Одна помолвка на троих - Галина Куликова

Перед выходом из дома она на некоторое время задержалась перед зеркалом, чтобы поговорить со своим отражением.

– А ведь тебя предупреждали, что он бабник. Но ты, разумеется, как только его увидела, сразу лапки кверху. Он каким-то сверхъестественным образом заставляет тебя терять над собой контроль. Теперь, когда ты это поняла, постарайся больше не попасться ему на крючок. Он ведь может выскочить когда угодно и откуда угодно. Но ты будешь к этому готова, ясно?

Напутствовав себя таким образом, Агата отправилась на Пресненскую набережную. Вдову архитектора она представляла себе длинной худой особой в очках, которая привидением бродит между стеллажей огромной домашней библиотеки. Однако, когда она нажала на кнопку звонка и дверь отворилась, на пороге появилось невысокое, энергичное, сильно растрепанное существо в невообразимом одеянии, похожем на мексиканское пончо, надетое поверх пижамы.

– Входите, – приказало существо, развернулось и дало деру.

«Возможно, это не она? – с робкой надеждой подумала Агата. – А помощница по хозяйству, которая пришла помыть окна? Или полоумная кузина, за которой Людмила Семеновна присматривает?»

Однако это была именно Людмила Семеновна.

– Входите, входите! – крикнула она откуда-то из глубины квартиры. – Садитесь на диван, я сейчас.

Пол был очень светлый, очень чистый, покрытый цветными дорожками, и Агата, ни о чем не спрашивая, скинула туфли. Босиком по такому полу походить – одно удовольствие. Если, конечно, душевное состояние хозяйки дома позволит ей получить это удовольствие и не вылететь отсюда пулей, спасая свою шкуру.

Осторожно заглянув в комнату, Агата не увидела ничего особенного. Старая мебель, действительно много книг, а еще антикварной посуды, статуэток и бронзы. Все основательное, ухоженное, вызывающее уважение. Через несколько минут вдова архитектора наконец вернулась.

– Ну вот, я проявилась окончательно, – сказала она торжественно. Не только улыбка Чеширского кота, но весь Чеширский кот с хвостом и усами.

Свое дикое одеяние она сняла, натянув на себя узкие брюки и кофточку в стиле пятидесятых. На ее лице было много глубоких морщин, однако живые, быстрые, внимательные глаза компенсировали приметы возраста.

– Вы уж извините, Агафья, я заработалась. Делаю новый перевод Эдгара По, третьи сутки хожу в неглиже.

– Конечно-конечно, – пробормотала Агата.

«Так вот что это было такое! Неглиже», – пронеслось у нее в голове.

– Вы понимаете, какая это ответственность – Эдгар По? М-да. Именно ответственность, а вы как думали? Садитесь, я пойду ставить чайник. Конечно, я помнила о том, что вы должны прийти, даже прилепила себе бумажку на компьютер, но потом… – Она нахмурилась, уставившись в окно. Долго молчала и вдруг продолжила как ни в чем ни бывало: – Но потом меня накрыло. Вас когда-нибудь накрывало?

– Я не занимаюсь творческой работой, – дипломатично ответила Агата.

– Ваше счастье, – вынесла приговор Людмила Семеновна и исчезла так быстро, словно боги перевода перенесли ее в кухню по воздуху.

Конечно, Агата прекрасно обошлась бы и без чая, но решила ничего не говорить: мало ли, какие струны хозяйкиной души можно случайно задеть.

– Хорошо бы выпить лимонаду, – словно подслушав ее мысли, сказала Людмила Семеновна, появляясь в комнате с полным подносом. – Но лимонад очень быстро кончается, потому что он холодный и вкусный. Или вообще можно было бы ничего не пить… М-да. Но что же мы будем сидеть, таращась друг на друга, как две совы? Чай – это прекрасный способ занять руки. Для меня это актуально, знаете ли. Стоит мне забыться, и я начинаю теребить себя за уши, тянуть за нос, кусать ногти… В общем, лучше дать мне в руки чашку, и дело с концом.

Агата засмеялась:

– Действительно, чай – это прекрасная идея.

Они разлили по чашкам ярко-желтый напиток и положили в каждую по сочному кружку лимона.

– Людмила Семеновна, вы человек занятой, поэтому я сразу приступлю к делу.

– Ничего, Эдгар По уже умер, не торопитесь. Мне бы хотелось воскликнуть: «Ах, как вы похожи на свою маму!» – но, сказать по правде, я не помню ваших родителей. Мирона помню отлично. Я еще не окончательно спятила, ха! – Она ухмыльнулась так, будто выдала какую-то умопомрачительную шутку. – Мирона помню, Лену, конечно, тоже. Вы говорили, она в добром здравии? Ну, не удивляюсь, не удивляюсь… Ради красоты и здоровья она готова была горы свернуть. Помню, всех нас кормила тортиками, а сама не ела. Сварит всем вкуснющий кофе, а себе не нальет. Кто-нибудь возьми и спроси: «А ты, Ленок?» А она гордо так отвечает: «Я пью только чистую воду». М-да… Так что вы хотели у меня спросить?

– Людмила Семеновна, мне стало известно, что в нашей семье есть какая-то тайна… И она касается моей мамы.

Агата была уверена, что после ее слов вдова архитектора надолго задумается, или начнет гнать какую-нибудь пургу, или предастся никому не нужным воспоминаниям, или начнет носиться по квартире в поисках старых фотокарточек… И конечно, совсем не ожидала она услышать разгадку тайны вот прямо так, с бухты-барахты.

– Конечно, есть тайна! – воскликнула Людмила Семеновна, вытаращив глаза. Как будто удивлялась, почему ее вообще об этом спрашивают. – Ведь Мирон с Леной вашу маму удочерили.

Агата была настолько ошарашена услышанным, что едва не выпустила чашку из ослабевших пальцев.

– Моя мама им не родная дочь?!

– Деточка, мне жаль, что вы попали в лапы этой дуры, прости меня, господи. И хорошо, что она не перекроила вас по своему образу и подобию. На первый взгляд вы совершенно нормальная. М-да. И я за вас рада.

– А вы знаете… какие-нибудь подробности? – спросила Агата, во все глаза глядя на хозяйку.

– Ничего не знаю. И думаю, никто не знает. Мне-то мой Антипов проболтался. Он в постели всегда все выбалтывал. Так что, если придется когда-нибудь писать его биографию, она получится интереснее «Графа Монте-Кристо». – Людмила Семеновна захохотала.

– Но вы ведь можете вспомнить кого-нибудь еще, кто знал о моей маме, – предположила Агата. – Бабушка… то есть Елена Викторовна, правду от меня скрыла.

То, что Елена Викторовна ей не родная бабушка, стало для Агаты настоящим откровением. И надо признаться, что сейчас она почувствовала такое облегчение, словно вдова архитектора взяла ножницы и быстро перерезала веревку с камнем, которая много лет висела у нее на шее.

– Конечно, она скрыла! Лена детей на дух не переносила. Уверена: она даже рада была, когда узнала, что не может родить. И конечно, ни о каких удочерениях и усыновлениях она даже слышать не хотела. Но Мирон в ультимативной форме заявил, что тогда он ее бросит. А поскольку мадам не желала расставаться с благами, которые Мирону были положены по закону, она заткнулась и вашу маму все-таки в дом приняла.