На запад, с жирафами! - Рутледж Линда

Водитель лесовоза засигналил.

Водитель циркового фургона ударил по тормозам.

Пистолет Боулза упал на пол.

Дикарь — хвала небесам! — спрятал-таки голову в вагончик.

Старушка за рулем «паккарда» тоже резко затормозила. Но было уже слишком поздно: цирковой фургон ну никак не мог встать позади нее. Лесовоз уже летел на нас. Водителю Боулза оставалось только одно: он вывернул руль влево и вылетел, миновав заросли высокой травы и деревья, прямо на рельсы. Удар был такой силы, что мы отчетливо услышали, как лопнули все четыре шины — хлоп, хлоп, хлоп, хлоп! — а следом с оглушительным воем гудка — би-би-биииииииииип — мимо нас проехал лесовоз и скрылся из виду.

Меня била такая сильная дрожь, что пришлось сбавить скорость. Когда старушка на «паккарде» обогнала нас, лицо у нее было белое от страха, да я и сам наверняка выглядел ничуть не лучше. И только когда железная дорога, точно сжалившись над нами, начала уходить в сторону, я взял себя в руки и поднажал на газ. Старик по-прежнему крепко сжимал дробовик и внимательно следил за дорогой. Я боялся взглянуть на него, боялся прочесть его взгляд. Мне хотелось объясниться. За всем, что случилось, стояла правда бродячего мальчишки, но как ее перескажешь? Я и сам ее толком не осознавал. Только и мог, что бормотать: «Это не я… я б ни за что…»

— Это вся сумма? — уточнил Старик, даже не взглянув на меня.

— Да, — солгал я, не решившись — даже тогда! — расстаться с золотой монеткой, которую по-прежнему сжимал в кармане.

Несколько миль мы проехали молча. Когда по пути стали попадаться указатели на Мемфис, Старику, все еще державшему оружие на коленях, волей-неволей пришлось на меня посмотреть. А мне оставалось лишь ждать своей участи. Я был уверен: с билетом до Калифорнии придется распрощаться, а еще догадывался, что он захочет передать меня местному шерифу, а этого-то я, обремененный своими собственными тайнами, никак не мог допустить.

Впереди замаячил въезд в город.

Я сбавил скорость.

— Не тормози, — осадил меня Старик. — Нам надо объехать стоянку этих мерзавцев и распрощаться с ними навсегда. Если красавцы не станут возражать против скорости, мы уже через четыре часа будем в Литл-Роке.

Я не вполне понимал, к чему он клонит.

— Так мы не будем останавливаться?

— Не тормози, — повторил он.

Вот так вот в мгновение ока он избавил меня от остановки в Мемфисе. Вот только на моих лживых, подлых плечах все еще лежала ответственность за стариковский бесценный груз. «И почему он не вышвырнет меня из кабины, пока есть такая возможность?» — подумал я. Неужели планирует отомстить мне по пути? С каждой секундой я только сильнее терялся в догадках, а ведь впереди меня ждало еще добрых четыре часа, за которые можно не раз прокрутить в голове все жуткие финалы сегодняшнего дня вкупе с последствиями, а заодно и поразмыслить о словах Боулза, назвавшего Старика убийцей.

Мало того, когда мы проехали мимо стойки торговца фруктами, нам навстречу вырулил зеленый «паккард». Подул ветер, и у ног Старика что-то зашелестело. Я оглянулся посмотреть и увидел вчерашнюю газету, купленную им в Чаттануге.

Вот только «вчера» миновало.

Наступил мой день рождения.

Мне сравнялось восемнадцать.

«Сан-Диего дейли транскрипт»

11 октября 1938 года

ТРИУМФ ПЯТНИСТЫХ ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ

Сан-Диего. 11 октября (спецвыпуск). Любители животных со всей Южной Калифорнии затаили дыхание, предвкушая встречу с первыми жирафами в этих краях! На празднике по случаю дня рождения зоопарка Сан-Диего его глава, миссис Белль Бенчли, объявила, что автовояж двух длинношеих жвачных через всю страну «идет по расписанию».

По словам мистера Райли Джонса, сотрудника зоопарка, который недавно прислал директрисе телеграмму из Теннесси, путешествие обходится «без приключений»…

***

— …Дедуля!

