План D накануне - Ноам Веневетинов

Tasmania. Невыдуманность за порогом муниципального маяка. Посвистел волкам, витраж в вышине немного изменился. Уязвим ли он? Вполне рабочая мысль, учитывая обстоятельства. Разве только он знает правду? Или только он из тех, кто имеет намерение её раскрыть? Подразумевает ли это какое-либо торжество? Загрызут ли львы определённых военных, определённых политиков, определённых учёных? Все они уже не вместе, наверняка нет, разъехались по иным проектам, служить своей стране по мере скромных сил, руководствуясь тезисом, что невозможно научно обосновать мораль. Раньше он не прислушивался, но вот сейчас, когда головы вверху исчезли, стало ясно, что где-то неподалёку капает вода. Из-за неработоспособности шеи он не мог оценить размеры склепа, который отчего-то возник на одном из этапов строительства; side view [73], в разрезе, очень эффективен в таких случаях, когда нужно сориентироваться одновременно и в сущем, и в должном или как-то так. Интересно, что задумали тилацины? Лёжа под самой точкой сброса, он представлял собой отличную мишень, этакий кенгуру, намертво запутавшийся в канатах ринга.

Из глубины шахты за ним наблюдала сахарная летяга, она отлично видела в темноте. Большие глаза настроились, охватили весь предмет интереса и не моргали. Обычно летяги почти не спускаются на землю и живут на деревьях, но это был представитель адаптировавшегося, после определённых прискорбных событий, семейства. Летяги — социальные животные, у них у всех есть семьи. Активны ночью. Этот малый, наблюдавший за ним, выступал не альфа-самцом своей группы, а скорее разведчиком, часто получал задания пробраться вглубь шахт и посмотреть, что там. Кроме описанного семейства летяг про шахты никто не знал. Кажется, он потерял сознание или уснул, летяга поскакала обратно.

На своей посудине он дождался, пока примеченный гребец окажется близко, на рейде подал сигнал, сперва сделав предложение и только. Дал круг обдумать как следует. Время шло. Хоть бы этот доктор внутри не решил спровадить подопытного в машину именно сейчас. Во второй раз добавил аргументов: свободы, от судьбы и казуальности в том числе, когда можно не стесняться своих тайных желаний, ещё сказал, что возьмёт в ученики, обеспечив тем самым востребованными навыками, а главное, неочевидной философией бытия, и намекнул, что есть два билета в одно собрание, о котором в Крыму inter certas greges [74] мечтают все, дав ещё время. Проплывая в третий раз, тот сам бросил на ходу, что нужен ещё один, и попросил повторить про навыки. Он закончил выкрикивать преимущества, когда корма уже скрылась из виду. Время шло. Скрип уключин делался нестерпим. На доктора батрачило тридцать два гребца, привязанные к шестнадцати шестам; нумерология, зеркало геометрии, таинство демагогии, векторная физика, циркуляция из лона герметической традиции — medicus tenebricosus [75] был не чужд излишествам и, очевидно, проповедовал системный подход. Когда истёк четвёртый, сказал, что вдобавок ко всему научит грести по-вавилонски, он молча кивнул и поплыл дальше. Это казалось странным, попахивало недопониманием. Другой, когда необходимый ему вот-вот мог показаться в пятый раз, привлёк внимание и уведомил о своём согласии. Он проигнорировал. Кончался пятый, его парень сам сказал, что до конца смены осталось три, тогда соскакивает с весла. На шестом не получивший ответа спрыгнул в воду и поплыл к уже уставшему держать тут лодку алхимику. Из-за нежелательности, чтобы его угрюмый гот, только и согласившийся дни напролёт грести вокруг острова, что в попытке избежать службы блядским монголам, установившим в степи свои дрочеёбные порядки, видел подобное и то, к чему это могло привести — их интрижка пока оставалась хрупка, не константна — ударил веслом, сильно, этим же веслом загнал тело под лодку. Поспешно занял прежнюю позу снисходительного ожидания. Мимо проплыл островок из запутавшихся вперемешку с конским волосом водорослей. На исходе был седьмой и один до окончания, он уже почти принадлежал ему, но тут Готфрид заметил, что с острова за ним следят, ждать дальше не представлялось возможным.

Скопления стоячей воды с разлагающимися остатками и продолжающими развиваться, раскинулись во все стороны. Он выломал им по шесту, нащупывать дно, часто это удавалось. Преодолевали трясину целый день, вдоволь насмотревшись на белые лица утопленников, на всё, что ниже таких лиц или, учитывая их гомотетию, прилегало. С наступлением сумерек ступили на твёрдую уже везде подошву, в определённом месте отвесно уходящую в конденсат на поверхности, в воду, потом в сфагновый торф. Шесты упали синхронно.

Начали штурм на рассвете. С его проворством, находя пальцами, чья физическая сила, должно быть, могла сравниться с воздействием Фаэтона на речной бассейн Рипейских гор, всевозможные отверстия, являя собой так давно представляемый им образ поверенного некоего древнего региона Евразии, но не просто наблюдателя, а одного из абсолютов, созидателей, кровь от крови, он взобрался стремительнее, сел спиной к долине, стал смотреть на его мучения. А Г., хоть и являлся носителем экстраординарного подсознательного опыта, полностью отдавал себе отчёт, что в алхимии формулы — это только дурацкая ширма, при всей сосредоточенности на результате и неисчерпаемых мерах, лез весь пунцовый от стыда за свою телесную несостоятельность, по той же причине он и ударил того паренька веслом, по той же причине мы имеем перед глазами то, что имеем, ждём весны, сочувствуем животным.

С высоты долина просматривалась вся, разбитая на две близко к равным половинам синей полоской реки. Внутренние склоны её пронизали овоиды лучистой структуры, не надоедало смотреть хоть целый день, смотреть, но так и не решить для себя, рукотворно ли се, помогают ли эти витражи ловить и уничтожать разной серьёзности любопытствующих. Реку, ближе к их местоположению, пересекал неширокий каменный мост. На дальнем пляже, полуночном, близко к стене, из утренней дымки проступало кладбище, много крестов, мало памятников, единообразный строй отпиленных плоскостей и чуть ниже воздушное молоко. Под мостом виднелся маленький и какой-то ветхий, неосновательный каменный дом, построенный, казалось, из того, что обнаружилось на дне реки. Дальше по течению, около полуверсты от моста, деревянная церковь, по очертаниям близкая к каабе. За ней, с левой стороны, обветренный деревянный дом — византийская готика.

Около полудня из церкви вышел толстый низкорослый негр, облачавшийся словно из его тюка. Его движения настораживали, требовали в них разобраться. С наступлением тьмы он отправился на разведку. За этот день в горизонтальном положении Г. вполне образумился, совладал с чувствами. В который раз сделал выбор между личным и общественным, на сегодняшний день уже легко меняя последнее местами с собственными интересами, не лежащими в определённой постыдной плоскости. Он описал ему и сам объект, но так, не универсально. Сказал, charta antiqua [76], будет стоять особняком от прочего и, вероятнее