Жена тигра - Теа Обрехт

— Когда он вернется?

— Не знаю. Он в зоопарке.

Нам с Зорой пришлось целых шесть часов просидеть в комнате для допросов, прежде чем дед наконец явился и стал разбираться с таможенниками. Все эти шесть часов у меня перед глазами стояла одна и та же картина: мой дед, в полном одиночестве сидящий в зоопарке напротив загона с тиграми. Да, я отчетливо видела его перед собой, лысого, в огромных очках, на знакомой зеленой скамейке, с закрытой «Книгой джунглей» на коленях. Он был в пальто, сидел, чуть наклонившись вперед, поставив обе ноги на тротуар, сомкнув руки, и улыбался родителям с детьми, проходившим мимо. В кармане у него был пустой скомканный пластиковый пакет, из которого дед раньше доставал угощение для пони и гиппопотама. Мне было немного стыдно, даже когда я просто думала о том, как он пошел туда один. Мне и в голову не приходило, что зоопарк снова открылся и дед возобновил свои походы туда, несмотря на то что у меня больше не находилось времени, чтобы составить ему компанию. Я решила про себя, что непременно спрошу его об этом, но потом так и не нашла подходящего момента или же просто не решилась задать ему подобный вопрос. Ведь он мог воспринять его как насмешку над привычными стариковскими удовольствиями.

Надо отметить, что мой дед выглядел совершенно иначе, когда ворвался в помещение таможни. На шее у него болтался беджик, оповещавший, что он профессор университета. Сам он был в белом халате, в руке держал шляпу и громко требовал немедленно вернуть ему внучку и ее подругу — «ту девочку, которая курит».

— Этот череп абсолютно необходим для медицинских исследований, — безапелляционно заявил он таможенникам, столько времени продержавшим нас в плену. — Но обещаю вам, что подобного безобразия с нашей стороны никогда больше не повторится.

— Ограничения на импорт касаются только той стороны, доктор. Мне, в принципе, было бы наплевать, даже если бы ваши девчонки тащили с собой шесть трупов и ящик спиртного, — сказал ему в ответ начальник таможни. — Но у моего сына скоро день рождения…

Мой дед моментально все понял, расплатился с ним, посоветовал вложить эти деньги в моральное воспитание сына, жестом указал нам на заднее сиденье автомобиля, принадлежавшего Зоре, и сам сел за руль.

Никому из нас вести машину он не разрешил и за весь обратный путь не произнес ни слова. Это молчание было куда хуже, чем если бы он открыто обрушил на меня весь свой гнев, тревогу и тайное разочарование во мне как его союзнице. Собственно, это молчание имело одну цель: дать мне возможность хорошенько подумать над своим отвратительным поступком и подготовиться к тому, что он мне скажет, когда мы доберемся домой. Для иных наказаний я стала уже, пожалуй, слишком взрослой. В общем, мне явно светила тщательно подготовленная обвинительная речь, в результате которой я должна буду попросту сгореть от стыда за собственную некомпетентность, неосмотрительность, глупость и полное отсутствие уважения к неким высшим понятиям. Однако меня по-прежнему терзала одна и та же мучительная, опустошающая душу мысль — о том, что дед ходил в зоопарк один, без меня!

В абсолютном молчании мы ехали уже примерно час, и Зора не выдержала. Она чуть наклонилась вперед, вытащила из-под сиденья череп, спрятанный в аптечке, и с улыбкой положила его между нами, надеясь, видимо, этим меня утешить.

Дед, разумеется, тут же заметил череп в зеркальце заднего вида, тоже не выдержал и грозно спросил:

— Это еще что такое, черт побери?

— Великолепный Федрицци, — совершенно спокойно ответила ему Зора.

После той поездки мы еще долго делили с ней и этот череп, и эту историю, а вскоре нам обеим досталась и заветная улыбка Мики Тесака.

Но война все переменила. Став независимыми, те составляющие нашей бывшей общей страны как-то сразу утратили особые, лишь им одним присущие свойства, которые вполне отчетливо проявлялись, когда они были частями единого целого. То, что длительное время было для всех нас общим — территориальные границы, писатели, ученые, история, — теперь нужно было строжайшим образом поделить на части и раздать новым хозяевам. Бывший «наш» лауреат Нобелевской премии теперь стал «их» лауреатом. Столичный аэропорт был назван в честь одного безумного изобретателя, который теперь перестал быть общим для всей страны. Но тем не менее мы постоянно пытались убедить себя в том, что вскоре все придет в норму, так сказать, вернется на круги своя.

