Странники - Макс Сысоев

      — Домашний робот?

      — Его зовут Макс. Он тебя боится. От тебя-вымытого так и веет первобытной дикостью, — ответила Катя.

      — Не дикостью, а культурным шоком. Даже ванная комната в твоём времени в тысячу раз умнее меня. Замечательная штуковина, я скажу.

      — Я сама выбирала комплектацию. Конечно, она будет классной.

      — Вас приветствует operation system «Treedimensional», — добавил компьютер. — Загрузить Ультра-паук?

      — Да, — подтвердила Катя и пододвинула к себе одну из тарелок, — а ты ешь давай, не стесняйся. Мне, между прочим, жалование благодаря тебе на двести единиц повысили. В два раза. Теперь я точно буду тебя любить.

      — Спасибо, — я вдохнул банановый запах белой жижи в тарелке. — А что это такое?

      — В меню написано: «Cream of the wheat». Вкусная вещь.

      — По запаху — как банановая похлёбка.

      — Из бананов варили похлёбку?

      — Нет. Но я думал, сейчас варят.

      — Сейчас нет бананов. Они вымерли от ужасного вируса. Да ты садись, садись. Придвинь, вон, кресло. Там как раз твоя одежда лежит. Кстати, хочу обрадовать, радиации ты в лесу не нахватал: у тебя уровень даже ниже, чем в среднем по Городу.

      — Отрадно слышать.

      — Всё вернули? — спросила Катя, глядя как я склонился над креслом и перебирал одежду.

      — Как будто бы. А ты почему не ешь?

      — Я ем. Только мне нужно дописать один алгоритм — у меня через два часа контрольная работа в академии. Ты можешь отдохнуть пока. Сейчас я установлю в программу модуль поляризации, а потом отлучусь в директорию «дэ». Вернусь — и пойдём в ад.

      — В ад? Ты уверена, что мы это заслужили?

      — Ты совсем из каменного века, что ли? «Ад» — это клуб такой. «Rattles Hell» называется, — Катя всмотрелась в монитор. — Дьявол, эта дура Лиона припрётся! И Лёха припрётся! А Ленка притащит Даниэля!

      — Ты что — всех не рада видеть?

      — Рада, но каждого по отдельности. А когда они собираются вместе, их тупость перемножается и перекидывается на меня. А Ленку — ты прав — я не рада видеть. Хотя-я... В гробу она смотрелась бы очень даже неплохо. Да иди ты со своими обновлениями! — крикнула она на компьютер. — Видишь, какую наши хакеры хорошую операционную систему  написали — хочет обновиться на сайте, которого уже полвека нет.

      — У тебя там локальная сеть, что ли?

      — Ну да, вроде того.

      — А она только внутригородская? Или можно с другими городами связаться?

      — Нет, с другими нельзя. Твои любимые колдуны глушат сигналы и перерезают провода. Кстати, хорошо что напомнил... сейчас, как модуль передастся, я тебе учебник по истории скачаю. Что-нибудь ещё надо?

      — Да нет, пока ничего. Я люблю историю, так что читать буду долго. Его ведь читать надо, да? — Вот и отлично. Куда посуду девать?

      — На пол поставь.

      — А это не будет дико? — я перегнулся через подлокотник кресла, поманил пальцем Макса, светившего глазами из-под дивана. В кармане куртки, лежавшей подо мной, я нащупал что-то твёрдое. Это оказался расплющенный шоколадный батончик из 2005-ого года. Вероятно, он провалился в дырку на дне кармана, растаял, принял форму моего тела, и я не мог почувствовать его под толстой подкладкой. А во время обыска его нашли и вытащили.

      — Эй, Катя, ты такая хорошая... Хочешь попробовать шоколадку, которая просрочена на сто девять лет?

      — Из твоего времени?

      — Ага, — я разломил батончик пополам. — Какую половинку выберешь?

      — Дикарь. Пожиратель антиквариата. А что это такое?

      — Шоколадка с арахисом и нитритом натрия. Тоже очень вкусная вещь, — я поморщился.

      — По твоему лицу не скажешь.

      — Не обращай внимания. У меня зуб болит. Отвык от сладкого.

      — Теперь отдашь мне свою половину?

      — Размечталась! — у меня ещё двадцать семь здоровых зубов.

      — Могло быть больше, — сказала Катя. — Если б мы продали батончик коллекционерам,  денег вполне хватило бы полимерные зубные вставки. И на установку — тоже.

      — Вот, дьявол! — притворно злился я, прекрасно понимая, что, представляй батончик хоть какую-то ценность, его бы мне не вернули, как не вернули рюкзак с кое-какими колдовскими вещицами, подаренными Антоном.

