Одиночество зверя - Пётр Самотарж

— Да, со слов Конопляника, отношения у них крайне напряжённые. Не сошлись характерами и подходом к учебному процессу, — поспешно проговорила Кореанно. — Нужно обдумать возможность распространения и этой информации тоже. Думаю, задним числом, когда история уже получит известность, в школу подъедет телевидение и сделает не один сюжет об отношениях Елены Николаевны с администрацией школы. Родители, разумеется, на её стороне. Кажется, среди них тоже есть её выпускники.

Саранцев вспомнил свою бескомпромиссную классную руководительницу и удивился только упорству, с которым та сохранила неизменным свой горячий темперамент в течение десятилетий. Время от времени принималась спорить с завучем в присутствии школьников и, по слухам, прошла по всем ступеням бюрократического ада, вплоть до роно и даже облоно. Наверное, её отъезд многим руководителям новосибирского образования принёс облегчение.

— Она так давно сюда приехала? — удивился президент последним словам пресс-секретаря.

— Да, почти сразу после вашего выпуска.

«Неужели она терпела, пока мы не закончим школу? — подумал Игорь Петрович. — А мне и в голову не пришло с ней встретиться, поговорить, поблагодарить. Собственно, я ведь сразу поступил в МИСИ. Но если она уехала в Мытищи почти сразу после нашего выпуска, она уже жила там, когда я учился?»

— Вы не знаете, в каком году она уехала из Новосибирска? — произнёс он вслух.

Кореанно вновь покопалась в своём наладоннике и сообщила:

— В восемьдесят втором.

Надо ли стыдиться своего безразличия к бывшим учителям? Елену Николаевну сложно назвать душкой, к ученикам она порой проявляла не меньше жёсткости, чем к своему руководству. Юный Игорь Саранцев хотел заслужить её одобрение, поскольку видел в нём высшее достижение. До седьмого класса в его четвертных и годовых табелях значились одни пятёрки, потом стали появляться четвёрки, но они уже не могли изменить его судьбы.

На выборах председателя совета пионерского отряда Елена Николаевна всегда лоббировала его кандидатуру, хотя открыто в голосование не вмешивалась. Впоследствии Саранцев не раз думал с некоторым удивлением о пионерских выборах как о самом демократическом явлении в советских реалиях. Пускай голосование и было открытым, но выдвигались несколько кандидатов на одно место, они получали разную поддержку избирателей, и практически никто не побеждал единогласно. Объяснение лежало на поверхности: победитель получал только лишнюю нагрузку и абсолютно никаких выгод. Проголосовать «за» почти означало сделать гадость. Здесь можно проследить некоторые параллели с античной демократией, при одном существенном различии: римские консулы получали реальную власть, пионерский активист — исключительно головную боль. Возможно, ещё строчку в характеристике, но отделы кадров искали хороших специалистов, институты — сильных абитуриентов, а общественная активность кандидата тех и других не слишком волновала. Возможно, даже оказывала негативное воздействие — мол, нам и своих горлопанов достаточно. В такой ситуации следовало отделить мух от котлет и заняться, например, комсомольско-партийной карьерой, чего Саранцев не сделал.

— Так мы с ней уже давно — дважды земляки, — задумчиво произнёс Игорь Петрович, ощутив неприятный холодок под ложечкой. Будущая встреча всё больше и больше обретала плоть, но он вдруг начал меньше себе нравиться и больше волноваться. Созданные неразумной дочерью проблемы незаметно отодвинулись на задний план, и Саранцев обнаружил себя погружённым в решение мелкого текущего вопроса. И не вопроса даже, а рутинного мероприятия.

— Юлия Николаевна, вы любили своего классного руководителя? — неожиданно для самого себя спросил президент. Он искал психологической поддержки везде, где только мог её вообразить.

— Трудно сказать, — чуть удивлённо пожала плечиком Юля. — По-моему, отношения ученика с преподавателем далеко не всегда описываются чувственными понятиями.

— Лично я свою классную терпеть не мог, — вставил своё слово Антонов, внимательно разглядывая поверхность стола перед собой.

— У меня их две было, в девятом классе поменялась, — зачем-то добавила Кореанно, до сих пор занимавшаяся нестандартной организацией встречи без вовлечения в процесс собственных ощущений и воспоминаний.

— Нет, меня Елена Николаевна с четвёртого класса до десятого из рук не выпускала. Вроде и не скажу, что души в ней не чаял, но до сих пор вспоминаю иногда. Когда в самых невообразимых положениях обнаруживается её прошлая правота, а я её по малолетству не оценил.

