Избранные произведения - Осаму Дадзай

В тот день наш герой тоже ушел из дома и отправился к приятелю, жившему неподалеку. Приятель этот жил один, он был художником и увлекался европейской живописью. Кажется, они учились вместе в школе. Приятель был из богатой семьи и жил, ничем себя не обременяя. Предметом его особой гордости были собственные брови, которыми он шевелил все время, пока с кем-то разговаривал. Да вы, наверное, и сами знаете таких типов. Именно к этому приятелю и пришел наш герой. Раньше он его недолюбливал. Правда, он не испытывал симпатии и к другим своим друзьям, но этого недолюбливал больше, чем кого бы то ни было, возможно, из-за его особого умения раздражать окружающих. И тем не менее он пришел именно к этому приятелю, так велико было его желание побыстрее поделиться с кем-нибудь своей радостью. Его согревало предчувствие счастья, а в такие минуты человек обычно бывает великодушным. Художник оказался дома. Сев напротив него, наш герой с места в карьер заговорил о своем рассказе. Мол, вот что я задумал написать, надеюсь, что, если все пойдет гладко, мне удастся найти издателя, начинается же рассказ так… И он, краснея, прочел наизусть несколько только что сочиненных фраз. Была у него такая слабость, он любил читать свои произведения вслух. Художник, по обыкновению своему подвигав бровями, пренебрежительно бросил: «Недурственно!» Этого было вполне довольно, но, к сожалению, он этим не ограничился, а начал нести всякий не относящийся к делу вздор. Что-то о глумлении над богами нигилистов, о неуважении к героизму маленького человека и — что уж совсем понять было невозможно — о геометрическом построении идеи. Наш герой предпочел бы, чтобы приятель просто сказал: «Недурно, вот бы и мне получить такое письмецо». Он ведь и выбрал такой романтический сюжет в надежде забыть о детальном разборе содержания, о выявлении всяких там литературных достоинств и недостатков. И когда этот нечуткий художник стал произносить глубокомысленные газетные фразы типа «геометрическое построение идеи», он сразу подумал: «Берегись! Если, проявив малодушие, ты позволишь втянуть себя в это критическое жонглирование, тебе так и не удастся дописать свой рассказ. Берегись!» И поспешно ретировался.

Возвращаться домой ему не хотелось, и он зашел к букинисту. А по дороге продолжал размышлять над рассказом. Надо постараться написать хорошие письма. Пусть первое будет в форме открытки. Скажем, от девушки. Текст может быть совсем коротким, но проникновенным. Может быть, начать так: «Я уверена, что не делаю ничего дурного, поэтому нарочно пишу на открытке»? Поскольку герой получает эту открытку в первый день года, то в конце может быть приписано мелким почерком: «Совсем забыла. Поздравляю Вас с Новым годом!» Или это слишком глупо?

Словно во сне, он брел по улицам. Дважды его едва не сбила машина.

Второе послание герой пусть получит в камере, куда его бросят за участие в революционном движении, к которому он примкнул, отдавая дань моде. «Поступив в университет, он разочаровался в литературе…» Впрочем, от такого начала, пожалуй, лучше воздержаться. Достаточно упомянуть, что герой рассказа еще раньше, еще до получения первого письма получил психическую травму — ему так и не удалось стать знаменитым литератором. И вот наш писатель начал выстраивать в уме текст, относящийся к тому времени.

Теперь желание стать литератором казалось ему далеким сном. «Представим, что мне что-нибудь удастся написать, — думал он, — представим далее, что это что-то провозгласят шедевром, и я буду на седьмом небе от счастья. Ведь моя радость будет всего лишь мигом, не более». Собственное произведение не должно осознаваться автором как шедевр. Я не могу согласиться с тем, что краткий миг счастья стоит многих лет унижений.

Ну вот, теперь похоже на речь… Он засмеялся.

Ему просто нужно было что-то вроде клапана, чтобы мгновенно выплеснуть наружу распиравшие душy чувства. Ему стало казаться, что истина не в том, чтобы размышлять и воспевать, а в том, чтобы молча и целенаправленно действовать, пусть даже медленно, шаг за шагом, но действовать. Не Гёте, а Наполеон. Не Горький, а Ленин.

Пожалуй, все-таки отдает литературщиной. Это место надо переписать так, чтобы не возникало никаких, абсолютно никаких литературных ассоциаций. А в целом — неплохо. Жаль только, что когда впадаешь в рефлексию, утрачиваешь способность писать. Герой стремится к тому, чтобы память о нем была увековечена в бронзе. Раз тебе удалось передать даже это, ты вряд ли оскандалишься. Да, а поскольку это письмо герой получит в камере, его лучше сделать как можно длиннее. Есть у меня одна задумка. О, я уверен, что даже человеку, повергнутому в бездну отчаяния, захочется пересмотреть свои позиции, если он прочтет это письмо. К тому же оно будет написано женским почерком.

