Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Король требовал теперь, чтобы немедля сняли полумесяц, так как все прежние трактаты уже ни к чему не обязывали. Старенберг обещал сейчас же послать на колокольню работников и сбросить полумесяц; но потом стал умышленно оттягивать, чтобы не казалось, будто полумесяц снят по воле польского короля. Таким образом, первою мыслью короля повсюду было низвергнуть полумесяц и водрузить крест. Но об этом ниже.
Довольно поздно, по пути к Дунаю, когда король уже перестал вспоминать о немцах, они подали о себе весть. Король, исполняя желание кесаря, послал ему в подарок пару чудных лошадей, которых выбрал сам. Послал с богатейшими наборами и седлами, осыпанными рубинами и смарагдами. А у одной поводья были с бриллиантами.
Кесарь, с своей стороны, либо одумался, либо постыдился нареканий за нанесенную королевичу Якову обиду, прислал ему, через одного из своих придворных, довольно приличную шпагу, осыпанную бриллиантами.
После гонцов, которые начали прибывать от князя Лотарингского, от кесаря и других имперских князей, как будто только теперь вспомнивших о нашем существовании, пришло известие о предстоящем приезде в армию самого генералиссимуса. За эти дни так затравили нас послами и гонцами, с которыми приходилось посылать ответы, что король не мог даже улучить минуты и отдохнуть с книгой; ибо чтение было всегда его любимейшим развлечением. У нас было с собой книг больше чем достаточно, и я всегда заботился о том, чтобы у постели короля лежала последняя начатая книжка. Но у него не было времени даже раскрыть ее. Чужие и свои ходатаи не давали ни минуты покоя; после убитых осталось много вакансий, и на них был произведен со всех сторон натиск.
Уже над Дунаем король получил из Кракова письма, весьма его порадовавшие. Из них мы узнали, что первую весть о победе королева получила в костеле и едва не упала в обморок от избытка радости. А стремя визиря, которое ей доставили в качестве трофея, она сейчас же велела повесить на том кресте, перед которым стояла на молитве.
Из Вены король получил сообщение от духовенства, что преподобный отец Марк д'Авинно отправился из Вены в Линц, а оттуда назад в Италию. Говорили, будто он громко и сурово выступал против столицы кесаря и его двора; жаловался на гордость, несправедливость и разврат придворных кругов, с которыми император либо не хотел, либо не мог бороться.
За нашими несчастными больными, которых везли за нами на частью выпрошенных, частью приобретенных за деньги барках, ухаживали ксендз Хацкий, Пеккорини и все, сколько их было, доктора и фельдшера. Больных было неимоверное количество; редко кто не переболел лихорадкой от скверной пищи и дурной воды. Раненые что ни день, то умирали сотнями. Только теперь мы собрались подсчитать наши потери, цвет павшего на поле брани рыцарства. Не было хоругви, под которой бы не насчитывались десятки выбывших из строя.
Теперь, когда стали прибывать немецкие князья, оказалось, что не только наш король чувствовал себя в обиде на неблагодарность австрийцев. Правда, он переносил оскорбление легко, непрестанно повторяя, что выступил в поход не ради кесаря, а ради креста Господня… Гораздо тяжелей переживал обиду князь Саксонский, ушедший со своим вспомогательным отрядом. Он видел в том величайшую несправедливость, что кесарь поблагодарил его кивком головы, а Старенбергу дал фельдмаршала, орден Золотого руна и сто тысяч талеров.
Кроме курфюрста Саксонского, который был крайне возмущен и никак не мог успокоиться, я слышал такие же речи от Капрары и Лесли. Оба принимали деятельное участие в освобождении столицы, жаловались и вели очень дерзкие речи:
— Зачем было приходить спасать его; пусть бы погиб со всей своею спесью.
Некоторые из них, тем не менее, потащились вслед за нами и встали под начальство короля, как, например, курфюрст Баварский. Когда догнал нас Лотарингский, он опять ежедневно стал бывать у нас. Но и у него ке было заметно никаких знаков кесаревой милости, ни даже чувства удовлетворенности. Был он, впрочем, тихий и скромный человек.
Насколько я помню эти дни, король от переутомления чувствовал себя не очень хорошо; собирался, добравшись до какого-нибудь города, полечиться и посоветоваться с Пеккорини, но и на это не хватило времени. Что касается лекарств, то их было достаточно. В числе другой добычи королю досталась личная аптечка визиря с разными бальзамами и редчайшими драгоценными снадобьями.
Чем ближе к Пресбургу, тем с большим удовлетворением мы замечали, что подножный корм для лошадей становится лучше и обильнее, так что наши исхудалые клячи стали опять входить в тело, тогда как мы уже боялись, не придется ли возвращаться домой пешком. Зато среди больных свирепствовала ужасная лихорадка. Среди начальствующих было множество больных. Пластом лежали воеводы краковский и люблинский, кастелян сандомирский; а воевода волынский был почти при смерти. Подчашник Галензовский умер; Кизинк скончался от раны. Случалось, что некому было сдать команду и наблюдать за порядком.
