Око за око - Гарри Тeртлдав

— Спасибо, товарищ полковник. — Людмила вновь отдала честь и вернулась в свою землянку.

Она механически сложила в вещевой мешок комбинезон пилота, военную форму и пистолет. Гражданской блузки у Людмилы не было, но на дне вещмешка она обнаружила расшитую цветами юбку. Она не смогла вспомнить, когда надевала ее в последний раз.

Наконец она вышла из землянки, щурясь, словно крот, от яркого солнечного света. Как и обещал полковник Карпов, ее поджидал крытый фургон, на козлах которого сидел одетый в мужицкую одежду возчик. Лошадь, пользуясь передышкой, щипала траву.

Дно фургона было выстелено соломой. Когда появился Георг Шульц, Людмила решила, что он ужасно похож на пугало, хотя ей не приходилось видеть пугал с рыжеватой бородой. Он остался в немецкой гимнастерке и брюках солдата Красной Армии; у него не нашлось гражданской одежды.

Шульц улыбнулся Людмиле.

— Иди ко мне, liebchen[20], — сказал он на смеси русского и немецкого.

— Одну минутку. — Она вытащила из вещмешка автоматический пистолет Токарева, засунула его за пояс и забралась в фургон. — Ты никогда не слушаешь, когда я предлагаю тебе не распускать руки. Возможно, эта штука произведет на тебя впечатление.

— Возможно. — Он продолжал улыбаться. Ему приходилось видеть вещи и похуже пистолета. — Или нет.

Возчик тронул поводья. Лошадь недовольно фыркнула, подняла голову и зашагала в сторону Москвы. Возчик насвистывал что-то из Мусоргского — Людмила узнала «Великие врата Киева». Она улыбнулась, ведь она родилась в Киеве. Но улыбка тут же исчезла: сначала Киев захватили нацисты, а потом он перешел к ящерам.

Хотя они удалялись от линии фронта, повсюду виднелись следы войны. На грязной дороге, которая шла на северо-восток к Москве, через каждые сто метров попадались воронки от разорвавшихся бомб. Людмиле все время казалось, что фургон вот-вот перевернется.

Георг Шульц сел, разворошив солому.

— Ваши вонючие грязные дороги доставили нам столько неприятностей! На карте показано, что мы выезжаем на шоссе, а вокруг грязь и пыль, как и прежде. Это нечестно. Вы, проклятые русские, такие отсталые, но дороги вам помогали.

Возчик даже не обернулся, продолжая смотреть прямо перед собой. Однако Людмила могла бы поспорить, что он знает немецкий. Если он служит в НКВД, у него наверняка есть еще много скрытых талантов.

Периодически они проезжали мимо обгоревших танков, уничтоженных ракетами ящеров, — им так и не удалось добраться до фронта. Некоторые стояли здесь так давно, что успели заржаветь. Люки на башнях оставались открытыми: люди забрали все пригодное оборудование.

Даже разбитый, Т-34 был прекрасен. Показав на один из них, Людмила с гордостью спросила:

— Что ты о них думаешь, стрелок бронетанковых войск, ведь тебе довелось с ними воевать?

— Опасные мерзавцы, — тут же отозвался Шульц, не обращая внимания на иронию. — Хорошая броня, отличная пушка, надежный и мощный двигатель, прочные гусеницы — все лучше, чем у нас. Правда, прицел у пушки не слишком хорош. К тому же в вашем танке только один стрелок — командиру приходится ему помогать, что мешает заниматься своим главным делом — командовать танком. Не помешала бы еще одна турель. И вам явно не хватает танковых раций. Из-за этого страдает тактика ведения боя, которая и так имеет немало недостатков.

Людмила надеялась, что возчик их слушает. Она намеревалась подшутить над немецким танкистом и никак не ожидала услышать столь продуманный и развернутый ответ. Людмила не раз убеждалась, что принадлежность к нацистам еще не делает человека дураком, что бы ни утверждала пропаганда.

Путешествие в Москву заняло два дня. Первую ночь они провели в роще, в стороне от дороги. Ящеры продолжали летать по ночам, уничтожая все, что им удавалось обнаружить.

Когда они наконец въехали в Москву, Людмила даже ахнула от огорчения. В последний раз она была здесь прошлой зимой, после того как летала с Молотовым в Германию. Уже тогда советская столица выглядела не лучшим образом. А сейчас…

Создавалось впечатление, что все крупные здания, в которых могли располагаться фабрики или заводы, сровнены с землей. Два похожих на луковицы купола храма Василия Блаженного рухнули на землю. Практически все стены покрыты сажей; в воздухе висел неприятный запах застарелого дыма.

