «Альманзор» следующие слова: Dort, wo man Bücher verbrennt, verbrennt man am Ende auch Menschen («Там, где сжигают книги, впоследствии сожгут и людей»). Но это уже другая история.

В качестве эпилога

Это действительно другая история, и я не думаю, что когда-либо напишу ее: я не знаю как. Однако я не хотел бы заканчивать свое повествование, не заглянув мельком в последующие годы. Кроме того, я еще должен кое о чем вам дорассказать. Например, о том, что случилось с Хануссеном.

Его везение продлилось считаные недели. Двадцать третьего марта 1933 года Хануссен был арестован по приказу своего же друга Карла Эрнста, нового руководителя берлинских СА (фон Хельдорф стал начальником полиции Потсдама). Во главе задержавшей его команды также находился один из его друзей, Вильгельм Ост. Хануссена посадили в один из тех лимузинов, которые он обычно предоставлял в их распоряжение, и сначала сопроводили в отделение полиции района Темпельхоф, а затем вывезли за пределы города. Машина остановилась на шоссе, ведущем из Цоссена в Барут, и где-то там, на обочине, в Хануссена всадили три пули. О причинах его устранения до сих пор ведутся споры. Одни утверждают, что, как только стало известно о еврейских корнях Хануссена, Карл Эрнст и фон Хельдорф предпочли не рисковать карьерой. По мнению других, проблема заключалась в том, что оба были Хануссену должны: и действительно, группа, обыскивающая квартиру, конфисковала долговые расписки и квитки на имя фон Хельдорфа. Скорее всего, оба мотива сыграли свою роль, но мы никогда не узнаем этого в точности.

Фон Хельдорф также плохо кончил. При новом режиме он сначала значительно продвинулся по службе: через несколько лет работы на посту начальника потсдамской полиции Хельдорф был назначен главой полиции Берлина. Однако во время войны он стал устанавливать контакты с группами сопротивления, а в 1944 году участвовал в операции «Валькирия». Историки спорят, произошло ли это по причине раскаяния или потому, что, случись заговорщикам выиграть, он обеспечил бы себе крепкие позиции с обеих сторон. Об этом мы также никогда не узнаем. Хельдорфа судил его бывший адвокат – Роланд Фрейслер, вынесший следующий приговор: стать свидетелем трех казней, прежде чем самому быть повешенным на крюке для мясных туш.

Что касается самого Роланда Фрейслера, то на том же самом суде над участниками операции «Валькирия» еще один обвиняемый, подполковник Цезарь фон Хофакер, заявивший, что единственное его сожаление о том, что ему не удалось убить Гитлера, устав от постоянных перекрикиваний Фрейслера, бросил ему: «Успокойтесь. Сегодня на кону моя голова. Через год речь пойдет о вашей». Через несколько дней Хофакер был повешен на фортепианных струнах, однако его пророчество сбылось: 3 февраля 1945 года Фрейслер погиб при ударе бомбы, сброшенной в ходе американского авианалета на бомбоубежище Народной судебной палаты, где он укрывался. Фрейслер умер среди свидетельств своих преступлений.

На этом достаточно. Я не буду рассказывать о том, что случилось с Арнольтом Бронненом, потому что его история очень запутанна: он открестился от нацизма, воевал вместе с партизанами, вступил в Австрийскую коммунистическую партию и, в конце концов, оказался в ГДР. Не буду вдаваться в подробности прежде всего потому, что, по правде говоря, я хотел бы посвятить этот эпилог настоящим героям своей хроники. Очевидно, что конец ее будет не слишком радужным. На долю завсегдатаев «Романского кафе» выпало не так уж много хеппи-энда.

Вольфганг Кёппен, возглавлявший Berliner Börsen-Courier вплоть до декабря 1933 года, когда газета была закрыта нацистами, через много лет издал тоненькую книжечку короткой прозы, озаглавленную «Романское кафе», из которой я хотел бы процитировать следующий абзац:

Мы наблюдали, как ветер уносил веранду и кафе, как они исчезали со всем своим духовным наполнением и растворялись в небытии. А посетителей кафе разбрасывало по всему свету, или же их арестовывали и убивали, или же они кончали жизнь самоубийством; или они сидели все там же, с поникшей головой, читая что-то несущественное, стыдясь официальной прессы и своей колоссальной измены.

