Чудаки - Борис Панасович Комар

порог, вошли в комнату.

Бабуся сидела на полу, вылущивала фасоль.

Поздоровались.

— О, все же наведался! — укоризненно глянула на Сашка. — А то ни отца, ни сына не слышно и не видно. Чего это вы забыли про нас? Может, обижаетесь? Так вроде бы не за что.

Кряхтя, встала, высыпала из фартука в сито пеструю фасоль, вытерла тряпкой лавку.

— Садитесь.

Бабуся вынула из-под шестка накрытую рушником макитру, поставила возле них на стол.

— Поешьте пирожочков с маком. — Сняла рушник. — Вкусненькие получились!

— Спасибо, мы не голодные! Недавно пообедали, — отказывались мальчики.

— Благодарить будете, когда поедите. Берите, берите, не стесняйтесь. А я тем временем к кринице за водичкой схожу…

— Мы сами принесем! — вскочили с лавки.

— Э, нет, там надо умеючи: крюк поломанный, еще ведро упустите.

Надела поношенный дедусев пиджак, закуталась в платок, хотя на дворе было тепло, солнечно, и вышла в сени. Звякнула там порожним ведром и направилась по тропинке через рощицу к кринице.

Мальчики, хоть и отказывались от угощения, все же заглянули в макитру, а в ней оказались такие румяные, такие пахучие пирожки, что не утерпели, взяли сначала по одному, потом по другому, а там и по третьему.

Валентина Михайловна занимала небольшую комнатку-боковушку.

Дверь в нее была приоткрыта, и было видно никелированную кровать, застланную голубым покрывалом, небольшой портрет Тараса Шевченко в узорчатой рамке над кроватью, краешек стола со стопками книг и тетрадей.

— Вон и та толстая тетрадь, в которой она писала вчера, — прошептал Сашко.

— Где? — забегали глаза у Миколы.

— На столе. Видишь, в красном переплете. Я приметил.

Микола выглянул в окно, потом на цыпочках пошел в комнату учительницы.

— Ты что?! — попытался было остановить его Сашко.

— Молчи! — цыкнул на друга Микола. — Смотри лучше, чтобы бабуся не застукала!

Тогда Сашко, затаив дыхание, пошел вслед за Миколой. Встал возле окна, чуть отвернул занавеску.

— «Дневник», — прочитал Микола на первой странице тетради. — Ты смотри, и у учителей дневники есть!

— Ох, Микола, брось, не надо!

— А! — махнул рукой Микола.

Следующий лист был исписан мелким, но разборчивым почерком.

— «1 июля, — начал читать вслух. — Вчера нам вручили дипломы об окончании Полтавского педагогического института. Значит, с этого дня мы полноправные педагоги. Разъедемся кто куда и, может, никогда уже больше не встретимся…»

Микола пробегал глазами по страницам. Валентина Михайловна писала, как она пошла в отдел народного образования и там ей предложили учительствовать в их селе, Лепехивке, потом — как добиралась сюда…

— Ага, вот и про нас есть. «…Из сада выскочил сердитый сторож. Ругал каких-то мальчишек, воровавших яблоки и сломавших на дереве сук. Я заметила — неподалеку торчит из канавки собачий хвост. Попрощавшись со сторожем, подошла к канавке. Они вылезли. Ох и чудаки! Один худой и длинный, другой толстый и низенький. Ну точно Дон-Кихот и Санчо Панса! Меньший загнал в ногу колючку. Я вытащила. За это он дал мне два яблока. А они такие кислые и терпкие, что во рту свело. Несмотря на это мальчики уписывали их, да еще и причмокивали. Я стала корить «воров», мол, дурно они поступают, что воруют яблоки в колхозном саду. И тогда они такого мне о себе наговорили, что даже страшно стало — ведь придется таких учить и воспитывать. Они сказали, что перешли в шестой класс. Тот, высокий, видно, типичный школьный заводила, на такого ученики, особенно мальчики, смотрят подобострастно и восхищаются всеми его выходками. Однако, мне кажется, хлопец он сметливый и умный. (В этом месте Микола повысил голос, чтобы слышал Сашко.) Другой, Сашко, страшно симпатичный мальчуган, но, видно, совершенно под влиянием…» — Микола умолк, дальше читал про себя.

— Чего же ты? Читай вслух, — настаивал Сашко.

— Да тут неразборчиво написано…

— А ну, покажи, — шагнул Сашко к столу.

— Ты стой там, наблюдай, — замахал руками Микола. — Я сам разберу. «…Он во всем слушается…» Ну, это неинтересно. — И перевернул несколько листов. — О, вот еще про нас: «Дежурный докладывает. Вижу: на столе стеклянная чернильница с красивой крышечкой. Машинально снимаю ее, а оттуда вылетает целый рой ос. Милые, дорогие мои ребятки, какие же вы еще наивные и глупенькие! Хотели напугать «вредную» учительницу. Как хорошо я вас знаю. Сама же недавно со школьной скамьи! А что я не назвала себя тогда, когда впервые встретилась с Миколой Петренко и Сашком Антонюком, так это же без умысла…»

— Дальше, дальше, читай, — подгонял Сашко.

— «Я уверена, что именно они подстроили мне это. Но ничего, верю, мы еще будем друзьями!..»

— А как же, друзьями, а сама, наверно, понесла камешек в милицию — тоже друг называется!.. — Микола поискал глазами по столу, не остался ли камешек случайно дома. Нет, не видать.

— Ты в конце почитай, там она, наверное, о нем тоже написала.

— Погоди, вот тут про маму что-то… «Сегодня была у Миколы Петренко дома. Он привязал к калитке собаку, видимо, думал, что я побоюсь войти…» Такую не обманешь… «Мать у него растит сына одна, муж погиб. Ее уважают в селе, работает она бригадиром садово-огородной бригады. Мы о многом с ней поговорили. Хотя ей и некогда всегда, все же пообещала больше уделять внимания сыну, которого она очень любит и хочет, чтобы «из него вышел человек». С Миколиной матерью у меня уже есть контакт.

Труднее будет, видимо, наладить его с отцом Сашка. Этот пьет. Жена оставила его. Мальчуган неухожен, в глазах затаенная печаль. Удивляюсь, почему за такого отца по-настоящему не возьмется весь коллектив, вся общественность и не направит его на правильный путь? Непременно встречусь с ним. А при случае поговорю с Александром, расспрошу, все ли у него есть учебники, может, чем-то нужно помочь. Только это, мне кажется, следует делать так, чтобы не обидеть мальчика, потому что — я имела уже возможность убедиться в этом — он очень ранимый…»

Сашко стоял, понурив голову. Ему стало жаль себя, отца, маму, братика и сестричку. На глаза набегали слезы, и он едва сдерживался, чтобы не расплакаться.

— Ты, Сашко, слушать слушай, но и на дорогу поглядывай… Бабуси что-то долго нет. — Микола перевернул еще с десяток листов. — «10 сентября. Порой отступаю от программы. Стараюсь учесть местные условия, объединить изучение ботаники и зоологии с конкретными интересами школьников — будущих хлеборобов, садоводов, животноводов. С радостью замечаю: многих учеников уже увлек мой предмет. Сегодня географ Тарас Константинович говорит: «Мы на вас, Валентина Михайловна, очень сердимся». — «Почему»? — спрашиваю, не заметив в его глазах лукавинки. «Как почему? Вы же до того учеников замучили своей ботаникой и зоологией, что они