Идеальная жена - Джейн Гуджер

— Слава Богу, она пришла в себя, — с притворным облегчением вздохнула Беатрис.

— Я уверен, что Генри на этом не остановится.

Беатрис повернулась к Алексу, стараясь ничем не выдать радости, которую у нее вызвало его замечание.

— Вы так думаете?

Алекс пожал плечами.

— Я говорил ему, что он вступил на опасный путь. Он не захотел меня слушать.

— Он может остановиться и на этом. Энн терпеть его не может. Я даже не знаю, почему она согласилась приехать сюда сегодня.

— Неужели?

Беатрис не понравился внимательный, изучающий взгляд Алекса.

— Я действительно этого не знаю, — сказала Беатрис, отвернувшись, чтобы он не прочел в ее глазах обмана.

Из дневника Артура Оуэна

«Я начал оказывать твоей матери тайные знаки внимания. У меня все еще сохранялась достаточно здравого смысла для того, чтобы понимать, что мои домогательства в отношении невесты собственного сына были вне норм порядочности. Но мне уже было все равно. Она должна была принадлежать мне, и только мне. Элизабет находила меня и мое обожание забавными. Каждый раз, когда, она обнимала Уолтера, она посылала мне ту свою улыбку, от которой у меня кровь леденела в жилах. Я чувствовал, что умираю. Ей нравилось мучить меня, она упивалась своей властью надомной. Я был дураком, потому что дал ей понять, что она сводит меня с ума. Я просыпался с мыслью о ней, я ложился в постель ночью, желая ее, я проводил дни, прислушиваясь к ее шагам, ее голосу, ее смеху. Она вела себя так, словно между нами не было той ночи, и даже когда я пытался напоминать ей об этом, она делала вид, что не понимает, о чем я говорю.

К тому же, я не мог сердиться на нее. Ей, в конце концов, удалось довести мою страсть до такого накала, что я, прости мне Боже, решил признаться Уолтеру в том, что произошло между нами. Можешь ли ты представить себе, как отец рассказывает сыну, что переспал с его будущей женой? Когда я думал об этом, я плакал. Было поздно, я сидел в библиотеке и накачивался виски. Я сидел за письменным столом, вцепившись себе в волосы, умоляя Господа, чтобы страсть к Элизабет оставила меня. Она пришла и увидела, что я плачу, как ребенок. Она высушила мои слезы поцелуями и умоляла меня простить ее. Я не буду вдаваться в дальнейшие подробности, но думаю, ты можешь представить себе, что произошло вслед за этим. Когда дело касалось Элизабет, у меня больше не оставалось власти над собой. Она была, как наркотик, к которому я пристрастился. Потом я очень сожалел о своей слабости, но понял, что не могу сопротивляться ей. Я планировал уехать из «Морского Утеса» и вернуться в Нью-Йорк. Я упаковал свои вещи в ту же ночь и за завтраком сообщил о своем решении. Мне нужно было только пригласить какого-то компаньона для молодых людей, чтобы соблюсти приличия. Когда я вернулся в свою комнату, она пошла за мной, Она умоляла меня не уезжать и простить ее. Ты не знаешь, как действовали на меня ее слезы! Она сказала мне, что умрет, если я уеду. Мы предались любви, а Уолтер все еще сидел в столовой этажом ниже — прямо под нами, — читая какой-то научный журнал.

Каким должен был быть человек, предающий своего сына? Я не могу представить себе этого человека. Это самый ничтожный трус и негодяй. И то, что именно я был этим самым человеком, является позором всей моей жизни. Но даже сейчас, сознавая все это, я не думаю, что у меня хватило бы сил сопротивляться своей страсти. Тебе, наверное, будет трудно понять, до какой степени я был одержим ею. Я не был ребенком, переживающим первую любовь. Я был взрослым мужчиной. Она околдовала, обворожила, отравила меня. Но она никогда не любила.

Мы предавались любви везде — где и когда только нам удавалось. В библиотеке, на пляже, на балконе, в моей спальне, ночью на кухне. Я начинал думать, что Уолтер — дурак. Как мог он не замечать этого? Бывали случаи, когда он входил в комнату спустя несколько минут после того, как мы привели в порядок свою одежду, и на наших лицах явно читалось то, что произошло между нами. На щеках Элизабет пылал румянец, ее губы горели от поцелуев, а волосы были еще слегка влажными от пота. Мое лицо было разгоряченным, узел галстука сбит набок, а Уолтер никогда ничего не замечал. О Господи, в самом воздухе витал запах страсти. Элизабет и я обменивались испуганными взглядами. Когда Уолтер отворачивался, она показывала своим розовым пальчиком на пуговицу, которую я забыл застегнуть. Между собой мы даже говорили о том, что мой сын глуповат, потому что нужно было быть действительно глупым или слепым, чтобы не замечать происходящего. Теперь я думаю, что он намеренно не хотел замечать этого. Сама мысль о том, что его отец может посягнуть на его невесту, была так отвратительна ему, что Уолтер не допускал ее в свое сознание. И гнев, который, в конце концов, охватил его, не был внезапным приступом, Он был чем-то вроде рака, разъедавшего Уолтера изнутри, пока не вырвался наружу вспышкой неудержимой ярости. Он знал. Он обо всем знал!»

Глава XII

Стоило Энн вспомнить, как они с Генри целовались на пляже, как ее снова и снова охватывало непонятное смятение. И вовсе не потому, что воспоминания были столь болезненными. Душа ее рвалась на части потому, что Энн снова — о Господи! — снова влюбилась в Генри Оуэна.

Этого не должно было случиться! Неужели она до такой степени в плену у наслаждения, что не видит истинного лица этого человека? А может быть, она только сейчас и увидела настоящего Генри? Все его очарование, нежные взгляды и чудесные поцелуи, которые он подарил ей? Поэтому она и швырнула в него песком. Она ненавидела себя за свою слабость. Осознавать себя женщиной, способной влюбиться в человека, разрушившего ее жизнь, да еще и спланировавшего это! Нелегко осознавать себя женщиной, которая всего за несколько поцелуев готова не только простить предательство, но даже отдать предателю свое сердце…

Противно даже думать об этом.

Все время, пока они возвращались в Ньюпорт, Энн молчала. Она сидела рядом с преподобным отцом Моузли, сцепив руки на коленях, не обращая внимания на жаркую перепалку между Алексом и Беатрис. Сначала ей хотелось прикрикнуть на них, чтобы они перестали соревноваться в красноречии, но они, казалось, получали от этого удовольствие, поэтому Энн промолчала. Она не смела поднять глаза, опасаясь, что Генри прочитает ее мысли по липу. Несмотря на все ужасы и унижения, которые она пережила, на депрессию, перенесенную ею в Нью-Йорке, Энн не могла избавиться от мысли, что влюбилась, и чувствовала себя совсем несчастной.

Время от времени Беатрис бросала на подругу вопросительные взгляды, но Энн отрицательно качала головой, словно хотела сказать, «Нет, не сейчас». Ей казалось, если Беатрис узнает, что творится с Энн, она совершенно разочаруется в своей подруге. Беа, которая отчаянно боролась, чтобы вытащить Энн из могилы и вернуть ее к жизни, никогда не поймет влюбленности Энн — она уверена, что Генри не заслуживает ничего, кроме отвращения. И Энн очень старалась, ох, как она старалась снова разжечь в себе такую удобную ненависть…