В преддверии бури (СИ) - Рудкевич Ирэн

— Гро-о-ух! Гро-о-ух! — взрёвывают глотки, и в груди взрастает вера, несомненная и неоспоримая, вера в богов.

— Гро-о-ух! Гро-о-ух! — ликование, одно только ликование; толпа, будто единый организм, преисполняется им. Боги снизошли, боги испросили, остались ли верные верными.

Жрец — могущественный посредник, чтец неба и звёзд, чтец тайных писаний и древних заветов, — перерезав глотку бьющейся в конвульсиях жертве, падает ниц перед посланником богов, принёсшим весть. И посланец склоняется к нему, янтарные глаза его горят ярче, чем даже окружающие капище костры. Жрец, замерев, внимает, веления богов огненными строками сами собой являются пред его внутренним взором (посланец говорит не словами), и всё нутро его заполняется сладкой негой счастья — боги помнят о своих верных.

…Даже спустя месяцы плавания Вр’вин помнил ту ночь столь ясно, будто она случилась вчера.

Как и все, собравшиеся вокруг капища, он тогда ликовал, не помня себя. Смуглое, покрытое множеством полученных в ритуальных боях шрамов лицо верного искажено было священным экстазом. Тысячу лет его предки ждали и верили, что боги вернутся, жили и умирали во славу их, хоть боги и не напоминали о себе ни разу. Испытывали, уверен был он, просто испытывали.

Богам не нужны сомневающиеся. Богам не нужны слабые. Боги любят верных, что не отвернутся и не предадут. Что дождутся, невзирая ни на что. Тысяча лет в прозябании тут, на далёком северном острове, где даже летом не тает лёд, а зимой дуют свирепые ветра, способные снять скальп с любого, кто имел несчастье угодить в бурю, где земля мертва и не родит ни хлеба, ни леса. Тысяча лет ожидания и недеяния на самом краю мира, в безвестности и тайне — как и повелели когда-то боги.

В ту ночь ожидание закончилось. Верные выдержали испытание, и вот она, их награда — посланец с янтарными глазами. Он уже поведал жрецу волю богов, и осталось лишь дождаться, когда эта воля будет явлена им — избранным воинам. Простых солдат возле капища нет — нечего им, не имеющим заслуг, раздражать своим присутствием взор вестника. Они узнают волю богов после.

Но не время сейчас думать о недостойных! Вот уж поднимается с колен жрец, вот воздевает руки, и голос его, торжественный и громкий, несётся над рядами притихших избранных. Дождались. Они дождались!

— Грядёт священный поход! Тот, что предсказан был много веков назад. Ликуйте, верные, настал час великого свершения! Настал миг нашей славы! Миг, ради которого мы жили! Боги изъявили желание вернуться, но им нужна наша помощь, ибо гнусные предатели, именующие себя стражами, стерегут пути их! Так выступим же, истребительным огнём пройдём по землям Заката, мечом, что не знает поражений, вырубим скверну гордыни и властолюбия, что захватила сердца людей. Тогда имена наши покроются славою, жрецы воспоют их, а неверные проклянут — и будут сии проклятия слаще любого восхваления! Освободим дорогу, и пусть боги, вернувшись, увидят — верные остались верными! Верные не подвели своих повелителей! Вперёд! Вперёд! Вперё-ё-ёд!!!

И верные возликовали. И вновь разнёсся над ночной пустыней свирепый не то рык, не то вой:

— Гро-о-ух! Гро-о-ух!

И Вр’вин ликовал вместе со всеми, каждой клеточкой своего тела предвкушая кровавое торжество священного похода.

А наутро от причалов отплыли первые галеры, несущие в себе закованные в бронзовую броню сотни и тысячи могучих и свирепых воинов; и в целом свете не было никого, кто мог бы им противостоять. Ибо с ними была их вера. С ними были их боги.

Верные шли на Закат.

* * *

— Что будем делать, если и эти слухи окажутся ложными? — тихо поинтересовался Арэн. — Полгода прошло, а мы так и не нашли ни одного Портала.

Крупные снежинки бесшумно кружились, оседая на дровяной навес; уютно светились засыпанные сугробами по самое стекло оконца, курились дымками трубы изб. Короткий зимний день сменялся хрусткими бесцветными сумерками.