Однако жители столицы не собирались сдаваться. На перекрестках бабушки продавали яблоки, капусту и свеклу. Солдаты были вооружены автоматами, многие тащили пулеметы. Навстречу попадалось немало фургонов, маленьких и больших. Людмила не знала, что в них внутри, под брезентом. Если ящеры не видят содержимого фургонов, им трудно выбрать, цели для бомбежек. Над кучами навоза вились мухи.

Возчик знал, какой мост через Москву-реку находится в более-менее приличном состоянии и какая часть Кремля, разбитого сердца Москвы — и всего Советского Союза, — все еще бьется. Наконец он остановил фургон, пристроил мешок с овсом так, чтобы лошадь могла подкрепиться, и сказал:

— Я должен проводить вас к полковнику Лидову. — Если не считать виртуозного свиста, возчик за всю поездку заговорил впервые.

Они шли по коридору. Стены потрескались, но электричество работало, слышался скрежет работающего на бензине генератора.

— Жаль, что у нас нет электричества, — пробормотал себе под нос Шульц.

Когда Людмила в прошлый раз встречалась с Борисом Лидовым, ее вели по другому коридору; интересно, уцелела ли та часть Кремля? Возчик открыл дверь, заглянул внутрь и поманил Людмилу и Шульца.

— Он вас примет.

Сердце в груди Людмилы забилось сильнее, так бывало, когда ей предстояло совершить боевой вылет. Она понимала, что у нее есть серьезные причины для тревоги; НКВД может моментально расправиться с любым, испытывая не больше угрызений совести, чем немцы или ящеры. После ее возвращения из Германии Лидов открыто дал ей понять, что он о ней думает. Он вполне мог отправить ее в лагерь.

Полковник НКВД (интересно, чем вызвано его повышение, способностями или везением, подумала Людмила) оторвался от бумаг, скопившихся у него на столе. Она начала докладывать по уставу, но ее прервал Шульц, который весело заявил:

— Как поживаешь, Борис, тощий ты зануда?

Людмила молча ждала, когда на них обрушится небо. Впрочем, Шульц описал Лидова довольно точно. Но сказать такое полковнику НКВД прямо в лицо… Может быть, Лидов плохо знает немецкий?

Однако Лидов все понял. Уставившись на Шульца рыбьими глазами, он ответил на очень приличном немецком — Людмиле было до него далеко.

— Если со мной так разговаривал Отто Скорцени, сержант, то из этого не следует, что тебе тоже можно. Он гораздо полезнее тебя, к тому же не находился в нашей власти. А вот ты… — Он замолчал, давая возможность Шульцу представить, что его ждет.

Однако Шульц нисколько не смутился.

— Послушай, я участвовал в рейде, который помог добыть металл для вашей бомбы, — сказал он. — Если это не дает мне права быть откровенным, тогда что дает?

— Ничего, — холодно сказал Лидов.

Людмила заговорила, прежде чем Шульц успел произнести слова, после которых его бы расстреляли или отправили в лагерь — и ее вместе с ним.

— Товарищ полковник, для выполнения какого задания вы отозвали нас с передовой?

Лидов посмотрел на нее так, словно только сейчас вспомнил о существовании Людмилы, а о своем приказе и вовсе слышит впервые. Затем он собрался с мыслями и даже рассмеялся. Людмила не ожидала, что Лидов на это способен.

— Как ни странно, ваше задание непосредственно связано с советско-немецкой дружбой и сотрудничеством, — по-русски ответил он Людмиле; затем повторил свои слова на немецком для Шульца.

Стрелок бронетанковых войск вермахта рассмеялся в ответ.

— До появления ящеров я уже сотрудничал с вами — по пятьдесят миллиметров за раз.

— Что мы должны делать, товарищ полковник? — торопливо спросила Людмила.

Лидов дважды предупредил Шульца. Даже одного раза много. Рассчитывать на третий мог только безумец, а Людмила, выросшая в Советском Союзе, знала: чудес не бывает.

Стул, на котором сидел Лидов, заскрипел, когда он повернулся, чтобы показать точку на карте, висевшей на стене.

— Вот здесь озеро — видите? — рядом Псков. Он все еще находится в руках людей, хотя ящеры постоянно его атакуют. Среди защитников Пскова есть части вермахта и партизаны Красной Армии. — Он замолчал и поджал губы. — В результате оборона города организована не так гладко, как хотелось бы.

— Ты хочешь сказать, что они стреляют друг в друга? — спросил Шульц.

Оказывается, Шульц не так уж глуп. К тому же Геббельс, наверное, пользовался теми же приемами, что и советские пропагандисты, что помогало Шульцу понимать происходящее.