Праздник по-красногородски, или Легкая жизнь - Олег Афанасьев

Вдруг появилась Наденька. Встретила после смены под заводом. Оба засмеялись от радости.

— Разошлась?

— Да!

— И снова мы вместе?

— Да!

— Но теперь я на тебе совсем не женюсь, — ляпнул он.

После этих его слов она чуть не ушла.

— Я дурак! Это нечаянно. На самом деле рад тебе. Мотоцикл купил. Хочешь покататься?

Наконец удалось ее успокоить.

— А где же он?

— У цеха. Я тебя через ворота увидел, испугался, что можешь уйти, прибежал.

На мотоцикле она никогда не каталась, крепко вцепилась, что-то восторженно пищала. Вадим повез ее в свои любимые луга.

— Смотри, чувствуешь себя здесь маленьким, затерянным. Именно здесь, в лугах, зародилась сухопутная жизнь, а когда сделалось тесно, звери стали расползаться по тем холмам, с которых мы спустились.

Она ничего не поняла, ей в лугах не нравилось.

— По асфальту гладенько, а здесь кочки, болота какие-то. И коровы кругом наделали. Поехали назад. У тебя сиденье странное, все время сползаю. На асфальте было лучше.

Он огорчился. О законе красоты говорить не имело смысла. И назад ехать тоже. Он повез ее через луга к станице Кумшинской, где опять был Дон, судоходное русло. Роща около станицы ей понравилась: «Как на городском пляже». Берег здесь зарос камышом и осокой, но попадались и чистые песчаные места. По Дону плыли пароходы, было тихо. Слева рыбалил кто-то, справа — парочка, явно не городские, слишком крепко сбитые. Время от времени она вскакивала и с визгом, демонстрируя немалую мощь, бросалась в воду, он с еще большей силой и шумом бросался за ней.

— Мы так не можем, — сказал Вадим завистливо.

Наденька капризно сморщилась.

— Однообразно.

Гиганты в очередной раз повторили свой маневр, и здесь Наденька толкнула его на песок, села сверху, принялась молотить кулачками.

— Где это время околачивался? С кем? Тебя надо задушить, задушить, задушить… — и принялась целовать с силой и неистовством. Вскочила.

— Скорей поехали отсюда!

Родители, конечно, гастролировали. И была потрясающая любовь, бурная и долгая, после которой она разрыдалась.

— Неужели мы опять расстанемся? Разве можно после такого расстаться? Мать ребенка вылижет, а я тебя могу. От тебя мне все хорошо.

Тронутый такими неожиданными чувствами, он сказал:

— Поехали на море.

— О! Какое чудо. Я ведь первый день в отпуске.

Потому и к тебе пришла. А ты можешь?..

* * *

Она работала где-то бухгалтером, отпуск две недели. Надо было спешить, и он решил уволиться. К этому шло с тех пор, как он стал работать с Волчком. Бригада была недовольна, за его спиной шли разговоры: видно, бригадир, которому Вадим во всем «признался», не утерпел и рассказал. Никто даже не поинтересовался, сдал он экзамены или нет. Наденька подтолкнула на решительный шаг, он написал заявление и пошел к начальнику цеха. Начальник цеха тоже все знал.

— Ты мне не нужен. Но две недели отработаешь, если захочет бригада.

— С каких пор у рабочих такие права? Все решаете вы, — грубо сказал он начальнику.

— Иди, иди… Как скажут, так и будет.

В бригаде почему-то захотели быть добрыми. Да, они все знали. И допускали, что, коль представился случай подзаработать, терять его не надо. Не на водку же. Строились с матерью, потом она заболела, несмотря ни на что, мотоцикл купил. Как здесь не крутиться? Но завод ради левака бросать не дело. Завод — основа основ! Какие-то подарки могут быть, пусть будут. Но они могут быть, а могут и не быть. Завод же всегда то, что есть.

Вадим был тронут. Они на него, значит, не очень сердиты. И, пожалуй, он бы с удовольствием остался…

— Нет! Я увольняюсь хоть так, хоть эдак. Что хотите думайте, я решения не изменю.

* * *

Что за удивительное получилось путешествие.

С вечера приехал к ней. Собрались, пораньше легли спать. Утром мотоцикл не завелся. Вадим продул карбюратор, почистил свечу, заново установил зажигание — мотоцикл не заводился. Принялся бегать с ним по улице, надеясь завести. Когда вконец обессилел, он дернулся и завелся. Прокатившись по улице, Вадим испытал прилив новых сил.

— Поехали!

Сначала они были счастливы. У «Ковровца» было дурацкое сиденье, пассажир постоянно сползал, но в последний день работы на заводе Вадим сварил из тонких трубок отличный багажник, и теперь Наденька опиралась на привязанные к нему взятую напрокат палатку и собственные самые необходимые вещи. Своим ходом, независимые, неслись они мимо садов, полей, лесопосадок. Вверх — вниз, вверх — вниз! Заблестит впереди, в самой высокой точке, будто вода разлита, через несколько секунд посереет, а когда взлетишь туда, сразу откроется несколько подъемов и спусков до самого горизонта ровной, как стрела, дороги.

