Инамората - Джозеф Ганьеми

Я попытался расспросить полицейского на улице, но он лишь наставительно посоветовал держаться подальше от Чайна-тауна, когда стемнеет, чтобы не стать очередной белой жертвой территориальной войны между «Хип Сингами» и «Пятью братьями». На Арч-стрит я подошел к парню, скучавшему в билетной кассе «Трокадеро» (в тот день был дневной концерт: Вивьен Лоуренс, Эдит Харт и хор из тридцати пяти «Вампир герлз»), но обнаружил, что он ни бельмеса не понимает по-английски. Я подступился было с расспросами к ворчливому пьянчужке-попрошайке, стоявшему у дешевого магазина, но тот посоветовал мне позабыть про уличных голубей, а лучше поискать Голубя мира. Я попытался подкупить мальчишек, разносивших газеты, и заговаривал с парнями с помятыми физиономиями, что слонялись без дела у Галилейской миссии.[40] Я задавал мои вопросы в школах для парикмахеров и ломбардах, в сомнительного вида ресторанчиках, где все еще можно было пообедать за пять центов, и в аптеках, продававших пиявки по четыре за четвертак. Потратив без толку почти целый день, я пришел в такое отчаяние, что стал подумывать, а не почистить ли мне зубы у одного из местных нелегальных дантистов («УБЕДИТЕСЬ, что Вы попали в настоящую клинику, — гласила вывеска в одном из переулков. — ОСТОРОЖНО — вокруг полно МОШЕННИКОВ, выдающих себя за зубных врачей») просто для того, чтобы переброситься парой фраз с кем-нибудь, кто не сразу отмахнется от моих вопросов.

Но наконец, как написал бы в своих мемуарах Пинкертон, в моем расследовании произошел перелом. И случилось это благодаря посыльному в форме «Вестерн Юнион». Я присел на край тротуара, чтобы дать отдых своим стертым ногам, а этот паренек шествовал мимо — в золотой кепчонке набекрень и с сигаретой, прилипшей к нижней губе.

— Спички есть?

— Не курю.

Парень вздохнул и стал рыться в многочисленных карманах. Не найдя спичек, он засунул сигарету за ухо и покосился на меня, сидевшего на бордюре на краю тротуара.

— Все хорошо, приятель?

— Порядок.

— Ты что, перебрал?

— Нет.

— Точно? А выглядишь, будто тебя вот-вот стошнит.

Мой желудок слегка подпрыгнул, словно скумбрия, лежащая на горячих камнях. Я подумал, стоило ли мне есть завтрак.

— Ага, кажется, догадываюсь, чего тебе надо, — оживился парень. — Я тут недалеко знаю одно местечко, где можно пропустить стаканчик и прийти в чувство.

— Ты ведь тут на постоянной работе, малыш?

— Всем надо деньгу зашибать, — отвечал он, пожимая тощими плечами, упрятанными в форму не по росту. На вид ему было не больше шестнадцати. — Ты паршиво выглядишь, словно тебя пыльным мешком по голове стукнули. Хочешь, присоветую неплохую гостиницу?

— Нет, спасибо.

— Я тут знаю шикарное местечко как раз за углом, — сообщил он. — Ты иди заселяйся, а я пришлю тебе девчонку погорячее, чтобы ты не заскучал.

Я потер виски.

— У меня от твоего трепа голова разболелась.

— Или ты предпочитаешь китайских куколок?

— Отвяжись.

— Да ладно, — не унимался он, — скажи-ка старине Чолли, каких пташек ты любишь. Я им только свистну — они живо объявятся.

«Пташки». Если бы я не был так вымотан, я бы, возможно, рассмеялся.

— Какие пташки? — повторил я за ним, а потом буркнул: — Голуби?

— Чего-чего?

Я встал, пошевелил пальцами в ботинках и тут же скривился от боли: ноги были стерты в кровь. Не надо было мне садиться.

— Мне не нужна девчонка, парень, — сказал я, — но, возможно, ты и смог бы помочь мне найти то, что я ищу.

Он оживился и вытянул вперед руку.

— Это будет стоить денег.

— А не хочешь сначала услышать, что мне надо?

Он покачал головой.

— Будь это что-то обычное, ты бы сразу спросил. Так что бабки вперед.

Я вытащил из бумажника мятый доллар и сунул ему в нагрудный карман, но не слишком глубоко: пусть помнит, что я в любой момент могу забрать его назад, а потом задал свой вопрос:

— Скажи, не держит ли кто в округе голубей?

Мальчишка изобразил на физиономии понимание.

— Ага, две тысячи китайцев.

— Нет, я ищу почтовых, — пояснил я, — которых держат в клетке на крыше, чтобы обмениваться письмами с приятелями. Такая у некоторых людей причуда.

