Потерянный дневник дона Хуана - Дуглаc Абрамс

— Последи за ней, это твоя обязанность, — уходя, сказал командор.

Я притаился за колонной. Когда он ушел, донья Анна сказала:

— Я знаю, мой отец велел тебе оставаться со мною, но, прошу тебя… мне хотелось бы немного побыть наедине с моей матерью.

Лицо дуэньи Люпэ исказила гримаса обиды, как будто она целиком съела лимон.

— Я подожду в карете. А вы сами объясните командору причину.

Дуэнья ушла, и я понял, что пора действовать, поскольку времени у меня очень мало. Я приблизился к донье Анне. Она рыдала, закрыв лицо ладонями.

— Донья Анна… я должен поговорить с вами.

Она взглянула на меня в испуге и попыталась быстро осушить слезы.

— Вам нет необходимости скрывать свои чувства. Я здесь лишь для того, чтобы отплатить вам за ту доброту, которую вы проявили ко мне у маркиза.

— Вам следует немедленно уйти, пока мой отец не вернулся.

— Прежде чем уйти, я должен вас предупредить. Отвергая любовь маркиза, вы рискуете своим благополучием. А может быть, даже жизнью.

— Я не могу лгать в любви.

— Ваше замужество разобьет сердца многих мужчин в Севилье, но у вас не будет лучшего защитника и благодетеля, чем маркиз.

— И чье же сердце будет разбито?

— Их слишком много, чтобы я мог назвать, однако в любви, как и в жизни, выигрывает только один, а все остальные — проигрывают.

— Я не хочу быть в числе проигравших.

— Трудно представить себе лучшую партию, чем маркиз. Разве что сын самого короля…

— Титул и положение не значат для меня ровно ничего.

— Маркиз сумеет окружить вас всяческой роскошью.

— Мне не нужна роскошь, — презрительно сказала она.

— Вас отталкивает его возраст?

— Меня отталкивает пустота его сердца… Вы же видели, он не испытывал ни малейшего сострадания по отношению к своему другу… — Она с тревогой огляделась по сторонам и добавила: — …К вашему другу, который погиб во время боя быков.

Это последнее замечание впервые зародило в моей душе надежду, что донья Анна не вполне равнодушна к моей персоне. У меня перехватило дыхание.

— Вы любите другого? — спросил я напрямик.

— Я никогда не встречала человека, который не лгал бы, признаваясь в любви, — ответила она, глядя прямо мне в глаза.

Теперь настал мой черед смущенно отвести взгляд.

— Если вы не примете предложение маркиза, вам придется бежать из Севильи, чтобы спастись от его гнева.

— Мне некуда бежать.

— Но здесь вы не будете в безопасности.

— Незамужняя женщина лишена права жить самостоятельно, если она не монашка или не проститутка. А я не отношусь ни к тем, ни к другим.

— В таком случае, самое мудрое решение для вас — это ответить на любовь маркиза. Поверьте, его чувства по отношению к вам вполне искренни.

— Зато мои чувства по отношению к нему никогда не будут такими же. В отличие от некоторых, я не смогу притворяться влюбленной.

Я понимал, что маркиз никогда не добьется того, чего он жаждет, и уже видел круги ада, который он готовит для нее. Я хотел сказать, что моя любовь к ней неподдельна, но совсем близко услышал шаги командора и поспешил укрыться за надгробием.

— Где дуэнья Люпэ?

— Я хотела побыть наедине с матерью. Я отослала дуэнью в карету.

— Ты никогда не должна оставаться без присмотра. Немедленно ступай в карету!

Донья Анна послушно удалилась, напоследок бросив тревожный взгляд в мою сторону.

Сидя в своем укрытии, я услышал, что командор поменял свечу и преклонил колени, чтобы помолиться. Однако его слова были обращены не к Богу, а к покойной супруге.

— Каталина, душа моя, слышишь ли ты меня? Что я наделал! Виною всему была моя любовь к тебе. Не проходит и дня, чтобы я не вспоминал тебя, не тосковал по тебе… Пусть лучше наша дочь никогда не знает любви, чем страдает, потеряв ее.

Он замолчал. Его любовь к жене и к дочери глубоко растрогала мое сердце. Величайшая несправедливость заключается в том, что лишь немногим выпадает счастье найти свою любовь. Но даже тех, кому посчастливилось ее найти, рано или поздно разлучает смерть. Любовь — загадка. Почему одним она дарит свое благословение, а другим посылает проклятие?