— Моя жуткой стервой была, — не унимался Антонов. — Настроение портится, когда её вспоминаю. Вот и сейчас испортилось — зачем ты вообще заговорил о классных?

— Чем же она тебе так досадила? Надеюсь, ты школу не со справкой окончил?

— Нет, до такого гадства она не докатилась. Просто она обожала свою чёртову математику и терпеть не могла всех, кто не разделял её восторга.

— Ты теперь знаешь математику?

— Одну таблицу умножения. Делить и умножать в столбик скоро окончательно разучусь, из-за калькулятора в мобильнике.

— Не можешь ей простить бесцельно потраченного времени?

— Я вообще думать о ней не хочу. Она не обращала внимания на меня, зачем же мне теперь говорить о ней?

— Не обращала внимания? Многие сочли бы такое отношение учителя оптимальным. Чем реже преподаватель тебя замечает, тем меньше у тебя проблем.

— Зависит от преподавателя.

— С тобой всё ясно. Чуть ли не Фрейдом за версту несёт. Ты ревновал её к ученикам, которым она уделяла больше времени.

— Да ладно тебе! Не подросток уже, а всё ищешь клубничку. Даже там, где ею не пахнет. Просто отбыть семь лет в роли пустого места, да ещё в подростковом возрасте — испытание для сильных. Для слабых — трагедия.

— Так ты у нас — слабак?

— Я — сильный. Поэтому после школы, то есть после этой тётки, не спился из ненависти к себе, а пошёл дальше.

— И даже дошёл до Кремля, хочешь сказать?

— До Кремля у нас дошёл ты, а я уж тут рядышком, на откидном стульчике.

Кореанно некоторое время слушала перепалку своих шефов и не могла вспомнить своего отношения к обеим своим классным руководительницам. После школы она с ними не встречалась, никогда не хотела ни видеть их, ни говорить с ними, и теперь пыталась вспомнить дни рождения той и другой, но тоже не могла. Возраст обеих своих классных дам она могла лишь примерно прикинуть, ни одного их юбилея на память не приходило, никаких предположений о будущих празднествах не возникало, и Юля даже несколько растерялась от своей дикости.

— Игорь Петрович, а какие цветы она любит?

Очаровательный в своей бесцеремонности вопрос пресс-секретаря вызвал короткое замешательство аудитории.

— Понятия не имею, — честно ответил Саранцев. — Но, видимо, какой-нибудь букет купить надо.

— Я всё организую, — поспешила отреагировать Кореанно, отошла подальше от стола, вытащила из сумочки телефон и принялась звонить в свою контору. Пока она вполголоса напряжённо инструктировала подчинённых, Антонов наклонился к президенту:

— Игорь, нельзя сегодня тратить столько времени на всякую чепуху. С Дмитриевым нужно переговорить, и замечательно, что возник очаровательный повод. Отменять поездку совсем тоже нельзя, но следует прокрутить её по-быстрому.

— Сунуть букет в школе и смыться? Я не настолько большой циник. И от тебя не ожидал.

— Нет, конечно. В ресторан ехать придётся, но меня насторожили твои вопросы. Ностальгия замучила или совесть проснулась? Ты бы и не вспомнил о ней до конца жизни, если бы не прорезался этот Конопляник. И ничего зазорного в этом нет, никто не дружит всю жизнь со своими школьными учителями. Посидишь с полчасика-час, и уматывай. Они ведь не дети малые, должны понимать — у президента дел невпроворот. Сегодня нужно ещё с Муравьёвым решить вопрос. Может, стоит его тоже вызвать в связи с прохождением кортежа?

— Подобные вопросы обычно решаются без него. Он расценит вызов как проявление мандража. И Покровский тоже. Нельзя чересчур старательно делать безразличное лицо.

Юля закончила инструктаж своего персонала и вернулась к мужчинам.

— Букет будет, — коротко возвестила она и встала почти по стойке «смирно», держа сумочку в опущенных руках перед собой. — Игорь Петрович, ещё одна подробность: как вы поедете в ресторан? Я хочу сказать, в какой машине поедет Елена Николаевна?

— В моей, — быстро ответил Саранцев. — А про Конопляника и Кораблёву ничего не могу сказать. Втроём на заднем сиденье сесть невозможно, а остальные места в машине заняты охраной. Нужно захватить ещё одну машину для кого-то из них?

— Нет, Кораблёва встретит вас уже в ресторане. Кстати, она и сняла кабинет, но мы оплатили долю во избежание лишних разговоров. У Конопляника есть машина, но ехать в составе кортежа ФСО тоже не разрешает. Мол, у них все водители имеют специальную подготовку, и в критической ситуации один неумеха может создать проблемы.