— Что-что? — хмуро проворчал в ответ Корис, поплевал на руки, поднял колун, хэкнув, с размаху опустил его на поставленный вертикально чурбачок. Лезвие с глухим стуком вонзилось в древесину, во все стороны брызнули щепки — и одним ударом разваленный напополам чурбак рухнул на запорошённую снегом землю. — Дрова рубить будем, вон, сколько ещё осталось.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Он устало махнул рукой в сторону большой кучи сваленных в беспорядке брёвен.

— Не понимаю, — вздохнул Арэн, опираясь на длинный обух своего колуна, задумчиво уставился на дрожащий свет лучины за покрытым морозными узорами окном. — Нас учили, что Портал есть Исток силы, чувствуется издалека. А на деле — ну не единого признака. Командир, если б не я образ мира перед выходом создавал — поклялся бы чем угодно, что Порталов тут просто нет.

— И я бы поклялся, если б не знал, что в мире без Порталов магии не бывает, — колун Кориса вновь опустился, превращая половину чурбака в четвертинки. — Ты про работу-то не забывай, нам тут не за болтовню платят. Да и в тепло хочется побыстрее, руки вконец околели.

— И Локи куда-то запропастился, — продолжал размышлять искатель. — Сколько дней уже его нет. Придётся нам и за него отдуваться.

— Вот и отдувайся, — тяжело выдохнул Корис. — Нечего на других коситься.

Черноволосый юноша, между тем, не просто так отлынивал от работы. А вернее, вовсе и не отлынивал, а занимался самым что ни на есть важным делом, а именно — разгуливал по окрестным деревням и сёлам, захаживал в придорожные таверны и харчевни, заводил полезные и бесполезные знакомства, угощал новоявленных знакомцев пивом, купленным на те немногие деньги, что потерявшиеся дриммеры кое-как умудрялись добывать, то тут, то там нанимаясь выполнять нехитрую, но тяжёлую работу.

Полгода прошло с того дня, как оборвалась путеводная нить, что связывала их с Перекрёстком Миров. Лето сменилось осенью, осень — зимой. Полгода бесплодных попыток найти Портал и вернуться домой. Всего полгода — а кажется, что прошла целая жизнь.

Зиму они коротали в ничем не примечательной деревеньке, одной из многих, что выросли вокруг богатого баронского замка, по счастливой случайности вознёсшего свои стены неподалёку от большака, ведущего в Орино. Или не по случайности, а по вполне трезвому расчёту — пошлины, что выплачивали проходящие большаком купцы, составляли основу основ богатства барона Мелаха. К чести его, тратились они, в том числе и на жалованье ополченцам, что, по приказанию барона, беспрерывно патрулировали большак, отпугивая от него лихой разбойный люд, любителей пощипать купцов да мирных путешественников. В результате большак этот славился безопасностью, и купцы без споров и жалоб выплачивали необходимую мзду. А барон богател, да и раскинувшиеся вдоль дороги деревни бедными назвать было нельзя. Трактиры да харчевни даже по обыкновенному для Альтара зимнему затишью не знали ни дня, чтобы какой путник не зашёл бы выпить с дороги пива или перекусить; в кузнях днём и ночью стучали молоты: то подкову охромевшему коню сковать, то оснастку телеги починить, а то и какому воину меч выправить; мастерские башмачников тоже не простаивали — какая обувка выдержит долгую дорогу без ремонта? Шорники, коновалы, портные — все были при работе.

В общем, народишко во владениях барона тоже не бедствовал, руки у мастеров росли откуда надо, место при спокойном большаке хлебное, проходное, неподъёмными податями никого не душат — при таких обстоятельствах грешно бедным оставаться.

Деревушка, где усталые путники нашли приют, сумев наняться в помощники местным древорубам, просто и без затей звалась Воробьиным Гнездом. Воробьёв в окрестностях было и впрямь не счесть, из-под каждой крытой тёсом крыши доносилось разноголосое чириканье, повсюду сновали стаи откормленных серо-коричневых летунов, давно уже привыкших к соседству с людьми.

В точности так же привыкли, приспособились к местной жизни и дриммеры, и никто не мог бы теперь предположить, откуда они на самом деле родом. Изменился даже говор, стал неотличим от принятого тут.