Те ритуалы, которые возникли в жизни моего деда после войны, были связаны с процессом возобновления переговоров. Всю свою взрослую жизнь он воспринимал себя как часть некоего большого целого. Даже не просто часть: целостность объединенного государства стала и его сутью. В той большой стране он получил образование и профессию. Его имя свидетельствовало о том, что родом он из восточных областей, но, судя по выговору, всю жизнь прожил в столице. До войны подобные вещи никакого значения не имели, а теперь Военная медицинская академия что-то не спешила вновь приглашать деда на работу и возвращать его к практике. Вскоре он понял, что нормальная профессиональная деятельность невозможна, теперь ему все чаще придется лечить своих пациентов тайком, пока он сам не решит, что с него довольно, и не удалится на покой. С пониманием этого к деду пришло и непреодолимое желание вновь посетить любимые места, в которых он давно не бывал, восстановить те ритуалы, которые он не отправлял уже много лет. Походы в зоопарк как раз и являлись одним из них.

Вторым непременным ритуалом были регулярные посещения нашего дома в Веримово. Здесь, на берегу озера, мы проводили каждое лето, пока мне не исполнилось одиннадцать. Но теперь наше фамильное гнездо оказалось за границей. Это был красивый старый каменный дом, стоявший у самой воды, несколько в стороне от основного шоссе, соединявшего Саробор и Кормило. Нужно было пройти всего несколько шагов по выложенной камешками дорожке, и перед вами уже расстилалась чистейшая сине-зеленая гладь озера Веримово, питаемого рекой Амоваркой. С тех пор как мы в последний раз ездили туда, прошло уже почти семь лет, и все в семье были практически уверены — хоть и не говорили этого вслух, — что дома, скорее всего, уже нет или же он разграблен мародерами. Может, стоит кому-то открыть дверь, он и вовсе взлетит на воздух, поскольку в нем окажется мина, которую какой-нибудь солдат, возможно даже и наш, по беспечности или небрежности попросту забыл обезвредить. Однако все в семье признавали, что съездить туда необходимо. Надо было хотя бы посмотреть, цел ли наш дом и велики ли размеры ущерба, а уж потом, соответственно, принимать какое-то конкретное решение. Мать и бабушку также очень интересовало, не захватил ли наш дом сосед Славко, забыв о своем обещании присматривать за ним, пока не закончится война. Но для моего деда, разумеется, главным было увидеть дом на прежнем месте, восстановить былую ритмичность летних поездок туда, возобновить этот ежегодный ритуал и все связанные с ним радости, словно никакой войны и не было в помине.

— Вот было бы замечательно, если бы наша веранда над гаражом оказалась по-прежнему увита виноградом! — говорил он, складывая вещи.

Ехать в Веримово дед собирался на поезде. После прекращения огня прошло уже четырнадцать месяцев, но всего три дня назад произошло поистине великое событие: вновь открылась южная железная дорога. Дед, конечно же, сразу стал собираться в путь. Он уже положил несколько пар серых хлопчатобумажных шортов и белых маек в свой маленький синий чемоданчик с электронным замком. Я сидела в ногах его кровати и тщетно пыталась убедить старика не делать глупостей и попросту продать этот дом. Но дед продолжал собираться, улыбаясь той самой улыбкой, которая появлялась у него, когда он ходил смотреть на тигров. Тут я вдруг почувствовала, как сильно мне самой не хватает того оптимизма, которого у деда, казалось, было в избытке. Да кто я такая, чтобы советовать ему, как следует поступить и что лучше сделать с домом, удерживать его, мешать действовать по собственному разумению? В общем, я передумала отговаривать деда, тут же изменила собственным серьезным намерениям и предложила ему поехать в Веримово вместе. Он, к моему большому удивлению, согласился. Даже теперь, вспоминая об этом, я думаю о том, до чего же все-таки мой дед был своенравен, уверен в том, что, взяв меня с собой, именно этим и обеспечит мне полную безопасность.

Как и во всем, что мы с дедом делали вместе, у нас, разумеется, имелся некий план. Во-первых, мы собирались оценить причиненный дому ущерб. Затем, при том допущении, что дом по-прежнему на месте, мы хотели как следует его проветрить, проверить, что из мебели сломано или украдено, пополнить при необходимости запасы посуды и провизии. Далее шли пункты плана, связанные с благоустройством дома и сада. Мы были твердо намерены обрушить ласточкины гнезда, наверняка облепившие стены и верхней, и нижней веранды, подрезать ярко-зеленые виноградные побеги, которые, должно быть, уже слишком густо обвили решетку над гаражом, собрать все зрелые фиги и апельсины. Все это мы хотели сделать к приезду бабушки, которая выразила желание уже на следующей неделе к нам присоединиться. Наконец — в зависимости от того, что именно обнаружим на месте нашего старого дома, — мы собирались приучить нашу новую собаку к вольной жизни на берегу озера.