Кальде Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

не более изолирован, чем был он. Меньше, но я не буду пытаться это доказать. Я переписываюсь с религиозными лидерами Урбса, Вика и других городов — и везде дети Паса хвастаются тем, что убили его.

— То есть это сделали Семеро, Ваше Святейшество? Не Ехидна? И Сцилла вовлечена?

Квезаль нашел четки в кармане сутаны Росомахи и пробежал пальцами по их бусинам.

— Ехидна была центром. Вы видели ее, неужели вы можете в этом сомневаться? Сцилла, Молпа и Гиеракс тоже участвовали в заговоре. Они много раз говорили об этом.

— Но не Тартар, Фелксиопа, Фэа или Сфингс, Ваше Святейшество? — Шелк почувствовал иррациональный всплеск надежды.

— Ничего не знаю о Тартаре и более молодых богах, патера-кальде. Но теперь вы понимаете, почему я не объявил об этом? Началась бы паника. Так и будет, если о смерти Паса станет известно повсюду. Капитул будет уничтожен, и основа морали исчезнет. Представьте себе Вайрон без них. А что касается публичных обрядов… каким образом, по-вашему, убийцы Паса отреагируют на наш траур по нему?

— Мы… — что-то сжало горло Шелка. — Мы, вы и я, Ваше Святейшество. Ворсинка и майтера Мрамор, все мы — мы его дети. Иными словами, он построил виток для нас. Правил нами, как отец. Я…

— Что, патера-кальде?

— Просто я кое-что вспомнил, Ваше Святейшество. Киприда… вы наверняка знаете, что в Сцилладень нас посетила Киприда.

— У меня есть дюжина донесений. Об этом говорил весь город.

— Она сказала, что за ней охотятся, и я не понял. Теперь я могу понять, почему.

Квезаль кивнул:

— Насколько я могу судить, так оно и есть. Просто удивительно, что они за тридцать лет не сумели загнать ее в угол. Она не может быть и на десятую часть так же сильна, как Пас. Но убить даже младшую богиню, которая знает, что за ней охотятся, совсем не просто. Далеко не так просто, как мужа и отца, который доверяет тебе. Теперь вы понимаете, почему я пытаюсь предотвратить теофании, патера-кальде? Если нет, я не в состоянии объяснить вам яснее.

— Да, Ваше Святейшество. Конечно. Это… ужасно. Невыразимо. Но вы были правы. Вы правы и сейчас.

— Очень рад, что вы это осознали. А вы понимаете, почему мы продолжим приносить жертвы Пасу? Мы должны. Я попытался отчасти уменьшить его почитание. Сделать его более далеким, чем раньше. Я постоянно возвышал Сциллу за его счет, но вы были слишком молоды, чтобы это понять. Люди постарше жаловались, иногда.

Шелк ничего не сказал, но на ходу потер щеку.

— У вас есть и другие вопросы, патера-кальде. Или будут, когда вы переварите все это. Не бойтесь, что можете оскорбить меня. Я всегда в вашем распоряжении.

— У меня есть два, — сказал ему Шелк. — Первый я не решаюсь задать, потому что он граничит со святотатством.

— Как и многие другие необходимые вопросы. — Квезаль вскинул голову. — Он не один такой, но… вы слышите лошадей?

— Лошадей, Ваше Святейшество? Нет.

— Наверно, мне показалось. Ну, что у вас за вопросы?

Несколько секунд Шелк шел молча, собирая мысли.

— Мои два вопроса стали тремя, Ваше Святейшество, — наконец сказал он. — Вот первый, и я заранее извиняюсь, но разве не правда, что Ехидна и Семеро любят нас так же, как и Пас? Я всегда каким-то образом чувствовал, что, пока они любят нас, Пас любит их; и, если все это так, приведет ли его смерть — как бы ужасно это ни было — к существенной разнице для нас?

— У вас есть ручная птица, патера-кальде. Я никогда не видел ее, но так мне сказали.

— Да, Ваше Святейшество, ночная клушица. Боюсь, я потерял ее, хотя она может быть с моим другом. Я надеюсь, что со временем она вернется ко мне.

— Вы были должны посадить ее в клетку, патера-кальде. Тогда сейчас бы она была с вами.

— Я слишком люблю ее для этого, Ваше Святейшество.

Маленькая голова Квезаля закачалась на длинной шее.

— Именно так. Есть люди, которые настолько любят птиц, что освобождают их. Есть другие люди, которые настолько любят птиц, что сажают их в клетки. Любовь Паса — первого типа, Ехидны и Семерых — второго. Не собирались ли вы спросить, почему они убили Паса? Это — один из ваших вопросов?

— Второй, Ваше Святейшество, — кивнул Шелк.

— На него я уже ответил. Какой третий?

— Вы указали, что хотите обсудить со мной План Паса. Если Пас мертв, какой смысл обсуждать его план?

Позади них слабо затопали копыта.

— План бога не умирает вместе с ним, патера-кальде. Он мертв, как и сказала нам Змееподобная Ехидна. Мы — нет. И мы должны исполнить план Паса. Вы сказали, что он правил нами, как отец. Кому приносит пользу план отца? Ему или детям?

— Ваше Святейшество, я только что вспомнил кое-что. Есть еще один бог, Внешний…

— Патеры! — Всадник, лейтенант гражданской гвардии, в пятнистых зеленых доспехах, поднял забрало. — Ты там… ты, патера. Молодой. Ты — патера Шелк?

— Да, сын мой, — сказал Шелк. — Это я.

Лейтенант отпустил поводья. Его рука выдернула игломет из кобуры — на вид медленно, но все равно слишком быстро, чтобы дать Шелку возможность достать игломет Мускуса. Скучный треск выстрела прозвучал мгновением позже жалящего укуса иглы.

Глава пятая

Почта

Они настаивали, чтобы она не смотрела сама и послала бы одного из них сделать это, но она чувствовала, что уже и так посылала слишком многих. На этот раз она сама посмотрит на врага, и она запретила им сопровождать себя. Она на ходу расправила свой снежно-белый чепец и пригладила смятую ветром юбку — сивилла, меньше и моложе, чем большинство, облаченная (как и все сивиллы) в черное вплоть до кончиков черных поношенных туфлей, выполняющая священную миссию и выделяющаяся только тогда, когда находится одна.

Азот лежал в одном вместительном кармане, четки — в другом; она вынула их, когда завернула за угол, на Тюремную улицу: деревянные четки, в два раза меньше тех, которых касались пальцы Квезаля, гладкие и отполированные прикосновениями ее пальцев до каштанового блеска.

Во-первых, гаммадион Паса:

— Великий Пас, Проектировщик и Создатель Витка, Лорд-Страж Ослепительного Пути, мы…

Полагалось говорить «я», но она привыкла молиться вместе с майтерой Роза и майтерой Мрамор; и когда они молились вместе в селлариуме киновии, было правильно говорить «мы». «Но я молюсь за всех нас, — подумала она. — За всех, кто может сегодня умереть, за Бизона и патеру Росомаха, и Леща, и того человека, который дал мне занять его