Праздники, звери и прочие несуразности - Джеральд Даррелл

Гав-Гав.

— В смысле собака?

— Ну да. Так его звали. Гав-Гав.

— И ей нужен щенок взамен?

— Ну конечно, — подтвердила Урсула. — Она не хочет, но он ей нужен.

— Вы… э… в этом уверены? — осторожно поинтересовался я.

— А как же! Вам это слепой скажет.

— Удивительно. Вы тратите столько времени, вмешиваясь в дела ваших друзей, которые вас об этом не просили.

— Но им же нужно, — убежденно заявила Урсула. — Просто они сами этого не понимают.

Я сдался.

— Ладно, — говорю. — Поехали в Пул.

В Пуле Урсула нырнула в какие-то дебри, и вынырнули мы перед крошечным домиком (два за ним и два перед ним, весь квартал), холодно посматривающим на такой же домик напротив. Медная дверная ручка вся отполированная, а ступеньки крыльца отдраены до белизны. Урсула застучала щеколдой, и через какое-то время дверь открыла тщедушная седая старушка.

— Урсула? — удивилась она. — Мисс Урсула, это вы!

— Эмма, дорогая! — Она сжала в объятьях это воздушное создание. — Мы к вам в гости, — зачем-то пояснила Урсула. — А это Джерри.

— Входите… входите, — сказала старушка. — Жаль, что вы меня не предупредили. У меня не прибрано, все разбросано.

Она провела нас в гостиную с мебелью, на редкость уродливой и притом любовно начищенной до блеска. Безукоризненно дурной вкус. Здесь за всем следили, как в музее. Каждый предмет на своем месте, все сияет и блестит, а в воздухе пахнет полиролью и антисептиком. На пианино, судя по всему, вышедшем из употребления, были аккуратно расставлены фотографии, две из которых представляли стоящего в напряженной позе усатого джентльмена, а остальные — лохматого дворнягу в разных позах. Большинство кадров смазаны, не в фокусе, но ясно одно: джентльмен на втором месте после дворняги. Видимо, это и был Гав-Гав.

— Да вы садитесь, садитесь, — сказала старушка. — Я сделаю вам чай. У меня остался кусок торта. Как удачно, что я его испекла вчера. Вы не откажетесь?

В эту минуту я мечтал о нескольких больших кружках пива, но вслух сказал, что не откажусь от чая.

За чаем и бисквитным тортом, легким и воздушным, как кусок свинца, Урсула щебетала. Эмма Голайтли, судя про всему, в свое время работала в доме ее отца и питала к нему нежные чувства. Любопытно было наблюдать за тем, как эмоции гостьи воздействуют на хозяйку. Она открыла нам дверь с лицом серым и изможденным, а сейчас, зараженная энтузиазмом Урсулы, раскраснелась, заулыбалась.

— Да-да! — повторяла она. — А помните…

— Ну конечно!

— А еще однажды…

И это продолжалось бесконечно.

В какой-то момент Урсула мастерски перевела разговор на Гав-Гава.

— Джерри ничего про это не знает. — Она сострадательно поглядела на Эмму. — Расскажите ему сами.

Глаза хозяйки дома наполнились слезами.

Он был замечательный. Чудесный пес. Казалось, вот-вот заговорит… еще немного — и заговорит. Однажды я выпустила его из дома, и его сбил какой-то автомобилист. И даже не остановился. Я отвезла его к ветеринару… он был весь в крови. «Я заплачу, — говорю. — Сколько угодно заплачу, только бы он выжил». После смерти моего мужа у меня больше никого не осталось. А он был такой хороший. Вам бы он понравился. И хотя он был весь в крови, но почти не мучился. Они сказали, что уже ничего нельзя сделать. Лучше всего прекратить его мучения. После смерти мужа он был моей отдушиной… почти двенадцать лет. Представляете, какой это для меня был шок. Но больше ничего не оставалось, и я сказала: «Хорошо, делайте как надо». И они… они его усыпили.

Она замолчала и громко высморкалась.

— Для вас это, конечно, был страшный шок, — сказал я.

— Еще какой. У меня словно отняли часть моей жизни, ведь он, как я вам уже сказала, после смерти мужа был моей отдушиной.

Я не знал, как продолжать этот диалог. Если Эмма ударится в вспоминания о своем любимце, то просто разрыдается, и как мы ее успокоим? Но тут Урсула, что называется, расчехлилась.

— Эмма, дорогая, — заговорила она. — Вы так любили Гав-Гава, так за ним ухаживали, что я подумала… я хочу попросить вас об огромном одолжении и очень надеюсь, что вы согласитесь.

— Одолжение, для вас, мисс Урсула? Ну конечно. А что я должна сделать?

— У моего друга есть щенок. — Она все ходила вокруг да около. — Его жена заболела, сильно заболела, и он не может уделять щенку должного внимания, поэтому если бы кто-то взял его… хотя бы на неделю… с любовью, которую он заслуживает… В общем, я сразу подумала о вас.

— Щенок? — призадумалась Эмма. — Даже не знаю. Вы же понимаете, никакая собака не заменит мне Гав-Гава…

— Это всего лишь щенок. — Глаза Урсулы светились радостью. — Такой маленький, такой крошечный. И всего-то на неделю. Никто не даст ему такого ухода, как вы.

— Даже не знаю. Я… я не хочу заводить другую собаку.

— Зачем заводить? Просто присмотреть за ним, пока эта женщина тяжело болеет. Мой друг просто разрывается между женой и щенком.

— Точно как я, когда заболел Билл. То ли идти гулять с собакой, то ли оставаться с мужем, которому так плохо. Мисс Урсула, а какой он породы?

— Я вам покажу.

Она наклонилась и открыла корзинку. На дне, свернувшись калачиком, крепко спал пекинес, утомленный культурным мероприятием. Она бесцеремонно схватила его за загривок и поднесла к лицу ошеломленной Эммы.

— Вы только на него поглядите, — сказала Урсула. — Несчастное существо.

— Несчастное существо, — эхом повторила за ней Эмма.

Урсула попыталась его убаюкать на руках, и он, на радость мне, цапнул ее за палец.

— Вот видите! — Голос ее задрожал, а щенок все пытался улизнуть. — Бедняжка даже не понимает, принесли его или уносят. Его вырвали из привычного уклада. Неужели, Эмма, вам его не жалко?

У меня было такое ощущение, будто разыгрывается сцена из «Джейн Эйр», но приемчики Урсулы были настолько ловкими, что я решил не вмешиваться.

— Этому беспризорнику, — сказала она, с усилием извлекая палец из сжатых челюстей, — этому беспризорнику нужно лишь немного дружеского участия, немного помощи в трудные минуты… Как и моему другу.

— Я готова признать, что он очень, очень мил, — сказала Эмма, явно тронутая словами гостьи.

— Еще бы. — Урсула зажала щенку пасть, чтобы он снова ее не укусил. — Он просто очаровашка. И, мне кажется, уже приучен к туалету. Эмма, дорогая, всего-то на одну неделю. Неужели вы его не примете, как… как… временного гостя?

— Кому-то другому я бы отказала. — Эмма не отрывала взгляда от живчика с розовым пузиком и густой белой шерстью и черными глазищами навыкате. — Но такого симпатичного, да еще по вашей просьбе… я согласна взять