Горькие силлогизмы - Эмиль Мишель Чоран

мое честолюбие. Стоит ему проснуться, я вновь оказываюсь во власти беспокойства. Жизнь есть состояние честолюбия. Крот, роя свои ходы, преисполнен честолюбия. Честолюбие царит повсюду, и даже на лице покойника видишь его следы.

* * *

Ехать в Индию ради Веданты или буддизма – то же самое, что ехать во Францию ради янсенизма. Да и то последний все-таки посвежее, ведь он исчез всего три столетия назад.

* * *

Нигде не нахожу ни малейшего намека на реальность, кроме разве что своих ощущений нереальности.

* * *

Существование стало бы совершенно невозможным предприятием, если бы мы перестали придавать значение тому, что не имеет никакого значения.

* * *

Почему «Гита» так высоко ставит «отказ от плодов своего труда»?

Потому что такой отказ редок, неосуществим, противен нашей природе; потому что ради его достижения надо разрушить того человека, каким ты был и каким продолжаешь быть, убить в себе прошлое как результат действия тысячелетий, одним словом, освободиться от Вида – этого сволочного древнейшего безобразия.

* * *

Нам надо было остаться в состоянии личинки, уклониться от эволюции, остаться незавершенными, наслаждаться сладким сном стихий и мирно зачахнуть в эмбриональном экстазе.

* * *

Истина состоит в личной драме. Если я действительно страдаю, я страдаю намного больше, чем просто отдельный индивидуум, я выхожу за рамки своего «я» и соприкасаюсь с сущностью других людей. Единственный способ приблизиться к универсальному – заниматься только тем, что нас касается.

* * *

Когда слишком сосредоточиваешься на сомнении, испытываешь гораздо большее вожделение, рассуждая о нем, чем применяя его на практике.

* * *

Если хочешь ознакомиться с какой-нибудь страной, надо читать ее писателей второго порядка, ибо только они правильно отражают ее подлинную природу. Остальные либо разоблачают ничтожество своих соотечественников, либо преобразуют его, не желая и не умея встать с ними на одну доску. Как свидетели они совершенно не вызывают доверия.

* * *

В молодости мне случалось целыми неделями не смыкать глаз. Я пребывал в небывалом состоянии, чувствуя, как время вечности каждым своим мигом сгущается и концентрируется во мне, достигая триумфальной кульминации. Разумеется, я заставлял его двигаться вперед, был его генератором и носителем, причиной и субстанцией, я разделял его апофеоз как действующая сила и соучастник. Как только уходит сон, невероятное становится легкодостижимой повседневностью; мы вступаем в него без всякой подготовки, устраиваемся в нем как у себя дома и растворяемся в нем.

* * *

Как много часов я потратил, размышляя о «смысле» всего сущего, всего происходящего. Но никакого смысла во всем этом нет, что хорошо известно серьезным людям. Вот почему они предпочитают тратить свое время и энергию на решение более полезных задач.

* * *

Я чувствую душевное сродство с героями русского байронизма, от Печорина до Ставрогина. Та же скука и та же страсть к скуке.

* * *

Икс, которого я ставлю не слишком высоко, рассказывал столь глупую историю, что я не выдержал и проснулся. Людям, которые нам не нравятся, редко удается блеснуть в наших снах.

* * *

У стариков, которым нечем заняться, всегда такой вид, будто они бьются над решением какой-нибудь чрезвычайно трудной проблемы, отдавая этому все оставшиеся силы. Возможно, именно по этой причине среди них не наблюдается массовых самоубийств, которые должны были бы иметь место, не будь они так поглощены собой.

* * *

Самая страстная любовь не способна сблизить два существа так тесно, как это делает клевета. Клеветник и оклеветанный неразлучны, они образуют «трансцендентный» союз, они навеки спаяны друг с другом. Ничто не в силах их разъединить. Один творит зло, второй его терпит – потому что привык к нему, потому что не может без него обходиться и даже испытывает в нем настоятельную потребность. Он знает, что его пожелание будет исполнено, что о нем никогда не забудут и, что бы ни случилось, он навеки останется в душе своего неутомимого благодетеля.

* * *

Бродячий монах… До сих пор не придумано ничего лучше. Дойти до того, что тебе больше не от чего отказываться! Об этом должен мечтать всякий свободный от заблуждений ум.

* * *

Счастлив Иов, которому не надо было комментировать собственные стенания!

* * *

Глубокая ночь… Как хочется разбушеваться, вскипеть, натворить что-нибудь неслыханное, лишь бы дать разрядку своему напряжению. Но я не представляю, против кого и против чего возмущаться.

* * *

Г-жа д’Эдикур, пишет Сен-Симон, за всю свою жизнь ни о ком не сказала доброго слова, чтобы тут же не прибавить к нему «несколько удручающих но…».

Превосходное определение! Нет, не злословия, а любой беседы вообще.

* * *

Все живое производит шум. Как тут не позавидовать минералу!

* * *

Бах был сварлив, склонен к сутяжничеству, прижимист и жаден до титулов, почестей и тому подобного. Ну и что? Что это меняет? Музыковед, перечисляя кантаты, в которых главной темой является смерть, мог бы заметить, что ни у кого из смертных, кроме Баха, не найдешь такой ностальгии по смерти. Значение имеет только это. Все остальное – биография.

* * *

Какое несчастье – достигать состояния безразличия только ценой раздумий и усилия. То, что идиоту дается само собой и ради чего ты вынужден усердно трудиться день и ночь, лишь изредка добиваясь успеха!

* * *

Всю свою жизнь я прожил, видя необозримую массу мгновений, наступающих на меня мощным маршем. Время – это мой Дунсинанский лес.

* * *

Неприятные или оскорбительные вопросы, задаваемые всякими невежами, раздражают и смущают, иногда производя такое же действие, как некоторые приемы восточных техник. Почему бы грубой и агрессивной глупости не вызывать эффект просветления? Чем она хуже удара палкой по башке?

* * *

Познание невозможно, но, даже если бы оно и было возможно, с его помощью нельзя было бы решить ни одного вопроса. Такова позиция скептика. Так чего же он хочет, какие ищет ответы? Этого не знает и никогда не узнает ни он сам, ни другие.

* * *

Скептицизм есть опьянение тупиком.

* * *

Осаждаемый другими, я пытаюсь от них отделаться, правда, без особого успеха.

Тем не менее каждый день мне удается урвать хотя бы несколько секунд для беседы с тем, кем я хотел бы быть.

* * *

По достижении определенного возраста нам следовало бы сменить имя и перебраться в какой-нибудь глухой угол, где нас никто не знает, где нет опасности