Он насупился, обдумывая мой вопрос. Это был расчетливый маленький мошенник, я его сразу раскусил. Паренек надолго задумался, и я испугался, что так и не получу ответа, а он просто придумает какую-нибудь небылицу, чтобы вытянуть из меня деньги. Но тут, к моему удивлению, паренек назвал имя и сообщил ряд подробностей, которые убедили меня, что он говорил правду.

— Был тут парень по имени Эрни, — начал он, — жил в отеле «Либерти». Управляющий разрешил ему держать голубей на крыше. Не спрашивайте меня почему. Эти твари загадили все вокруг.

— А фамилию этого Эрни ты знаешь?

Он покачал головой.

— Не-а, давно его не видел. Я ему посылки носил.

— Какие посылки?

Он смерил меня взглядом, намекая, что я задаю вопросы, за которые еще не заплатил, и, вскинув брови, ответил:

— Птичий корм.

Я понял, что не смогу больше ничего из него вытянуть, дал ему еще два доллара и заковылял на стертых ногах к перекрестку Восьмой улицы и Рейс-стрит.

«Либерти» оказался четырехэтажным клоповником с извивающимися пожарными лестницами и мрачными окнами, над которыми красовалась надпись: «Отель».

Социальный реформатор сказал бы, что в его вестибюле царил запах отчаяния — так в благородном обществе называют запах мочи. Я подошел к стойке и пролистал покореженную от сырости регистрационную книгу, где были отметки о посещениях постоянных клиентов: «Мистер и миссис Джон Смит» (таковых я насчитал одиннадцать), а рядом «Президент и миссис Калвин Кулидж», «Чарли Чаплин и Пола Негри» и даже «Папа Пий XI», верно разыскивавший в этих местах Марию Магдалину.

— Какого черта вам тут надо? — прокаркал голос из-за стойки. Я замер. Управляющий вышел, шаркая, из задней комнаты, словно тролль, выскочивший из-под моста в сказке о трех козлах. Коротенький и бесформенный, перетянутый посередине грязным поясом, старик принес с собой запах туалета, который, видимо, только что покинул.

— Я ищу вашего постояльца, его зовут Эрни.

— Эрни? — Глазки старика сузились, чтобы скрыть блеск узнавания прежде, чем я успею его заметить. — Никогда о таком не слыхал.

— Вы уверены? Забавный парень, который держит голубей на крыше?

— Кто его разыскивает?

— Его двоюродный брат. — Я еще не привык врать, и при этих словах дрожь пробежала у меня по спине. Видимо, соврал я неловко.

— Никогда не поверю, — заявил старик. — Проваливай-ка подобру-поздорову, сынок.

— Разве ваши постояльцы не принимают гостей?

— Только после предупреждения.

Я стал терять терпение.

— Так пойдите и предупредите.

— Вы что думаете, здесь «Вальдорф-Астория»? — Он полез за платком, чтобы вытереть каплю под носом, и между вялыми сморканиями заявил мне: — Все равно Эрни нет дома.

— Плохо, — сказал я, — у меня для него подарок.

Я сунул руку в карман пальто и извлек початую бутылку «шипучки», которую хранил несколько дней, и с мелодичным бульканьем водрузил ее на стойку. Этот звук прозвучал для старика как любимая мелодия.

— Хотите я уступлю ее вам в обмен на небольшую услугу.

— Комната 128, — сказал он, протянув руки к бутылке. Я отодвинул ее на безопасное расстояние и выставил свои условия:

— Я хочу дождаться его в комнате.

Старик не сводил глаз с бутылки. Рот его раскрылся, обнажив единственный уцелевший зуб. Он вздохнул, и остатки воли к сопротивлению покинули его, как вода протекающую батарею.

— Он уже две недели не платит за комнату, — проворчал он, отыскивая запасной ключ. Нашел его, выбрался из-за стойки и махнул мне, чтобы я следовал за ним.

Старенький лифт давно приказал долго жить, и нам пришлось подниматься по лестнице, что было испытанием для меня, а для старика тем более. Он вел меня наверх коридорами, по которым гуляли сквозняки и которые по мере нашего подъема становились все более и более сырыми. Обои, казалось, были покрыты венерической сыпью, и я поспешил сунуть руки в карманы, чтобы не подцепить никакой заразы. В нос бил запах немытой посуды, сигаретного дыма и кошек, откуда-то из-за закрытой двери раздавался натужный кашель больного эмфиземой легких. На каком-то этапе этого путешествия по кругам ада управляющий сообщил мне, что человека, к которому я пришел, зовут Эрнест Стонлоу.

Номер этого самого Стонлоу был на четвертом этаже, в конце длинного коридора, освещавшегося лишь тусклым светом, проникавшим через грязное окно, которое выходило на пожарную лестницу и из которого открывался весьма вдохновляющий вид на кирпичную стену напротив. Цифры номера на двери Стонлоу давным-давно куда-то исчезли, но след от них еще различался на крашеной поверхности.