Что скрывает Эдем - Кара Грант

дураком-идеалистом, каких еще поискать надо.

Медленно повернулась к нему. Подложила ладонь под голову и, опершись на локоть, приподнялась на кровати.

– Звучит ужасно романтично, господин Феррен, – мурлыкнула я, с интересом разглядывая в полумраке его лицо. – Хочу подробностей.

– Ничего романтичного в юношеском максимализме с присущим ему гормональным бумом, непомерной глупостью и чрезмерными восторгами нет. Я был влюблен в одну девушку. Тот парень тоже. Я заводился, когда видел ее рядом с ним. Слово за слово, возникла перепалка – и я предложил стреляться.

Официально дуэли были давным-давно запрещены и считались пережитком прошлого. Люди нашего круга уже давно не решали споры с помощью оружия. Но тогда шел период восстановления утраченных ценностей и традиций. Международная мода. Балы дебютанток, литературные салоны, закрытые мужские клубы, постановочные дуэли… А я вбил себе в голову стать участником дуэли настоящей.

Мой соперник был старше и опытнее, а все действо по сути и выеденного яйца не стоило. Он мог бы рассмеяться мне в лицо, сказав, что не собирается иметь дело с мальчишкой, у которого молоко на губах еще не обсохло. Тем более я был сыном графа. Его бы никто не осудил. Или мог пустить пулю в плечо. Для острастки. Мне бы это только на пользу пошло. Но он выбрал сердце. Наши секунданты даже не предполагали, что дело кончится похоронной процессией. Никто не предполагал. Тем не менее все вышло именно так.

– Наверное, та девушка была удивительной, раз ты поставил на карту все ради нее…

Шон с наслаждением сделал очередную затяжку.

– Самая обычная кокетка. В меру смазливая, не в меру амбициозная. У нас с ней все равно ничего бы не вышло. Мы были слишком разными. Будь я немного умнее, пожелал бы ей удачи с этим иностранцем, а сам бы отправился с друзьями на скачки или в ближайший бордель. Но я был молод и впечатлителен. И многого не понимал. Зато Эдем сумел все расставить по местам. Жернова богов мелют медленно, но чрезвычайно мелко.

Эта история произвела на меня эффект разорвавшейся бомбы, особенно вкупе с теми образами, которые создало воображение Шона, когда он пел в клубе. Но и породила великое множество вопросов. Я покусала губу, делаю выбор между ними, и наконец задала самый безобидный:

– Шон Феррен – это псевдоним?

Он усмехнулся.

– Разумеется. Взял его уже после попадания в Эдем. Не одной же тебе позволено менять имена, госпожа Грантеева.

Я усмехнулась. Откуда только узнал! И осторожно, чувствуя, как сердце забилось быстрее, спросила:

– А как тебя по-настоящему зовут?

– Шон Феррен, Карина, Шон Феррен, – сухо ответил он. – Мое прежнее имя уже давно стерлось из памяти, потому что юноша, который его носил, бесславно умер на той бессмысленной, бесполезной дуэли.

Я прищурилась, вспомнив все, что знала о первом писателе Либрума. В голове пронесся хоровод противоречивых поступков и слухов. Но я видела в Шоне свет и верила в него особой верой влюбленной женщины. Слепой и непоколебимой.

– Думаю, он все равно живет где-то внутри тебя и иногда дает о себе знать, – ласково улыбнулась я.

– Не стоит питать по поводу меня иллюзий, Мандариновая девочка. Это чревато горькими разочарованиями.

– Не беспокойтесь, господин Феррен. Если Дориан была права, еще несколько месяцев и я стану такой же циничной, как и вы. Будем на пару шокировать окружающих своими остротами. Хотя нет, не выйдет! К тому моменту мы точно расстанемся. Я найду себе кого-то повлиятельней… Не из Пантеона. А вы будете охмурять очередную симпатичную простушку, подающую большие надежды. Ну как? Я хорошая ученица, господин Феррен? У меня получилось дотянуться до мастера? – весело спросила я, и Шон расхохотался. А потом нежно поцеловал меня в макушку. Прикосновение его губ неожиданно спровоцировало озарение: – Шон, постой, ты же сказал, что был сыном графа! Тогда откуда у тебя на спине шрамы? – Слова слетели с губ раньше, чем я успела прикусить язык.

Показалось, что он не ответит, но господин Феррен меня в который раз удивил.

– Глупость излечивается не сразу. Шрамы – моя защита от рецидива. А теперь твоя очередь, Карина. Как ты оказалась в Эдеме?

– Банальное ДТП. Ничего интересного.

– И что же ты такое сотворила, раз тебя затащило в этот гиблый, смердящий мир? Я нашел у тебя только одну книгу.

– А больше и нет, – усмехнулась я.

Шон перевел на меня ошарашенный взгляд. Кажется, мое признание его действительно поразило.

– Девочка… – Он тяжело вздохнул. Как вздыхает человек, внезапно узнавший о кончине близкого.

– Перестань меня дразнить! – развеселилась я. – Лучше скажи, ты правда читал «Реальную магию»?

– Полистал на досуге. Я ведь должен знать, кого впускаю к себе. Одной домушницы с меня хватит. А книга – это всегда автопортрет автора. Как бы он ни пытался его замаскировать.

– И что же?

Он вопросительно вскинул брови, а потом неспешно обвел шершавой подушечкой большого пальца контуры моего лица.

– Ты очень красивая, Карина…

– Шон, хватит увиливать! Ты прекрасно понял, что я имела в виду книгу. Что скажешь по ее поводу?

– Слишком наивно и идеалистично, – вынес он свой вердикт, а я усмехнулась и покачала головой. Действительно. Могла бы и сама догадаться, что ничего другого и не стоило ждать от «главной крысы Пантеона». – Но идея хорошая, – неожиданно добавил он, глядя на меня с теплотой.

Я просияла.

– Спасибо. Мне она сложно далась. Хотя концепция выстроилась в голове мгновенно.

– Лень?

– Не совсем. Я писала на эмоциях, и после каждой главы мне нужен был перерыв, чтобы восстановиться. А в это время воображение рождало одну сцену за другой. Слишком быстро и слишком ярко. Как фильм. Даже лучше. Я не могла угнаться за фантазией. Как и передать то, что вижу со стопроцентной точностью. Это раздражало. В какой-то момент я даже хотела бросить, но стало жалко героев. Они оживали с каждой новой страницей.

Сделала небольшую паузу, уносясь мыслями в прошлое…

– Помнится, я тогда мечтала придумать устройство, которое бы мгновенно переносило образы из моей головы в компьютер, создавая фильм. Смешно, да? А теперь, оказавшись в Эдеме, я снова бьюсь за каждую формулировку и деталь, готовя очередной проект. Может, когда-нибудь соберусь и создам такой прототип, чтобы облегчить себе жизнь. Мало ли, вдруг еще и в кинорежиссера переквалифицируюсь, – усмехнулась я и поближе придвинулась к Шону.

Он курил, задумчиво глядел куда-то в пустоту и, казалось, меня не слушал.

– Наверное, я утомила тебя своей болтовней, – произнесла с улыбкой и уткнулась носом ему в грудь.

Шон затушил сигару.

– Уже поздно, Карина. Давай спать.

Я заерзала, устраиваясь поудобнее, и свет погас.

После покушения галлюцинации принялись меня одолевать с удвоенной силой. Я не говорила об этом Шону. Впрочем, как и о том, что не могла заставить себя отказаться полностью от мысли, что мне каким-то образом удалось побывать дома. Это было глупо, иррационально, но… надежда она такая.

Я не хотела тревожить Шона своими измышлениями и переживаниями, он и без того за меня волновался и, наверное, догадывался, что презентация не прошла для моего организма бесследно. Поэтому был заботлив, внимателен и, будто чувствуя, что я в этом остро нуждаюсь, ненадолго приоткрыл для меня ворота в свой внутренний мир. Простые человеческие отношения – вот то единственное, что могло бы уравновесить нехватку дорогих близких людей. Я это знала. И Шон это знал.

Он говорил, что поможет мне справиться со всеми трудностями, только нужно, чтобы я сделала шаг навстречу переменам и начала жить настоящим. Рассудком я понимала, что он был прав, хотя сердцу было боязно разрывать пускай и эфемерную, болезненную и изматывающую, но все же связь с домом.

Однако я чувствовала, что если поддамся эмоциям, то настолько глубоко увязну в болоте апатии и тоски, что не сумею из него выбраться. Я не хотела становиться на путь саморазрушения, поэтому с благодарностью принимала помощь Шона и старалась отвлекаться.

Остаток рабочей недели мы оставались по вечерам в пентхаусе, наслаждаясь обществом друг друга и временем, которое будто бы замедлялось в нашем уютном, теплом мирке. Забота, поддержка Шона, его слова и бережные прикосновения сильных любимых рук – все это словно целебный бальзам помогало восстанавливать душевное равновесие.

А неожиданное