Василь Быков: Книги и судьба - Зина Гимпелевич

Сюжет романа, несмотря на кажущуюся прямоту и простоту изложения, плавно подкреплен той формой его построения, которую Лазарев называет «новелла в новелле». Действительно, почти каждый персонаж романа — рассказчик новеллы или эпизода из своей прошлой жизни, где главным героем является не он, а неизвестный слушателям человек. Когда только начинаешь читать, кажется, что эти мини-новеллы не имеют прямого отношения к основному сюжету, однако к концу произведения понимаешь, что автор доносит главную нравственную идею именно благодаря такому построению романа. Каждый из новых персонажей является не только носителем проблемы выбора между «своим» и «чужим», личным и общим, но и помогает решить моральную сторону вопроса: кто же победитель и кто побежденный. Первую новеллу рассказывает Маслаков. Героем ее стал Преображенский, бывший командир дивизии, которая была разбита в первые дни войны, а остатки попали в окружение. Сам он с пятью товарищами присоединился к партизанской бригаде, заместителем командира которой был Маслаков. Узнав о должности Преображенского в действующей армии, Маслаков предложил ему возглавить отряд в сорок человек, от чего Преображенский категорически отказался. Он заявил, что будет счастлив бороться с нацистами в качестве рядового и не заслужил командного положения, так как не участвовал в создании партизанского отряда. Преображенский — советский кадровый офицер среднего возраста, служивший еще в царской армии и не позабывший ее лучшие моральные устои[175]. Когда он, Маслаков и еще пара партизан были преданы фашистам соседом хутора, хозяин которого их прятал, Преображенский вышел из укрытия и отдал себя в руки врагов с тем, чтобы спасти детей хозяина, которых полицаи взяли заложниками. В своем рассказе Маслаков явно выражает одобрение Преображенскому, восхищаясь честью и мужеством старшего товарища. Он отвечает на грубое замечание Брытвина об излишней «сердобольности» комбрига со спокойным достоинством: «Знаешь, подумавши, сказал Маслаков, — это дело совести. Одному — пусть весь свет гробанется, лишь бы самому выжить. А другой может жить, только поступая по совести»[176]. Новелла самого Брытвина следует за первой вскоре после гибели Маслакова. Ее герой — учитель и директор школы Ляхович[177]. Несмотря на то что Брытвин ведет свой рассказ с явным чувством полного своего превосходства над героем рассказа, он тем не менее отмечает высокие нравственные устои Ляховича, среди которых немалое место занимала его постоянная забота и о детях, и о взрослом населении родного края. С удивлением Брытвин все-таки признает не только авторитет учителя (ставшего школьным инспектором незадолго до войны), но и искреннюю силу любви и взаимного уважения, существовавшего между местными жителями и директором школы. Тонкими штрихами рисует нам писатель ограниченность хитроумного Брытвина в его неспособности постичь, что отношения между крестьянами и учителем были построены именно на тех моральных началах, суть которых — жить по совести — пытался, но так и не сумел объяснить ему Маслаков. Дело в том, что Ляхович случайно попал в гитлеровскую засаду, из которой, согласись он с офицером в неминуемой победе Гитлера, учитель мог бы легко вывернуться. Однако Ляхович не согласился, и гитлеровский офицер приговорил его к смерти через повешение. По мнению Брытвина, учитель повел себя, мягко говоря, неразумно.

Обе вставные новеллы вызывают разную реакцию у слушателей, способствуя раскрытию характера как слушателей, так и рассказчиков. Так, Шпак выказывает полное безразличие как к героям новелл, так и к рассказчикам. Толкач слушает, как бы впитывая в себя события и действующих лиц. Брытвин открыто презирает «мокрых куриц» — Преображенского и Ляховича, а Маслаков так же открыто уважителен к обоим и считает их, как и Толкач, людьми, которым следует подражать. Ведь и Степка, и его любимый командир убеждены в том, что средства не оправдывают цели и жить следует «по совести». Лазарь Лазарев глубоко верит в те же ценности, что Маслаков и Толкач. Поучаствовав не в одном сражении, вернувшись с войны с поврежденной рукой, Лазарев, как и Быков, пришел в литературу с богатым фронтовым опытом. Его глубокая профессиональная и личная связь с творчеством Быкова постоянно вовлекала Лазарева в жестокие споры с советской официальной критикой, которую представляли конъюнктурные лица типа Игоря Мотяшова. Поэтому Лазарев и не пропускал заявлений «мотяшовых» о том, что Брытвин — единственный «идейный» и положительный персонаж в романе «Круглянский мост»:

Итак, недостаточно идейным И. Мотяшов считает человека, который под угрозой смерти не отказался от того, во что верил, не признал гитлеровского превосходства, не захотел таким путем попытаться купить себе жизнь. Манипулируя этим понятием — идейность, — критик лишает его истинного смысла и реального содержания. Строя свои обвинения против «Круглянского моста» на зыбком песке софизмов, он для пущей важности песок называет гранитом, белое выдает за черное. Но стоит обратиться к повести, перечитать ее, и песок становится песком, белое — белым, а черное — черным[178].