Тех, кто оставался в кафе со склоненной головой, было немного. Эрих Кестнер до конца войны пребывал во внутреннем изгнании. Его положение было шатким, он неоднократно вызывался на допросы в гестапо. Он все время переживал, что если его окончательно заберут, то мать останется одна. Отто Дикс стал одним из первых преподавателей, уволенных из университетов. Ему было запрещено выставлять свои работы, и, перебравшись в небольшую деревню на берегу Боденского озера, он сводил концы с концами благодаря помощи друзей и частным заказам. Рудольф Шлихтер выжил с трудом: его искусство объявили дегенеративным, а самому ему пришлось провести несколько месяцев в тюрьме за ведение «не соответствующего национал-социализму образа жизни». Скульптора Кете Кольвиц также объявили «дегенеративным художником», и она влачила нищенское существование в Германии до самой смерти, которая произошла за несколько дней до окончания войны, не имея возможности ни выставляться, ни преподавать в Прусской академии художеств.

Рано или поздно большинство посетителей «Романского кафе» разбросало по свету. Многие эмигрировали в Соединенные Штаты: Георг Гросс, Валеска Герт, Томас и Генрих Манны, Альфред Дёблин, Эрих Мария Ремарк, Альфред Польгар, Бертольт Брехт, Фридрих Холлендер, Альберт Эйнштейн, Элизабет Гауптман, Вальтер Меринг, Марлен Дитрих, Макс Рейнхардт, Георг Бернхард, Билли Уайлдер, Роберт Сьодмак, Маша Калеко. Габриэле Тергит, Сильвия фон Харден и Элиас Канетти эмигрировали в Англию. Эльза Ласкер-Шюлер – в Палестину; она похоронена на Елеонской горе.

Карола Неер эмигрировала в Советский Союз. В Москве она приняла участие в собрании немецких эмигрантов, на которое один из присутствующих донес как на «троцкистский заговор». Это были времена «Большого террора», и Неер приговорили к десяти годам принудительных работ, на пятом из которых она скончалась от тифа. Лучшая актриса и самая красивая женщина Берлина окончила свою жизнь в одной из тюрем НКВД на Урале.

В числе арестованных побывал и Эгон Эрвин Киш. Его задержали во время облавы, которая была организована по следам пожара в Рейхстаге. Благодаря чешскому гражданству, Кишу удалось освободиться; он уехал в Чехословакию, затем во Францию и, наконец, в Мексику; этой стране от посвятил великолепную книгу «Открытия в Мексике».

Во время той же облавы был задержан и Эрих Мюзам. У него имелись три «недостатка»: он был евреем, рыжим и гомосексуалистом. Его увезли в концлагерь в Ораниенбурге и стали принуждать к самоубийству. Мюзам отказался. Тогда ему ввели яд, а труп повесили в уборной. На протяжении пяти лет, с 1926 по 1931-й, Мюзаму удавалось поддерживать на плаву задуманный в тюрьме проект: журнал Fanal («Маяк»). Он заявлял, что журнал является печатным органом Ассоциации анархистов, но, как и в случае Карла Крауса и его журнала Fackel («Факел»), лично сочинял почти все материалы.

Еще одним задержанным той ночью был Карл фон Осецкий. Он вышел из тюрьмы «Тегель» в Рождество 1932 года, однако Геббельс в своей новогодней речи объявил, что Осецкий будет арестован одним из первых. Осецкий вновь отказался уезжать из страны. Он был интернирован в концентрационный лагерь Зонненбург к северо-западу от Берлина, где и умер от туберкулеза 4 мая 1938 года. Осецкому так и не удалось получить Нобелевскую премию мира, присужденную ему двумя годами ранее.

Теодор Вольф, издатель Berliner Tageblatt, был арестован в мае 1943 года в Ницце. Его депортировали в концлагерь Заксенхаузен, где он подхватил тяжелую бактериальную инфекцию. Не получив должной медицинской помощи, в сентябре того же года Вольф был переведен умирать в Еврейскую больницу Берлина.