«Ах, этот неровный летящий почерк, я где-то уже видел его…» — ему невольно вспомнилась новогодняя открытка, полученная пять лет тому назад…

А с третьим посланием поступим следующим образом. Не будем присылать его ни открыткой, ни в конверте, пусть его действительно принесет ветер. Свой эпистолярный стиль я уже продемонстрировал в первых двух письмах, этому лучше придать какую-нибудь необычную, оригинальную форму. Герой, которому так и не удалось воздвигнуть себе памятник, в конце концов самым банальным образом женится и поступает на службу. Тут можно описать во всех подробностях жизнь моего хозяина. Со временем герой начинает тяготиться семейной жизнью. Однажды зимой, воскресным вечером он сидит на веранде, попыхивая сигареткой. Внезапно — порыв ветра, и прямо ему в руки, порхая, опускается исписанный листок бумаги. Прочитав, он понимает, что это письмо жены, в котором она благодарит его отца за присланные яблоки. «Нет, чтобы сразу послать, всегда все разбрасывает», — бормочет он и вдруг удивленно склоняет голову набок. «Этот неровный летящий почерк, я где-то уже видел его прежде…»

Для того чтобы столь фантастический сюжет обрел естественность, следует насытить его подлинной страстью. Главное, чтобы прежде всего сам автор поверил в возможность таких случайных встреч и совпадений. Удастся ли? Что ж, почему бы не попробовать? II наш герой стремительно вошел в книжную лавку.

В этой лавке наверняка есть «Письма Чехова» и «Евгений Онегин». Не так давно он сам продал эти два томика букинисту. А теперь решил снова их купить, потому и зашел в лавку. В «Евгении Онегине» есть прекрасное любовное письмо Татьяны. Оказалось, что обе книги действительно еще не проданы. Сначала, сняв с полки «Письма Чехова», он полистал их, но ничего интересного не обнаружил. Какие-то театральные дела, болезни… Для «Писем, присланных ветром» не годится. Потом этот сноб взял в руки «Онегина» и поискал письмо Татьяны. Он нашел его сразу. Еще бы, ведь это была его книга.

«Я вам пишу — чего же боле?Что я могу еще сказать?»

Разумеется, этого вполне довольно. Все и так ясно. Но дальше Татьяна без зазрения совести разражается бурным потоком слов: тут и воля неба, и сновиденья, и виденья, и тоска волнуемой души, и горькие мученья, и чудные взгляды, и ангелы-хранители, и «я здесь одна»… В заключение она пишет:

«Кончаю! Страшно перечесть…Стыдом и страхом замираю…Но мне порукой ваша честь,И смело ей себя вверяю…»

Вот если бы написать такое письмо! Вдруг опомнившись, он захлопнул книгу. Опасно. Сам не заметишь, как попадешь под влияние. От таких книг сейчас лучше держаться подальше. Да-а. Похоже, опять ничего не получится. И наш герой заторопился домой.

Вернувшись, он сразу же достал рукопись. Буду писать просто так, для собственного удовольствия, а там посмотрим. Писать легко и беззаботно, не боясь ни излишней сентиментальности, ни банальностей. А поскольку, как уже говорилось, в первоначальном варианте рукописи речь идет о карьере молодого писателя, то весь текст до того места, где герой получает первое письмо, можно просто переписать, ничего не меняя. Выкурив одну за другой несколько сигарет, наш герой уверенно схватился за ручку. И тут на губах его заиграла задумчивая улыбка. Так бывало всегда, когда он сталкивался с какой-нибудь неразрешимой проблемой. Он вдруг осознал, что не учел одного момента. Стиль. Старый вариант рассказа был написан слишком страстно. Стиль должен быть обязательно изменен. Если его оставить таким, как есть, рассказ никому не доставит удовольствия, ни читателям, ни самому автору. К тому же это просто неприлично. Неохота возиться, но придется внести кое-какие исправления. И этот тщеславный человек взялся за переделку текста.

В юности такое случается с каждым, хоть раз, но случается. Однажды вечером он бродил по улицам и вдруг с удивлением заметил, что знает всех, кто попадается ему навстречу. Близился декабрь, по заснеженным улицам текли толпы куда-то озабоченно спешащих людей, и ему приходилось идти, то и дело кивая то одному, то другому. Иногда его рука невольно сама тянулась к шапке, так было, когда на каком-то углу он неожиданно наткнулся на группу студенток.