Подонок. Я тебе объявляю войну! (СИ) - Шолохова Елена

Еще это звенящее молчание невыносимо.

Смолин как в рот воды набрал. Ни слова не произносит, не шевелится. Но я прекрасно чувствую его присутствие за спиной. Чувствую кожей, затылком, всеми нервными окончаниями. И чем темнее становится в кабинете, тем, мне кажется, сильнее сгущается напряжение между нами. Оно прямо как будто потрескивает электрическими разрядами в воздухе. И это при том, что мы сейчас на достаточном расстоянии друг от друга.

Наконец, секретарше кто-то звонит. Она пару минут спорит по телефону и вскоре покидает приемную. На этот раз с концами. Однако уже совсем темно: и здесь, и на улице.

Смолин достает мобильный и набирает, видимо, своего знакомого охранника. В полной тишине я слышу долгие гудки, а затем механический голос: абонент не может ответить, позвоните позже… Меня едва опять не накрывает нервным смехом. Столько ждали, чтобы что?

Но Смолин сдается не сразу. Пытается дозвониться еще несколько раз. Но тщетно. Потом он протяжно выдыхает, шепотом выругнувшись.

Я даже не спрашиваю больше, что будем делать. Просто стою спиной к окну, смотрю на Стаса… точнее, вглядываюсь в его силуэт. Лица уже совсем не видно, только рубашка белеет в темноте.

Затем Смолин, словно что-то надумав, поднимается и идет прямо ко мне. Неспешно, но уверенно.

Что он собирается сделать? И словно в ответ на мой вопрос, в голову тут же лезут всякие мысли. Не самые скромные.

Сердце, чувствую, заметалось. К лицу приливает кровь. Но сама я не сдвигаюсь с места ни на шаг, напряженно глядя, как он приближается.

Вот между нами всего шаг. Ловлю себя на том, что задерживаю дыхание. Пульс же грохочет так, что, кажется, его слышно даже за дверью. Я смотрю во все глаза, не мигая, на Смолина. Теперь я хотя бы немного вижу его черты — с улицы падает свет фонарей, вижу блеск в глазах. Это почти невыносимо.

Хочу отпрянуть в сторону, отойти подальше, но не хочу выглядеть пугливой овечкой. Я остановлю его, говорю себе. Если он захочет меня поцеловать, я смогу его остановить. Буду деликатной, но твердой.

Смолин поднимает руку, протягивает вперед. Сглотнув, произношу глухо:

— Стас…

Сердце едва не выпрыгивает от волнения.

Однако вижу, что он тянет руку вовсе не ко мне, а к окну.

— Что? — спрашивает он, открывая створку и впуская в кабинет холодный ноябрьский воздух. — Отойди-ка.

Слегка обескураженная, я отодвигаюсь в сторону. И успокаиваюсь. С облегчением и… досадой? Да ну!

Смолин, пока я копаюсь в себе, оказывается с ногами на подоконнике.

— Стас! Ты это зачем? Ты что собрался делать?

— Спущусь по стене. Как Бэтман.

— Ты что, с ума сошел? Это же опасно!

— Это всего лишь второй этаж. А на первом — решетка.

— Может, лучше еще кому-нибудь позвонить? Милошу, например?

— И что он сделает? Пальцем двери откроет?

— Ну нет… ну, может, позовет кого-нибудь?

— Кого? Брось, свои проблемы надо решать самому, а не сваливать на других.

Смолин выбирается наружу, цепляясь за карниз. Находит ногами опору и потихоньку спускается. Я буквально ложусь животом на подоконник, глядя вниз и испуганно шепчу:

— Стас, пожалуйста, не делай этого! Я боюсь за тебя!

Он поднимает ко мне лицо. Смотрит прямо в глаза, так выразительно, так пылко, словно я не простое человеческое беспокойство проявила, а призналась ему в личной симпатии. Но от его красноречивого взгляда я смущаюсь.

— Не бойся, Гордеева. Все будет хорошо.

— У тебя же такие травмы были! Тебе беречься надо.

— На пенсии поберегусь, — улыбается он.

Безумец!

Не дыша, с ужасом слежу, как он повис, а затем начинает переставлять по решетке руки ниже и ниже. И только когда спрыгивает на землю, выдыхаю.

44. Женя

— Ну всё, давай, Гордеева! — негромко, но отчетливо говорит Смолин, махнув рукой.

Сует руки в карманы и идет вдоль здания, скрываясь в тени. Только белая рубашка его выдает. Я смотрю, как он удаляется, как заворачивает за угол, как полностью исчезает из вида.