Кто-то снова колотится ко мне в комнату.

На этот раз я уже едва сдерживаю злость.

— Бога ради, оставьте меня в покое! — кричу я, потирая сердце.

А тем временем санитар — бесцеремонно, как и все его предшественники, — заходит в палату.

Отдышавшись, я с трудом покидаю мемфисскую дорогу и переключаюсь на гостя.

— Да ты черный!

— Со зрением у вас все хорошо, дедуля, как я погляжу. Мне велели вас проведать. Шутка ли: целый день от еды отказываться.

— Ты кто такой? — спрашиваю я.

— Дедуль, да бросьте уже, вы это каждый раз спрашиваете.

Внуков у меня нет, и этому парню уж точно ни к чему так меня называть. Но он напомнил мне Седьмого Сына, так что я его не отчитываю.

— Я как-то раз останавливался в мотеле для цветных, — говорю я. — 7ам было неплохо.

— П-понятно, — говорит он.

— Жирафам там тоже понравилось. Правда, Красавица? — спрашиваю я, поглядев на окно.

Санитар хмурится:

— Вам там что, любовь вашей юности привиделась, а, дедуль?

— Нет, моя подружка Красавица.

— Девушка ваша, что ли?

— Нет! — восклицаю я и указываю ему на окно.

— П-понятно, — снова говорит он, глядя сквозь Красавицу, — точно ее и не существует вовсе.

— Там жираф, — поясняю я. — За окном. Вы смотрите прямо на него.

— Дедуль… — Он хмурится, явно сбитый с толку. — Мы же на пятом этаже.

— Да? — Я умолкаю ненадолго. Смотрю в окно. Красавицы за ним уже нет. — А, точно.

— Послушайте, — говорит санитар, — может, вам пора сделать перерыв? В вашем возрасте уже нельзя так перегружаться.

В моем возрасте? Смотрю на строки, которые написал только что:

«Наступил мой день рождения».

Нет. Не может быть.

Может.

От осознания сердце тут же начинает тревожно биться о ребра.

«Мне уже больше ста…»

— Если обещаете не нападать на новый телевизор, мы вам разрешим спуститься в комнату отдыха. Нечего так себя изнурять, дедуль. Вы меня слышите?

Бросив еще один взгляд на пустоту за окном, я снова принимаюсь писать.

Только уже быстрее.

10

Здравствуй, Арканзас!

Я был знаком с человеком, который не знал, когда именно он родился. Редкостная удача. Все его дни были похожи один на другой, он не знал точно собственного возраста, а посему не страдал от ежегодной «деньрожденческой» тирании.

Сам бы я, благодарю покорно, тоже охотно обошелся бы безо всей этой кутерьмы — слишком уж много дней рождения выпало на мой долгий век. Тут ведь какая штука: живешь ты себе живешь от заката и до рассвета безо всякой задней мысли, дышишь, формируешься, а потом приходит он — тот самый день, когда ты появился на свет. И отныне все, что с тобой происходит — и хорошее, и плохое, — остается в памяти, а осознание того, что время быстротечно, уже тебя не покидает.

Дата на календаре заставляет то и дело оглядываться назад, не зная, как изменить прошедшее, и всматриваться вперед, гадая, что ждет тебя дальше. Ровно это я и ощущал вдень, когда мне стукнуло восемнадцать, на берегу реки Миссисипи, такой широкой, что, если попытаешься ее переплыть, даже не разглядишь дальнего берега. Я не ведал, что ждет меня впереди, мне некогда было думать о прошлом. Я путешествовал вслепую.

Наконец отделавшись от докучливого богача, мы пересекли Мемфис. Тяжелый «жирафий груз» по-прежнему был при нас, зеленый «паккард» то ли прятался, то ли поджидал где-то впереди, а я все не мог прийти в себя.

На городских улицах нам не единожды встретился указатель на местный зоопарк, и я всякий раз горько жалел, что билета в Калифорнию мне не ввдать, — и поглядывал на Старика: вдруг он еще передумает или решит наказать меня за содеянное. Но он только настороженно оглядывался, не выпуская из рук дробовика, пока мы не доехали до реки. Прежде чем ее пересечь, он жестом попросил меня остановиться.