Король, слава Богу, был здоров; за неимением других плодов, он грыз терн и барбарис; ездил сам осматривать крепость Яворин. Тем не менее по совету врача принимал лекарство. Он посылал меня в Пресбург, к воеводе коховскому. Я вернулся оттуда в ужасе: весь город показался мне одной большой больницей, столько в нем лежало и умирало наших.
Воевода жаловался, что смертность чрезвычайная, и очень беспокоился, так как люди умирали безустанно. Очень дорого пришлось нам поплатиться за помощь, оказанную кесарю, и впоследствии мы не досчитались великого множества цветущей молодежи. О турках доходили до нас вести, что визирь, свалив неудачу на пашей, велел нескольких повесить.
Из немецких князей, насколько я мог заметить, в самых лучших отношениях был с ними князь Баварский. Он с должным уважением относился к королю и весьма сердечно к королевичу. Он отличался силою и ловкостью во всех воинских упражнениях; молодецки ездил верхом, плавал как рыба, всегда был добр и весел.
Королевич и король отдали ему также добрую часть добычи. Необходимо отметить, что король очень милостиво относился к Текели и к венграм и всячески их выгораживал, насколько было можно не нарушая интересы веры и христианства. Текели обещал отправить к королю посольство и, согласно данному слову, воздерживался от всяких враждебных действий против нас и Речи Посполитой.
Наши войска как выступили первыми из-под Вены, так и продолжали идти в голове армии, несмотря на свирепствовавшую болезнь. Лотарингский шел за нами следом. Немцы, с которыми у нас постоянно случались небольшие трения, огорчались, главным образом, не тем, что мы из-под носа увели у них победные лавры, а пресловутыми миллионами, доставшимися будто бы королю в наследство после визиря. Я сам слышал, как король откровенно сказал кому-то из немцев, сколько именно ему досталось после визиря, не считая того, что он пораздавал. Полную правдивость короля могу лишь подтвердить, так как все сокровища были под моим надзором. В реестре значились пять ожерелий, алмазный пояс, двое часов с алмазами, пять ножей в драгоценных ножнах, осыпанных самоцветными каменьями; пять сагайдаков чрезвычайно ценных, сверкавших рубинами, смарагдами и жемчугом; несколько десятков сороков соболей и других мехов удивительнейшей красоты. К этому надо прибавить — седла и конские наборы, золотые шкатулки, множество безделушек художественной работы… вот и все… Сколько досталось лошадей — не знаю, но половину король раздарил.
По лагерю ходили слухи, будто Миончинский в первые же дни скупкой у нестроевых чинов и челяди набрал великое множество добра. Возможно, что он наткнулся на счастливую палатку. Знаю, что король из любопытства спрашивал его и хотел посмотреть. Но он уже загодя отправил все на Волынь, под охраной верных людей. Миончинский же уверял, будто ему достался только пояс с бриллиантами, да и тот он купил за несколько талеров у мальчика.
Наличных денег, о которых болтали очень много, никто не видел в составе добычи. Этот клад либо расхитили первые наткнувшиеся на него люди, либо присвоили все понемногу. Мы никакого клада не видели, ни даже места, где бы он мог храниться.
Очень поддерживала бодрость духа короля мысль о крепостях, в которых засели и все еще держались турки. Так что он забыл и о неблагодарности, и о разочарованиях и только думал о том, как бы скорей завладеть укрепленными местами.
Он отправился за семь миль от лагеря осмотреть Яворин, не считаясь с усталостью, ибо внезапно воспрянул духом. Он был так неутомим, так деятелен, что, глядя на него, я невольно вспоминал когда-то слышанное мною о состоянии духа, именуемом «gratiae status»[33], которое Бог ниспосылает своим избранникам. Верно, что Бог избрал короля для настоящего похода, ибо обычные человеческие силы были бы недостаточны для такого грандиозного дела. Они прямо были непосильны.
- Комедианты - Юзеф Крашевский - Историческая проза
- Хата за околицей; Уляна; Остап Бондарчук - Юзеф Крашевский - Историческая проза
- Сын Яздона - Юзеф Игнаций Крашевский - Историческая проза / Проза
- Последний из Секиринских - Юзеф Крашевский - Историческая проза
- Варшава в 1794 году (сборник) - Юзеф Крашевский - Историческая проза
- Мать королей - Юзеф Игнаций Крашевский - Историческая проза / Классическая проза
- Последняя из слуцких князей - Юзеф Крашевский - Историческая проза
- Марысенька (Мария де Лагранж д'Аркиен), - Казимир Феликсович Валишевский - Историческая проза
- Легендарный Василий Буслаев. Первый русский крестоносец - Виктор Поротников - Историческая проза
- Тайна Тамплиеров - Серж Арденн - Историческая проза