Венчание со страхом - Татьяна Степанова

Повесив трубку, он откинулся на спинку стула.

— Все.

— Что? Неужели нашли? — Коваленко даже привстал.

— Сейчас он подскочит туда, уточнит. Но вроде — да.

Он в паспортно-визовую звонил по другому телефону. И фамилию Юзбашева там уже слыхали.

Московский опер вышел на связь через полтора часа.

— Есть, — деловито отрапортовал он. — Слушай, друг, ты вот что. Ты давай-ка сюда. У них представление в половине пятого. Ну и сходим. Я приглашаю. Так этот Костя у вас в убийстве подозревается?

— В трех.

— Только ты эту гниду с моего участка сегодня же убери. Ладно?

— Договорились, — усмехнулся Никита.

— Встречаемся у кассы. У меня зеленый «москвичок», — бросил довольный Свидерко.

Никита отпер сейф. Коваленко наблюдал, как он достает и проверяет оружие.

— Его сюда привезешь? А потом что?

— Не я, — ответил Колосов. — А ты, Слава, его сюда привезешь. И вообще — сделаем так…

Он снял трубку и связался с дежурным по оперативно-поисковому отделу розыска.

* * *

Цирк-шапито встретил начальника отдела убийств бравурным маршем, рвущимся через выставленные на улицу динамики, развевающимися, точно пестрое белье на шестах, цветными флажками, гомоном толпившихся у кассы зрителей, пронзительными криками торговцев попкорном, писком и смехом детворы.

Из своих тридцати четырех лет Никита не был в цирке добрых четверть века. Неудивительно, что эта праздничная суета подействовала на него как некий новый раздражитель.

Свидерко ждал его у кассы. Это был маленький, плотный, похожий на упругий теннисный мяч блондин с блестящими голубыми глазами и пшеничными усиками, одетый в белесые джинсы и черную футболку. На его крепкой шее красовалась золотая цепочка.

— Салют коллеге! — приветствовал он Никиту. — Я тут справки навел. Он здесь, работает в номере братьев Полевых.

— Неужели на арене выступает?

— Нет, он за техника-смотрителя вкалывает. При зверюшках местных состоит, — ухмыльнулся Свидерко. — Такие, друже, зверюшки! Палец в рот не клади. Ну, давай командуй. Как работать будем? Сразу?

— Нет, сначала я хотел бы поговорить тут кое с кем. Свидерко одобрительно кивнул.

— Лады. Пойдем на представление взглянем. А потом я тебя к местному «справочному бюро» сведу. Есть тут такой дядя Сеня.

— А Юзбашев?

— Ой, мне эта губерния! Ты с кем работаешь, коллега? Ты со Свидерко работаешь, Николаем Акимычем. В спарринге, понял? А Свидерко знает, что есть спарринг — их бин натюрлих. И у него всегда все — зер гут.

— Ладно, зер гут, пошли, а то не пустят, — улыбнулся Никита.

Свидерко только махнул рукой, и к нему подбежал какой-то верзила в камуфляже, стоящий на входе. Они дружески пошептались, и их беспрепятственно пропустили в шапито.

Усевшись поближе к выходу на жесткую скамью, Колосов огляделся. Под оранжевым полотняным куполом зажигались огни. Там, в переплетении трапеций, веревочных лестниц, канатов и лонж вращался большой зеркальный шар, отбрасывавший тысячи бликов на арену, партер и ложи, постепенно заполняющиеся зрителями.

Никита вдохнул ни с чем не сравнимый цирковой запах — смесь конюшни, зверинца, разглаженного горячим утюгом шелка, застарелого пота и мятных конфет, пыли и душистого сена. Всем этим веяло из полузабытого детства, детства с пионерскими галстуками, линейками с визгом горна и барабанной дробью, культпоходами в кино и цирк, тот самый Старый, на Цветном бульваре. И если бы сейчас продавщица в кружевном фартучке протянула ему эскимо «Лакомку с орехами», он подумал бы, что…

— Мороженое! Мороженое! — донеслось сбоку. — Ленинградское! Шоколадное «Лав»! «Марс» с карамелью!..

— Вон ихний директор, — шепнул Свидерко, указывая на представительного конферансье во фраке с блестками, вышедшего на манеж. — Считай, что владелец этой лавочки.

Они смотрели представление. Программа не отличалась оригинальностью, но артисты работали хорошо и ловко. Были там воздушные гимнасты, свободно перелетающие с трапеции на трапецию, эквилибрист, одетый в серебристый костюм, кувыркавшийся в воздухе, точно человек-амфибия в волнах океана, уморительные яркие клоуны в ковбойских шляпах, пародирующие родео на норовистом пегом коньке с короткой гривой.

Больше всего ему понравились дрессированные лошади — крупные, лоснящиеся, с перевязанными бабками и пышными султанами в гривах — прямо царские кони.