Он просто ушел и всё…

Меня вдруг охватывает разочарование. Или обида? Говорю себе: а чего я, собственно, ждала? Что Смолин кинется меня выручать? После того, как я опозорила его драгоценную сестру? После того, как Дэн страшно избил его и унизил? Глупо было даже думать о таком. Другой бы еще позлорадствовал, а этот просто ушел. Но все равно так обидно, прямо плакать хочется.

Распускаться я себе, конечно, не даю. Глушу ненужные эмоции и заставляю себя думать о вещах поважнее. Например, как мне теперь отсюда выбираться? Тоже через окно? Но я-то точно не Бэтман. Сорвусь обязательно. Или, может, всё не так страшно?

Я снова ложусь животом на подоконник и высовываюсь наружу. Меня тут же обдает ледяным ветром. Он завывает, свистит в ушах, пронизывает насквозь как иглами.

Черт, холодно-то как! И минуты не прошло, а у меня уже зуб на зуб не попадает.

Свесив голову, пытаюсь прикинуть, насколько опасен и труден будет путь на землю. И ясно понимаю, что подобный подвиг мне не по плечу. По-моему, у меня даже роста не хватит, чтобы, повиснув на карнизе, достать ногами до решетки.

Остаться здесь на всю ночь и быть пойманной утром как какой-то воришка-неудачник — так себе, конечно, перспектива. Впрочем, тогда я доделаю начатое. Раз уж все равно попадусь, так хотя бы, может быть, получу то, за чем сюда пришла. А если это удастся, то плевать на всё остальное.

И тут вдруг слышу, как щелкает замок и отворяется дверь.

Темноту директорского кабинета теперь слегка рассеивает желтый свет из приемной.

— Гордеева! — восклицает с порога Смолин. — Ты что творишь? С ума сошла? Быстро слезь с окна, ненормальная!

Я, опешив от его внезапного появления, спрыгиваю с подоконника. Смолин быстро подходит к окну и закрывает створку. Потом поворачивается ко мне и окидывает ошалевшим взглядом.

— Гордеева, ты совсем умом тронулась? Куда ты полезла? Шею свернуть захотела? — возбужденно выпаливает Смолин, едва не кричит на меня.

— Я думала, ты ушел, — сдерживая улыбку, говорю я.

Хоть он и грубо покрикивает на меня, но я, неожиданно для самой себя, очень обрадовалась, что Смолин за мной вернулся. Такое на душе облегчение…

— Уйдешь тут с тобой, — хмурится он. — Нет, ну надо же быть такой дурой! Как тебе это только в голову пришло?

— Ну тебе же пришло.

Он бросает на меня снисходительно-высокомерный взгляд, мол, ты уж меня с собой не сравнивай, кто ты, а кто я. Но ворчать прекращает.

— Всё, идём отсюда скорее, пока там бедный Валера инфаркт не словил. Еле выпросил у него ключи.

Мы вместе выходим из кабинета. Смолин запирает его на ключ, а затем и приемную, перед уходом везде выключив свет. Спускаемся в фойе — там нас ждет молодой охранник, и он действительно явно нервничает.

— Там все в порядке? Вы там ничего не натворили? Не разбили, не наследили? Всё закрыли? Свет не горит? — обеспокоенно частит он, забирая у Смолина ключи. — Проблем, надеюсь, никаких не будет? Стас, сам понимаешь, если что не так, меня отсюда пинком под зад…

— Успокойся, Валер, все закрыли, все в порядке, — заверяет его Смолин.

— А у меня еще сумка осталась в аудитории, — подаю я голос. И оба смотрят на меня с таким выражением, что хочется сквозь землю провалиться.

— В какой аудитории? — раздраженно спрашивает Смолин.

— Я на литературе оставила вещи…

— Валер, пустишь? Мы быстро, — просит он охранника.

Тот, всем видом показывая, как сильно ему этого не хочется, помедлив, все же достает ключ и передает его Стасу.

— У вас две минуты, — сердито говорит он.

Мы чуть ли не бегом поднимаемся опять на второй этаж. Смолин меня запускает, но на своем месте я сумку не нахожу.

— Ее тут нет… но я точно помню, что здесь ее оставляла, — говорю ему.

— Ну, убрали куда-нибудь. После нас тут же еще уроки были. Ищи быстрее.

Он прав — нахожу свои вещи на подоконнике. Хватаю и выскакиваю из аудитории.