Тридцать лет назад, когда замечательная книга Лазарева о Быкове была написана, критик не согласился с мнением Алеся Адамовича о том, что Быков начал пользоваться элементами притчи в своих произведениях начиная с 1960-х годов. Так, Лазарев предваряет мнение Адамовича, которое здесь последует за его собственным: «На мой взгляд, притча в качестве художественного ориентира для Быкова поминается за неимением точного определения. Но все это возникло не на пустом месте, а продиктовано в большинстве случаев стремлением выявить своеобразие его прозы. Пусть не подходит эта этикетка, но какое же свойство быковских повестей должна была она обозначать?»[179] — недоуменно вопрошает критик, который честно и сразу же воспроизводит кристально ясный анализ Адамовича:

Притчеобразность в реалистической литературе проявляется по-разному; но традиционная ее особенность — это заостренность моральных выводов, стремление к абсолютным оценкам, многозначительность ситуаций и образов. Наряду с традиционной притчей, требующей «убирания декораций», обнажения мысли и морали, условности характеров и положений, есть, однако, и иная ее разновидность: это тоже «притча» (по оголенности мысли и заостренности «морали»), но с предельно реалистическими обстоятельствами и со всем возможным богатством «диалектики души»[180].

Прав, на наш взгляд, в конце концов оказался все-таки Адамович. Именно после «Круглянского моста» в прозе Быкова начал прорастать жанр притчи, причем прорастать как раз таким образом, как это сформулировано в приведенной цитате — «с предельно реалистическими обстоятельствами и со всем возможным богатством „диалектики души“». Произведения Быкова 1990-х, к которым мы обратимся в свое время, выявили это со всей очевидностью. Однако Алесь Адамович, честь и хвала его прозорливости, заметил ростки притчевости у Быкова на четверть века раньше других. Ведь не только «диалектика души» Степки Толкача, дидактика «новеллы в новелле», борьба добра и зла создают атмосферу притчи в этом и последующих романах Василя Быкова. К перечисленному следует добавить особый ракурс взгляда на реальность, нравственные выводы, доступные читателю любого возраста, сказочные элементы и многое другое, на чем мы подробнее остановимся в следующих главах.

«Обелиск», 1969

Дети редко становятся в ряд главных героев Василя Быкова. Чаще всего для рассказа об их жизни отведено автором совсем немного строк. Но нет ни одной его повести из числа «партизанских», где не были бы изображены дети. Детские судьбы в книгах Быкова предельно трагичны. Погибает на Круглянском мосту Митька, возле родной хаты на глазах у отца, партизанского ездового Грибоеда, погибает Володька, гибнут мальчики — ученики Мороза, девочка Бася и немой пастушок Янка… Война — это всегда человеческие страдания. Но сама мысль о том, что война — это страдания и смерть детей, мучительна для героев Быкова.

В. Косько

Я никому не желаю зла. Не умею. Не знаю, как это делается.

(Януш Корчак, 5 августа 1942 г. Одна Из последних записей в дневнике.)

Сюжет следующего короткого романа, «Обелиск», реалистично описывающего трагическую судьбу учителя и группы учеников в оккупированной фашистами Беларуси, построен на материале подлинной жизненной истории. В соседней Польше, в Варшаве, подобная трагедия разыгралась в доме сирот, где был директором Януш Корчак — детский врач, писатель, педагог[181]. Быковский «Обелиск» до сегодняшнего дня вызывает страстную реакцию читателей, которые продолжают по-разному отвечать на поставленный автором основной вопрос романа — в чем истинная суть нравственности? Несмотря на то что автору, очевидно, ясна эта суть, он предоставил читателю пространство для размышления и самостоятельного решения этого вопроса в последних строках «Обелиска»: «И вот сейчас время читателю решить самому. Пусть сам разберется. Каждый по мере своего мировоззрения, точки зрения на войну, героизм, на свои обязательства перед совестью и историей»[182].