      — Да брось, — издевалась Катя. — Вкусная шоколадка. Сейчас таких уже не делают.

      — Может, ещё можно обёртку продать?

      — Дай сюда! Я отнесу её в ломбард... Или нет! Это будет мне память о каменном веке!

***

      Когда Катя ушла в академию, был полдень, хотя для тех, кто находился внутри подземного Города механистов, это ровно ни о чём не говорило.

      Похмелье после психогенного удара давало о себе знать; я лёг на диван, показавшийся мне после месяца сна на голой земле и бетоне райским удовольствием, и тотчас уснул, хотя собирался не на шутку поразмыслить. Ворочаясь во сне и приоткрывая иногда глаза, я думал, что лежу у себя в квартире в 2005-ом году, и недоумевал спросонья, почему на потолке нет трещин, и за окном не светит рыжий фонарь; а когда почти пробило семь вечера, Катя разбудила меня, чтобы идти в ад

      Ад, и не простой, а гремящий, «Rattles Hell», находился на минус шестом уровне, в помещении под номером «С 666». Я обнаружил, что очень волнуюсь, и внезапно замер перед самыми дверями клуба.  

      — Кать, а там алкоголь будет?

      — Будет, будет... И алкоголь будет, и Ленка с большой задницей...

      — А блэк-джек будет?

      Катя наморщила носик и протолкнула меня в двери.

      «Ад» представлял собой большой зал. Стены, пол, потолок, — всё было блестяще-чёрным, но по-разному украшенным. Потолок пестрел от хаоса густо натыканных светящихся полумесяцев, а в пол были вкраплены яркие синие светодиоды. Даже не в сам пол, а в идеально прозрачное стекло, метровый слой которого создавал иллюзию, будто всё, находившееся в «Аду», висело в воздухе. Стеклянные ножки столиков были словно бы заполнены внутри не останавливающимся ни на секунду багровым пламенем. Объёмные изображения чертей и демонов, размерами от тридцати сантиметров до двух метров, изредка появлялись в зале, но меня в заблуждение не ввели — я быстро заметил, что голограммы свободно проходят сквозь стены, мебель и даже через посетителей. Прозрачная, чуть блестящая стойка бара, заставленная сосудами с разноцветными жидкостями, широким кольцом охватывала огромный закопчённый котёл, от которого пахло смолой, сигаретами и шашлыком. Меж котлом и стойкой сновали, обслуживая клиентов, симпатичные девушки в синих и фиолетовых формах. Играла ненавязчивая музыка без ощутимого ритма и мотива. Хоть сколько-нибудь знакомых инструментов я не слышал — лишь местами улавливались звуки, похожие на те, что издаёт модем при подключении к Интернету.

      За столиками и у стойки народу хватало, однако танцующих видно не было, и в их отсутствие «Rattles Hell» походил не на бодрый клуб, где вовсю кутят и прожигают жизни, а на обычную футуристичную пивнушку.

      Мы с Катей прошли к столу на шесть персон. На одном из мест сидела рыжая девушка с причёской-пальмой; другой стул занимал плотного телосложения парень с длинными волосами и бородкой, заплетённой в косичку. При нашем появлении парень поднялся, удостоил меня рукопожатием и назвался:

      — Даниэль.

      Рыжая девушка протянула руку для поцелуя. На тыльной стороне её ладони было вытатуировано сердце с надписью «for sale»[5]. Наклонившись к руке, я прочитал на груди девушки: «Дэани Лиона Мария Амадеа. Стажёр».

      — Это Алекс, — представила меня тем временем Катя. — Он родился в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году.

      — Это его подселила к тебе Анжела? — несколько бесцеремонно осведомилась рыжая Лиона. У неё был низкий голос, и она была очень мила.

      В колдовском мире, о котором мечтали гейдельбергские романтики, которого не хватало людям, пленённым офисами и заводами, и который находился теперь в шаговой доступности за стенами Города, Лиона могла бы стать феей, королевой соцветий, нимфой северных морей, — кем угодно. Она вписалась бы в любую сказку и любой фантастический роман, но здесь и сейчас её внешние достоинства были совершенно бесполезны. Die vergebliche Schönheit. Редкая биологическая красота, которая могла бы дать великое счастье, приносила и будет приносить Лионе лишь несчастья, — ибо даже от слепого б не утаилось, что она шлюха. От неё буквально веяло сексуальной энергией, которую невозможно растратить; каждый её вдох и выдох говорил о неутолимой жажде. У Лионы была большая и красивая грудь, но теперь, когда я насмотрелся на всякие разные чудеса, меня уже ничем не проймёшь.

      — Сплетни, — отозвалась Катя на вопрос Лионы. И добавила: