Упражнения в стиле - Раймон Кено

— А вот ему, сдается мне, самое место в кастрюле, — сказал Зашибю, то есть, простите, Арун ар-Рахис.

— Никогда! — вскричал Турандот, прижимая клетку к сердцу. — Лучше погибнуть!

С этими словами он стал проваливаться под пол, как, впрочем, и Габриель, Зази и Пьянье. Грузовой подъемник спустил их в подвал «Курослепов». Укрытый во мраке лифтер тихо, но твердо приказал следовать за ним, да побыстрей. В руке он держал фонарик, который служил путеводной звездой и в то же время свидетельствовал о достоинствах питающей его батарейки. И покуда на первом этаже вооруженные до зубов человеки, разволновавшись, вовсю палили из автоматов в пол, маленькая группа, следуя указаниям и свету вышеупомянутого фонарика, перемещалась с примечательной скоростью между стеллажами, заставленными бутылевичами с мюскаденовым сиропом и гранаде. Габриель нес Зази, по-прежнему пребывающую в обмороке, Турандот нес по-прежнему хмурого Зеленца, а Пьянье не нес никого.

Они спустились по лестнице, потом вошли в низенькую дверцу и оказались в канализационном канале. Немножко пройдя по нему, они вошли в другую дверцу и очутились в пока еще темном и пустом проходе со стенами из глазурованной плитки.

— А теперь, — негромко сказал светоносец, — надо разбегаться в разные стороны, если не хотите попухнуть. Но у тебя, — обратился он к Турандоту, — могут быть сложности из-за твоего попки.

— Я его перекрашу в черный, — уныло предложил Турандот.

— Все это не смешно, — сказал Габриель.

— Ох уж этот Габриель, — бросил Пьянье, — вечно выдаст такое, что животики надорвешь.

— Я отведу девочку, — сказал светоносец. — Ты, Габриель, слишком бросаешься в глаза. И потом я прихватил ее чемодан. Но, возможно, что-нибудь и забыл. Я собирал второпях.

— Расскажи, как все было.

— Сейчас не время.

Вспыхнули лампы.

— Ну вот, — сказал светоносец. — Метро заработало. Ты, Пьянье, поезжай в сторону Этуаль, а ты, Турандот, к Бастилии.

— Значит, разбегаемся, и каждый выкручивается сам? — спросил Турандот.

— М-да, без гуталина даже не знаю, как ты его перекрасишь, — заметил Габриель. — Придется тебе башкой поработать.

— А если я залезу в клетку, — спросил Турандот, — а Зеленец понесет меня?

— Это идея.

— А я, — сказал Пьянье, — возвращаюсь к себе. К счастью, сапожное ремесло — одна из базовых основ общества. Но попробуй отличи одного сапожника от другого.

— Ты прав.

— Ну, ребята, покаус! — сказал Пьянье.

И он удалился в направлении площади Этуаль.

— Ну, ребята, покаус! — сказал Зеленец.

— Ты говоришь, говоришь, — выступил Турандот, — и это все, что ты можешь.

И они упорхнули в направлении площади Бастилии.

XIX 

Жанна Буфера внезапно проснулась. Она глянула на часики, лежащие на ночном столике: было шесть с хвостиком.

— Пора бежать.

Однако она постояла еще несколько секунд, разглядывая своего хахаля, который лежал совершенно голый и похрапывал. Она оглядела его оптом, потом в розницу, причем дольше всего ее безразличный и невозмутимый взгляд удерживал тот самый объект, который так занимал ее в продолжение двух ночей и одного дня, но сейчас объект этот больше смахивал на вялого малыша, отвалившегося от материнской груди, чем на бравого гренадера.

— К тому же он такой дурак...

Жанна быстренько оделась, побросала в сумку разные вещички, подмазала лицо.

— Только бы не опоздать. А то ведь не найду дочку. Знаю я Габриеля. Они явно придут тютелька в тютельку. Если только с ней ничего не случилось.

И она прижала тюбик помады к сердцу.

— Только бы с ней ничего не случилось.

Теперь Жанна была полностью готова. И она еще раз взглянула на своего хахаля.

— Ну, если он сам ко мне придет... Если будет уговаривать... Тогда, может, я и не откажу. Но сама за ним бегать не буду.

Она осторожно прикрыла дверь.

Хозяин гостиницы вызвал такси, и в половину Жанна была уже на вокзале. Чуть позже появилась Зази в сопровождении какого-то типа, который нес ее чемодан.

— Ой! — сказала Жанна Буфера. — Марсель!

— Как видите.

— Да она же на ходу спит.

— Мы немножко гульнули. Так что ее можно извинить. Прошу извинить и меня: я бегу.

— Да, понимаю. А что Габриель?

— С ним сложности. Он скрывается. До свиданья, малышка.

— До свиданья, мсе, — с отсутствующим видом пробормотала Зази.

Жанна Буфера помогла ей подняться в вагон.

— Как повеселилась?

— Так себе.

— В метро прокатилась?

— Нет.

— А что ты вообще делала?

— Старела.

ГОЛУБЫЕ ЦВЕТОЧКИ [*]

(роман)

(Перевод И. Волевич) 

Известная китайская притча гласит: Чжуан-цзы снится, что он — мотылек, но, быть может, это, наоборот, мотыльку снится, что он — Чжуан-цзы? То же самое происходит и в романе: герцогу д’Ож снится, что он — Сидролен, но не Сидролену ли снится, что он — герцог д’Ож?

Мы встречаемся с герцогом д’Ож, путешествующим во времени, каждые 175 лет. В 1264 году он едет ко двору Людовика Святого, в 1439-м покупает пушки для своего замка, в 1614-м привозит к себе алхимика, в 1789-м увлекается одним любопытнейшим занятием в пещерах Перигора. И наконец, в 1964 году он знакомится с Сидроленом, который — в его снах — живет на своей барже, стоящей на приколе у набережной, живет, пребывая в приятном ничегонеделании. Сидролен, в свою очередь, видит во сне... Единственное его занятие состоит в том, что он непрерывно закрашивает оскорбительные надписи, которыми неизвестный злопыхатель покрывает загородку перед его баржей.

И, как в настоящем детективном романе, читатель под конец узнает, кто же этот неизвестный. Что же касается голубых цветочков...

Ŏναρ άντί όνείράτος[24][*] 

I 

Двадцать пятого сентября одна тысяча двести шестьдесят четвертого года нашей эры, с утра пораньше, герцог д’Ож взобрался на самую верхушку своего д’ожнона[*], дабы прояснить для себя, хоть самую малость, историческую обстановку. Обстановка была, прямо сказать, черт знает какая. Там и сям виднелись остатки исторического прошлого, все вперемешку. На берегах ближайшей речушки разбили вдребезги лагерь двое гуннов; неподалеку от них какой-то галл, вернее всего эдуй[*], бесстрашно вымачивал ноги в холодной проточной воде. На горизонте смутно маячили силуэты старообразных римлян, старозаветных сарацинов, старорежимных аланов[*] и старых франков[*]. Было и несколько нормандцев — те попивали кальвадос.

Герцог д’Ож вздохнул, но вздох не помешал ему все так же внимательно изучать эти отжившие свое феномены.

Гунны готовили гуляш под соусом «тартарары»; галл, за отсутствием галлок, считал ворон; римляне ваяли греческие статуи; сарацины разучивали сарабанду; франки искали отложения солей[*]; аланы же уподоблялись осетинам. Нормандцы попивали кальвадос.

— Столько истории! — сказал герцог д’Ож герцогу д’Ож. — История на истории — и все ради нескольких жалких каламбуров, ради пары анахронизмов! Какое убожество! Будет этому когда-нибудь конец или нет, хотел бы я знать!

Увлекшись, он еще несколько часов кряду наблюдал эти ошметки прошлого, сопротивлявшиеся распаду, потом, без всякого явного внешнего повода, покинул свой наблюдательный пост и спустился на нижний этаж замка, впадая по дороге в настроение, которое можно назвать убийственным.

Он не убил свою супругу, поскольку та сама уже усопла, зато побил своих дочерей числом три, сбил спесь со служанок, выбил пыль из ковров и дух из конюших, перебил посуду и отбил чечетку. Вслед за чем незамедлительно принял решение совершить краткосрочное путешествие и наведаться в столичный город Париж с небольшой помпой и небольшой свитой в лице одного только пажа Пострадаля.

Среди своих скакунов он выбрал самого любимого — першерона, носящего имя Демосфен, ибо тот умел говорить человеческим голосом, даже и с уздечкою в зубах[*].

— Эх, славный мой Демо! — уныло сказал герцог д’Ож. — Видишь, как я печален и меланкалечен.

— Опять древняя история? — осведомился Демо, он же Сфен.

— Увы! Она убивает во мне всякий вкус к жизни, — отвечал герцог.

— Выше голову, мессир, выше голову! Садитесь-ка лучше в седло, поедем прогуляться.

— Именно таково и было мое намерение, и даже более...

— Чего же вам еще?

— Я решил уехать на несколько дней.

— Ваше решение меня радует, мессир. Куда прикажете вас доставить?