Забой номер семь - Костас Кодзяс

– Он у себя в кабинете. Я лучше пойду в сад, чтобы не попадаться ему на глаза, – проговорил старик и поспешно вышел, закрыв за собой дверь.

Глава третья

В подвальчике «Мазик-сити» люминесцентные лампы разного цвета рядами тянутся по стенам и низкому потолку. Здесь тесно, и в часы большого наплыва посетителей воздух становится сизым от дыма. В одном углу зала – тир и игра в кольца. Рядом – игровые автоматы с раскрашенными рисунками и огоньками. Бильярды, механический футбол теснятся друг к другу, заполняя весь зал. Вокруг каждого автомата стоят юноши. Они бросают монеты, крутят ручку автомата, кричат, ругаются. Прислушиваясь к гулу их голосов, невольно вспоминаешь о школьной перемене. На многих узкие джинсы, яркие рубашки, кожаные куртки с меховым воротником. Сами они небритые, давно не стриженные. Те, кто поглупев, принимают нарочито небрежный вид, подражая героям американских кинофильмов, или похлопывают себя по бедрам, словно нащупывая спрятанный пистолет. Другие, у кого нет денег, слоняются от одной компании к другой и следят жадными глазами за игрой, выклянчивая сигарету или окурок, чтобы затянуться хоть несколько раз. Среди юношей, завсегдатаев этого заведения, многие курят гашиш. На некоторых лицах видны следы ранних пороков.

Клеархос остановился на нижней ступеньке и оглядел вал. Музыка, шум, свет ламп вывели его из оцепенения, в которое он был погружен, пока шел сюда. Едва кончилась смена, он поплелся домой и повалился на кровать. Все суставы у него онемели от работы в согнутом положении и страшно болели. Руки, лицо, грудь стали черными: сколько он ни мылся, въевшаяся угольная пыль во сходила. Кожа у него горела – так сильно он тер ее. Он настолько устал, что ему хотелось лишь одного – спать. Но едва он начал погружаться в сов, как тотчас вскочил: приближалось время возвращения прачки, а Клеархос не хотел видеть мать. Он вынужден будет разговаривать с ней и слушать ее брюзжание. Наклонившись над тазом, он еще раз помыл шею. Потом, одевшись, вышел из дому и быстро зашагал по улице.

Как только Клеархос услышал оживленные голоса, знакомый звон и стук, он почувствовал себя в привычной обстановке, и все происшедшее с ним за последние сутки на мгновенье показалось ему всего лишь сном. Пока он стоял на ступеньке, от ослепительного света у него закружилась голова. Клеархос схватился за лоб.

– Нет, это не сон, – прошептал он.

Клеархос подошел к автомату и хотел бросить драхму, чтобы выбрать пластинку. Но парень с испанскими бачками и грязными ушами схватил его за руку.

– Моя очередь, болван!

– Катись к… Ублюдок!

– Что ты сказал? – завопил парень. Он готов был броситься на Клеархоса, но испугался, увидев ястребиные глаза, устремленные на него.

– Ну ладно, уж больно ты прыткий, – поспешил он добавить с презрением и пошел к тиру, на ходу ковыряя в ушах.

Клеархос же направился к бильярду в глубине зала. Наклонившись над зеленым сукном, Зафирис целился кием в шар. Дожидаясь своей очереди, рядом стоял сын Фармакиса – Никос. Он посмотрел на вошедшего, сухо пробормотал «здравствуй» и продолжал машинально натирать кончик кия мелом. Клеархос стал наблюдать за катящимися шарами. Вдруг он почувствовал, как кто-то дружески похлопывает его по спине, и понял, что задумался.

– Здорово, Клеархос, – сказал, улыбаясь, Зафирис – Подожди. Еще пять карамболей, и я выйду из игры… Э, да не случилось ли чего? Что у тебя за рожа?

Чуть подальше, около механического футбола, кричали толпившиеся там парни. Радиола играла теперь негритянскую мелодию. Ее бешеный ритм увлек всех, кто не был поглощен играми. Несколько человек подергивались в такт музыке. Парень с испанскими бачками завывал, подражая негритянскому певцу. Со всех сторон слышался смех.

– Отойди чуть-чуть, ты мне мешаешь, – обратился к Клеархосу Никос, отстраняя его кием.

Клеархос отступил назад, но наскочил на молодых людей, стоявших вокруг механического футбола. Ему пришлось совсем забиться в угол.

Внезапно он подумал: «Зачем я пришел сюда? Неужели мне здесь нечего больше делать? Почему я, черт возьми, словно чужой среди своих ребят?»

