Партизанская искра - Сергей Поляков

— Нет, это ты меня напугала, — ответил Парфентий и, подражая Поле, с подчеркнутым пафосом продекламировал:

— «Бой закипел, смертельный бой!» Нет, у меня так не получается, таланта не хватает, — закончил он, махнув рукой. Оба весело посмеялись и замолчали.

«О чем бы спросить? — думал юноша. — Ведь неудобно молчать». Но сколько он ни напрягал мысли, тема для вопроса не приходила. — «Хоть что-нибудь сказать, начать только, а там пойдет…» И он задал первый подвернувшийся вопрос:

— Как живешь, Поля?

Девушка тоже обрадовалась, что зацепка нашлась, и ответила:

— Ничего, хорошо…

И снова молчание, мучительное, длинное.

Как назло, все выскочило из головы, а ведь шел сюда, думал, как много он скажет Поле. Поведает ей обо всем, что его так волновало, и вот… ни слова.

— Так… ничего, значит? — машинально проговорил Парфентий, чтобы только не молчать.

— Хорошо, — отозвалась Поля, чтобы что-нибудь ответить.

И опять это непрошенное заколдованное молчание.

Они тихо брели густыми зарослями, не разжимая рук, не глядя друг на друга, взволнованные встречей.

Так же молча, держась за руки, они незаметно вышли на знакомую серебряную поляну и остановились. Заросшая молодой яркозеленой травой, она пестрела одуванчиками. Цветов было так много, что казалось, будто их кто-то рассыпал нарочно к их приходу.

И радостно было на душе у юноши и девушки, и какие-то новые, совершенно неизведанные чувства охватили их. Жалко только, что слов к этим чувствам не подобрать. Но все равно, и так, без слов, было хорошо. Подольше бы так стоять вдвоем, держась за руки, среди цветов.

— Парфень, — тихо произнесла, наконец, Поля. Парфентий вопросительно взглянул на неё.

— Я принесла знамя.

— Вот это добре! — Парфентий сразу воодушевился. То ли от того, что знамя было готово, а может быть оттого, что нашлась, наконец, тема, которая выручит их, — Ну, как получилось, покажи!

— Не знаю, понравится ли тебе, — Поля развернула сверток. Алый шелк мягко упал на траву и засверкал золотыми буквами.

Парфентий с волнением рассматривал знамя, читал надпись по слогам, как первоклассник. За этими аккуратно, с любовью вышитыми буквами, он видел подвиги, победы.

А Поля, придерживая за уголок развернутое знамя, украдкой следила за тем, как Парфентий читал, и не могла понять, какое чувство владело им. То ли это было чувство восхищения её работой, или, может быть, юноша переживал торжественную приподнятость, какая бывает у человека при виде развернутого боевого знамени. Но что бы там ни было, а Поля замечала, что Парфентий охвачен волнением.

— Знаешь. Поля, я даже не думал, что так получится! — воскликнул юноша. Ему хотелось сейчас крепко обнять девушку и расцеловать, сказать ей много хороших слов. Но он сдержал порыв и только тепло, осторожно пожал тонкую руку Поли. И слова нашлись опять-таки не те, какие требовались в этом случае.

— Честное слово, ты художница, — промолвил он, взглянув в черные, светящиеся сдержанной радостью глаза девушки.

— Уж и художница! — махнула рукой Поля.

— Да, да, я не шучу. Так может вышить только…

— Так может каждая девушка, для которой это знамя — святыня. И если бы это поручили тебе, то и ты бы, наверное, вышил не хуже, я уверена.

Парфентий улыбнулся, собрав вокруг глаз мелкую рябь морщинок.

— С таким знаменем разве можно отступить назад или струсить? — сказал он.

— «Партизанская искра», — вслух прочитала Поля и задумчиво промолвила: — вокруг пламя бушует, а наша организация — маленькая горячая искра этого пламени. Хорошее, верное название.

— Это он предложил назвать так.

— Интересно, где теперь Владимир Степанович? — спросила вдруг Поля.

— Об этом даже неудобно спрашивать. Тут не один Владимир Степанович на Одесщине.

— Значит, там думают о нас?

— Там все знают, Поля… Каждый наш шаг. Внимательно следят за нами, за нашими действиями.

Солнце село. В лесу становилось прохладно. Птичий разноголосый гам смолк. Лишь по временам вспорхнет пташка или прошуршит проворная ящерица.

Юноша и девушка тихо шли обратно. Они вполголоса говорили о своей подпольной организации, о хлопцах и девчатах, которых предстояло вовлечь в «Партизанскую искру».

Парфентий рассказал Поле, что их организацию знают не только в Саврани, но и в Москве.