Номер «Женщина-змея» заставил Колосова насторожиться. Наконец-то он увидел и кое-что для себя полезное. Гибкая, наряженная Шахерезадой акробатка танцевала с двумя удавами, грациозно обвитыми вокруг ее шеи и талии. «Ложноногих, выходит, вы тут уважаете?» — удовлетворенно отметил Никита.

— Пойдем, — шепнул Свидерко. — Тут щас ерунда будет. Гвоздя-то у них сегодня в программе нет. Дядя Сеня сказал: хворают артисты.

— А что за гвоздь? — полюбопытствовал Никита.

— «Тигры и лошади братьев Полевых». Это при них Юзбашев твой состоит. Ну, айда, потолкуем со «справочным бюро».

Они тихонько выбрались из зала, обогнули шапито и попали на задний двор, огороженный высоким металлическим забором.

Здесь, точно гигантские кубики головоломки, тут и там были разбросаны вагончики на колесах — побольше, поменьше, поуже, подлиннее. В одном ржали кони, в другом пело радио, в третьем гремели посудой, в четвертом гоготали гуси, а из пятого доносилось басистое «А-а-у-у-мм» —точно струна на контрабасе лопнула, — то был нетерпеливый рев тигра, предвкушавшего вечернюю кормежку.

И только тут, на этом темном, плохо заасфальтированном, заваленном разным жилым хламом дворе Никита и понял, что же такое настоящий цирк-шапито: кочевье.

Дядя Сеня — бывший жонглер и акробат, коверный клоун и вольтижировщик, а ныне старший лошадиный тренер и по совместительству ветеринар без диплома по конским болезням — встретил сыщиков гостеприимно. Пригласил в тесную времянку, поставил чайник на плитку, нарезал толстыми ломтями таллинскую колбасу, достал помидоры и полбутылки водки.

Пока он хлопотал, Колосов узнал у своего московского напарника, отчего тот настолько свой в среде цирковых артистов.

Свидерко поведал ему, что полтора месяца назад на шапито был наезд местной группировки. Приезжали «бичи», требовали с артистов дань за выступление в Олимпийской деревне.

— Ну, понимаешь, первый-то раз они сами отбились. У них тут силовик один есть — кулаки, что твои гири. Он этим качкам ребра, как спички, переломал, — рассказывал Свидерко. — Ну, они, естественно, в бутылку: приехали сюда ночью. Стрельба — туда-сюда, силовика всей кодлой начали колошматить. Ну а мы как раз с ребятами в отделении дежурили. Ну приехали. И так мы тут поработали славно — только эта падаль у нас зубы на асфальт выплевывала. Одиннадцать человек забили по указу в камеру, дело возбудили о вымогательстве. Словом — все чин чинарем. Ну а циркачи за это к нам со всей душой. Они ребята хорошие, правильные ребята. Жизнь только у них не сахар. Верно я говорю, дядя Сень?

Тренер ответил не сразу. Дождался, пока гости выпили и закусили.

— Жизнь как жизнь. Сборы хоть малые, но есть. Публика хлопает. Звери не голодают. Чего еще желать?

— Сборы-то вам в основном тигры Полевых дают, — продолжал Свидерко. — Чего у них там стряслось? Почему не выступают сегодня?

— Да прострел у старшего. Плашмя лежит второй день, — ответил дядя Сеня, — Жидкий народец пошел. Чуть заколет где — сразу на бюллетень. Вот прежде… Про Филатова слыхали? Это который медведей дрессировал. Ну, ему медведь позвоночник переломил, так он, душа моя, чуть из корсета вылупился — тут же на манеж. Боль терпел адскую. Наколют его перед номером обезболивающим, отработает он, уйдет за кулисы и упадет: во как к делу-то относились! А как же иначе? Публика пришла, твое имя в афише, изволь работать. А сейчас… — Он налил по второй.

— Значит, полосатики ваши теперь на младшем Полевом и на этом, как его… новеньком… Константине… Он откуда у вас?

— Завхоз наш его выкопал где-то. Говорят — с нами поедет. Полевые вроде им довольны.

— А вы с ним, Семен Семенович, говорили? Как считаете, подойдет он для вашей цирковой жизни? — вступил в беседу Колосов.

— Да он недавно у нас. Месяца еще не минуло. Кто его знает? Животину вроде любит, жалеет. Клетки у него в чистоте. Да и кураж есть — тигров не боится. Он ведь вроде интеллигент. А раз такой в разнорабочие подался, выходит, интерес у него есть какой-то.

— А какой, по-вашему? — допытывался Никита. — Зарплата?

— Зарплата у меня, старшего тренера, шестьсот, и то после дождичка в четверг, а у такого, как он, — вообще с гулькин нос.

— Ну а что тогда?

Дядя Сеня пожал саженными плечами.

— Шут его знает. Это у завхоза да у самого Кинстинтина спрашивать надо. А вы чего им интересуетесь? Натворил, что ли, чего?

— Да так, — Никита вздохнул. — Сомнения у нас кой-какие. Вот скажите, мог он незаметно отлучаться из цирка?