На тридцать пятом километре сделали остановку. Потом долго ехали и уже высматривали место для новой остановки, как мотоцикл чихнул и заглох.

Вадим снял крышку прерывателя и почувствовал себя как Робинзон, выброшенный на неизвестный берег. Сломался молоточек прерывателя из текстолита.

Вадим сидел перед мотоциклом, не зная, что делать, неподалеку остановился ИЖ-57, двое деревенских парней были сильно под градусом. Вадим подошел к ним.

— Пиво в Каял ездили пить, у нас нема. А где ж он, твой мотоцикл?

— Да вот же!

Отломавшийся кусочек текстолита парни подпилили крест-накрест трехгранным напильником и привязали к молоточку тонкой проволокой — бесподобное по простоте решение.

— Хоть до Краснодара езжай. А вообще через пяток Километров кущевская станция техобслуживания. Сегодня уже поздно. Переночуй, утром заменишь и поедешь. — Они подарили Вадиму трехгранный напильник и кусочек тонкой проволоки и уехали.

Три дня добирались Вадим с Наденькой до моря.

Он поверил парням, что можно ехать до Краснодара, и решил не терять времени даром. Однако через каждые двадцать пять — тридцать километров проволочка перетиралась и надо было драгоценный кусочек вновь подвязывать. Лишь сотню километров удалось одолеть в первый день, как наступили сумерки, заглохший мотоцикл Вадим втащил в лесопосадку. Палатку ставить он не умел. Нагреб травы, листьев, положил на них палатку. Поужинали Наденькиными припасами. Как это ни странно, оба впервые, если не считать ушедшее в далекое прошлое войны, ночевали под открытым небом. Дико было в обступившей со всех сторон темноте. Спалось плохо. Из двух байковых одеял они одно подстелили под себя, вторым накрылись. Однако кончался август, ночь холодала и холодала, пришлось вытащить из-под себя одеяло, пришлось натянуть на себя всю имевшуюся одежду. Вдруг посреди ночи услышали, как кто-то идет прямо на них, громко шурша листьями. Оба разом сели. Кто-то свернул в сторону, и шум затих.

— Да это зверек! Еж, может быть…

— Поехали-ка завтра домой, — тихонько сказала Надя.

— Ни за что! Я о путешествиях с десяти лет мечтаю. Завтра вернемся в Кущевку, отремонтируемся и до моря все равно доберемся.

На следующий день прибавилась новая поломка — порвался тросик сцепления. Кое-как вернулись в Кущевку. Опять повезло — довольно быстро отремонтировались. Мотоцикл больше не ломался, но дорога до Краснодара, построенная руками наших военнопленных при немцах, была вся в выбоинах, навстречу дул ураганный знойный ветер, мотоцикл при таком сопротивлении был слаб для двоих, мотор перегревался, через каждые двадцать километров приходилось останавливаться. Лишь в полдень третьего дня пересекли Новороссийск и на двадцать третьем километре в сторону Сочи увидели справа ущелье, там несколько палаток, мотоциклы, автомобили. Спустились в этот дикий лагерь, вдоль ручья прошли по тропинке к морю, и, когда остановились на невысокой плоской скале, он от избытка чувств схватил здоровенную корягу и швырнул вниз.

— А если там люди? — сказала Наденька.

Он страшно испугался, подбежал к краю скалы. В тени скалы и правда сидели люди и удивленно смотрели вверх.

Вечером в долгу не осталась подруга. Он разобрался с палаткой, съездил в село Кабардинку и купил еды и вина, разжег костер на берегу ручья. Наступил тихий теплый вечер. Дикари ужинали, вокруг была благодать. Чего бы, казалось, еще? Так нет. Наденька, выпив стакан вина, принялась упрекать.

— Что ты со мной наделал? Посмотри, какие у меня коленки красные. А нос! А лоб! Вся шкура теперь слезет: на кого я буду похожа?

Наступила ночь, вокруг летали светящиеся жучки. Вдруг ее понесло через кусты к морю. Выбежали на узкую полосу между скалами и водой, и она куда-то спряталась. Он заглядывал в разные щели, громко звал. Наденька словно исчезла. Потом он просто сидел на камне. Наконец поднялся уходить. И тогда она вышла, рядом совсем таилась.

* * *

Он в первый раз был на теплом море. Ему нравилось все — горы, заросли, воздух, больше всего море, какое оно чистое и голубое. Она была на море не в первый раз, она беспрестанно капризничала. Все ставилось ему з упрек — дорога, палатка, твердое ложе, обилие водорослей и каменистое дно на диком пляже, даже вода в ручье, которую там, наверху, мог кто-нибудь испортить, но ручей вытекал из непролазных дебрей, никого там быть не могло, разве какая зверушка.