Девушка внимательно слушала и старалась представить огромную землю, села, города, занятые захватчиками, дремучие леса, непроходимые болота. Она думала о том, что враги считали такие места дикими, необитаемыми. Но они увидели, что теперь всюду борется против них советский народ и что леса и болота населены народными мстителями, которые слышат голос Большой Земли и готовят им, непрошенным гостям, неминуемую гибель. И в душу входило что-то большое, и крепла уверенность в себе, и хотелось больше сделать для Родины.

От земли медленно поднимался редкий туман.

— Ты озябла? — наклонился над самым ухом девушки Парфентий.

— Нет, ничего.

— Надень мой пиджак.

— Не надо, Парфуша. У меня свой жакет есть. Он тут недалеко на сучке висит.

Парфентий удивленно посмотрел на Полю.

— Ну старый мой, тот латаный. Мама мне его для маскировки навязала.

— Так пойдем, возьмем его, — предложил Парфентий.

— Нет, мы пойдем порознь, разными путями, — улыбнулась Поля.

— Но они, эти пути, сойдутся, Поля? — тихо спросил юноша.

— Не знаю, Парфень. То есть, о чем ты спрашиваешь? Я не понимаю. — Краска смущения залила лицо. Поля отвернулась.

— О путях…

— Ну, я побежала, мне пора домой, мама будет беспокоиться. Ты меня чуть-чуть проводи, а там я одна.

Парфентий пошел рядом. Весь этот путь они не проронили ни слова. Оба чувствовали, что предназначенных друг для друга слов, тех слов, которые им нужны, им ни за что не сказать. Бывает же так, что чувствовать можно, даже показать это как-то можно, а вот сказать, — сказать нельзя.

Глава 11

НА СТАНЦИИ

Моргуненко поручил крымским комсомольцам уничтожить цистерну с горючим на станции Каменный Мост.

Подпольный комитет дал задание группе разведки хорошенько подготовить эту операцию.

Командир разведки Юрий Осадченко, после тщательной проверки, подробно описал Михаилу Кравцу месторасположение цистерны и как она охраняется. Но Мише не терпелось самому проверить все подходы.

Чуть свет Миша сказал матери:

— Давай, мама, я сегодня понесу на станцию молоко продавать.

Мать удивилась. До сих пор не было случая, чтобы Михаил изъявлял желание пойти на станцию, да еще с молоком.

— Да ты серьезно или шутишь? — недоверчиво спросила мать.

— Вполне серьезно, мама. Я вижу, у тебя дома много работы, а мне нетрудно. Да и прогуляться хочется.

— Хорошо, сынок, сходи, помоги маме. Молоко продашь, купи соли стакана два.

Народу на станции было мало. Миша продал молока не торгуясь, чтобы поскорее отделаться от этой неприятной обязанности. Он даже обрадовался, что не нашел соли, и отправился делать свое дело.

Михаил пробирался вдоль линий, загроможденных разбитыми вагонами. На путях между ними всюду валялись буфера, рессоры, буксы. В стороне, в тупике, одиноко стоял искалеченный паровоз. Труба была начисто снесена. Бок огромного котла выворочен, видимо, прямым попаданием снаряда. «В самое сердце угодили, гады», — с сожалением подумал Михаил.

Цистерна, как и описал Юра Осадченко, стояла в тупике около разрушенной Каменномостовской МТС.

Миша несколько раз прошел мимо цистерны, присматриваясь и прикидывая. Он заметил, с какой стороны находится часовой. Солдат сидел на рельсе соседнего пути и курил.

— Тоже порядочки, возле горючего с папиросой, — между прочим заметил Миша.

Он убедился, что цистерна охраняется не строго. Это было хорошо. Перед диверсионной группой стояла нелегкая задача, хотя и выражалась она скупыми и простыми, на первый взгляд, словами: «не дать тракторам горючее, сорвать оккупантам весенний сев».

Нужно было решить, какими средствами уничтожить горючее. Шутка сказать — уничтожить цистерну, находящуюся под вооруженной охраной, да еще в таком людном месте, как станция.

Михаил медленно спускался с горы в долину. По дороге домой он на все лады думал о том, как подойти к этому трудному делу. Мысли мелькали, вытесняя одна другую.

Погруженный в думы, Миша не заметил, как добрался домой.

— Долго ты, — встретила мать.

— Да ну его, твое молоко, народу на станции почти нет, — проворчал Миша.

Мать пожурила сына за то, что дешево продал молоко.

— А соль? — спросила она.

— Не нашел, мама. Честное слово, не нашел, искал, искал, — оправдывался Миша, но мысли его были о другом. Он думал о задании комитета и о том, как выполнить это задание. А его нужно было выполнить во что бы то ни стало. Михаил решил пойти к Парфентию посоветоваться.