Как только Клеархос вышел из своего подвала, ему захотелось повидаться с приятелями. По дороге оп решил, что сразу, как придет, поставит свои любимые пластинки, потом сыграет с Зафирисом партию в бильярд, подурачится немного… Он пытался уговорить себя, что такое времяпрепровождение будет ему, как всегда, приятно. Когда он на улице думал об этом, к нему ненадолго вернулось беспечное настроение. Но едва он оказался в шумном «Мазик-сити», как почувствовал стеснение в груди. Словно он попал в совершенно чуждую ему атмосферу веселья и беззаботности. В результате он не поставил ни одной пластинки. Улыбка Зафириса показалась ему притворной, неискренней. Без всякой причины он пришел в мрачное расположение духа и исподлобья наблюдал за Никосом и своим другом, увлеченными игрой и не замечавшими его присутствия.

– Что за дураки! Из кожи вон лезете, чтобы получился карамболь. Ну и глупая игра бильярд, – сказал он, но никто не обратил внимания на его слова.

Однако в глубине души он им завидовал. Завидовал именно потому, что они, беззаботные, могут увлекаться такой глупой игрой. И внезапно он понял, что отделен стеной от своих прежних друзей. Засунув руки в карманы, он прислонился к колонне. Чтобы отвлечься, стал думать о своем путешествии в Судан.

«У меня нет больше друзей. Даже с Зафирисом я не могу поделиться тем, что со мной случилось. Он, в сущности, трусливый и глупый парень. До сих пор я дружил с ним, но хватит! Быть может, напишу ему из Судана. Там видно будет…»

– Нет ли у тебя сигареты, Клеархос? – послышался женский голос.

Он обернулся и увидел Катерину, сидевшую на диване как раз за колонной. Достал пачку сигарет и протянул ей. Потом сел рядом. Катерина подвинулась и слегка прислонилась своими обнаженными плечами к спинке дивана.

– Мне режет глаза, – сказала она. – Всегда, когда в долго засиживаюсь здесь, у меня кружится голова. Все из-за этих ламп. Как поживает София?

– Хорошо, – неохотно ответил он.

– Она поступила в «Колорадо» – мне говорил Зафирис…

Клеархос протянул руку, словно желая остановить ее. Но Катерина вдруг засмеялась.

– Ну и глупая девчонка! – воскликнула она, не обращая внимания на то, что Клеархос внезапно переменился в лице. – Когда ты в первый раз пришел с ней в нашу компанию, она все спрашивала меня: «У вас дома фасоль готовят с сельдереем и морковью?» Ты сам отвел ее в бар, чтобы она помогала хозяину обирать посетителей?

– Да, я. Ну и что из того?

– Как ты уговорил её? Неужели она не противилась?

Чтобы не закричать, Клеархос с силой сжал кулаки. Слышно было, как он скрежещет зубами.

– Нет. Только плакала, – прошептал он.

Клеархос знал Софию еще в те времена, когда служил в торговой конторе господина Герасимоса. Он часто встречал ее на улице, но долгое время они не были знакомы и не здоровались. Но она ему очень нравилась, и он заглядывал ей в глаза, когда она проходила мимо. Она тотчас опускала взгляд, и на ее лице можно было прочесть волнение, какое охватывает скромную девушку, едва она завидит соседского парня, проявляющего, как она об этом догадывается, к ней интерес. Если она несла булку, то от смущения не знала, в какой руке держать ее, а если ставила куда-нибудь горячие судки с обедом, с которыми шла домой, то тотчас хватала их, обжигая себе руки, и спешила свернуть за угол.

Отец ее был судьей и провел двадцать лет в провинции, в разных городах. Ограниченный человек, с устарелыми, консервативными взглядами, в пятидесятилетнем возрасте он женился на дочери директора гимназии из города Волос. Супруга его была далеко не первой молодости; она быстро привыкла к характеру мужа и безропотно подчинялась ему, во всем. Судья переселился окончательно в Афины за два года до того, как смертельно заболел. Его болезнь затянулась, и он был в таком тяжелом состоянии, что размеренная, упорядоченная жизнь семьи полностью была нарушена. Почти каждый день София носила мочу на анализ, бегала за лекарствами и часто выходила поздно ночью, чтобы позвать врача. А прежде, едва стемнеет, она носа не высовывала за дверь, так как судья кричал, что только проститутки слоняются вечером по улицам. Однажды, возвращаясь в сумерки из аптеки, она встретила у моста Клеархоса. Это случилось как раз в тот период, когда Клеархос пытался побороть свою робость перед женщинами.

Он увидел ее издали и остановился. У нее было крепкое, несколько полное тело, круглое личико и две перекинутые на грудь золотистые косы, которые придавали ей сходство со славянкой. Девушка приближалась, она сжимала обеими руками склянку с лекарством. Смущенно потупив глаза, София промелькнула мимо него, как молния. Но когда она дошла до другого конца моста, то услышала позади себя его быстрые шаги.