— Я не знаю, сумеет ли она когда-нибудь простить меня… — продолжал командор. — Я был вынужден уступить шантажу маркиза и согласиться на дьявольскую сделку. У него темная душа, и я боюсь за нашу дочь. Прошу тебя, пожалуйста, помоги ей. Умоляю тебя, любовь моя…

Через какое-то время я услышал, как звякнула задвижка на входе в часовню, и похолодел при мысли, что могу оказаться здесь взаперти. К счастью, командор позвал священника.

— Падре! Вам не составит труда запереть часовню?

— Охотно это сделаю, дон Гонсало. Вам понравилось ваше надгробие?

— Итальянский скульптор отлично справился. Вы были правы, когда рекомендовали его мне…

Пока они, стоя снаружи, обсуждали мастерство скульптора, я выбрался из своего укрытия и тоже посмотрел на надгробие командора. Скульптура была очень похожа на оригинал, только лицо казалось более молодым и симпатичным, а волосы и усы — более длинными. Голова рыцаря покоилась на подушке. Каждая деталь — руки, шпага, которую он придерживал на груди, и даже оборки воротника — были искусно высечены из белого мрамора. Потом я перевел взгляд на скульптуру его жены, выполненную не менее тщательно. Лицо женщины было таким же округлым и гладким, как у доньи Анны, хотя мрамор и не мог передать живого тепла ее кожи. Мать выглядела немногим старше собственной дочери.

Я осторожно прошел к двери и, спрятавшись за колонну снаружи, бросил прощальный взгляд на фигуру женщины, преклонившей колена. Впервые со времен моего детства с моих губ слетели слова молитвы:

— Пожалуйста, защити ее от маркиза!

Я поддался этому порыву неожиданно для самого себя, поскольку считал, что давно успел потерять всякую веру. Стоя за колонной, я слышал шаги и негромкий разговор командора со священником.

— Надеюсь, вы не допустите, чтобы свеча над могилой моей жены опять погасла.

— Примите мои извинения, дон Гонсало, я позабочусь об этом.

Покидая церковь, я видел, как отъезжает красная карета доньи Анны. Я возвращался пешком и, несмотря на это, добрался до дома раньше Кристобаля, чему весьма обрадовался. Когда я достал свой дневник из тайника в полу и сел за стол, чтобы записать эти события, то обнаружил, что замок в ящике стола сломан. Кое-кто хотел почитать мои записи и, не имея возможности их купить, надумал украсть. К счастью, шпионы не обнаружили моего тайника.

Маркизу не следовало так волноваться на мой счет — я по-прежнему хранил верность своему благодетелю. Возможно, кто-то проклянет его за беспримерную жестокость, я же буду вечно помнить его бесконечную доброту. Не встретив маркиза, я, скорее всего, до сих пор оставался бы жалким воришкой. Ему я обязан всем: моими знаниями, моим благородным званием и моей жизненной целью. И я должен отплатить ему своей преданностью. Все, что я мог сделать в такой ситуации для доньи Анны, — это предупредить ее. Несмотря на то что я испытываю по отношению к ней чувство несравнимо более высокое, нежели мимолетная страсть, я не вправе предлагать ей то, к чему она так стремится.

Должен признаться, что эти строки дались мне нелегко, и мое сердце продолжают раздирать сомнения. Донья Анна не собирается сдаваться. А я?.. К счастью, завтра из Кармоны возвращается Альма. Надеюсь, что в ее искусных руках я смогу обрести желанный душевный покой. Никто не сможет лучше, чем она, развеять иллюзию любви.

Вечер, 7 июля, 1593

Возвращение Альмы

Я шел вниз по улице Серпент, по направлению к дому напротив монастыря Святого Пабло. Альма занимала угловую квартиру на втором этаже. Там она жила, работала и исцеляла душевные раны своих близких друзей. Все окна и балконная дверь были распахнуты настежь, и белые шелковые занавески вздымались на ветру, как женские юбки. Я находился в приятном предвкушении, догадываясь о том, что за два года, минувшие с тех пор, как она перестала быть моей ученицей, ее и без того выдающийся талант получил достойное развитие.

— Дон Хуан? — с удивлением воскликнула Ленора, ее дуэнья.

У Альмы, как и у других дорогих куртизанок, была своя дуэнья, которая помогала ей исполнять роль благородной дамы.

— Донья Альма… принимает? — поинтересовался я на тот случай, если она находится в обществе своего очередного покровителя.

За короткое время пребывания в Севилье Альма успела достигнуть подлинных вершин в своей профессии. Теперь она по праву считалась лучшей куртизанкой во всей Севилье, и ее гонорары соответствовали ее репутации. С тех пор как она стала брать деньги за свою любовь, я, следуя своим принципам, отказывался делить с нею ложе. Тем не менее сегодня я был намерен сделать исключение, потому что Альма была единственным человеком, способным заставить меня забыть облик и голос доньи Анны.