Роман тайн «Доктор Живаго» - Игорь Смирнов

95

Johann Gottlieb Fichte, Versuch einer Kritik aller Offenbarung (1792), hrsg. und eingeleitet von H. Ju. Verwegen, Hamburg, 1983, 59–60.

96

Дистанцируясь от Фихте, Пастернак одновременно отмежевывал себя от марбуржца, учившегося у тех же, что и он, философов, Б. П. Вышеславцева, который защитил в 1914 г. в Московском университете магистерскую диссертацию на тему «Этика Фихте».

97

В файле — полужирный. — прим. верст.

98

F. W. J. Schelling, op. cit., 259–260.

99

Ibid., 297.

100

В «Лолите» Набоков, страстный противник «Доктора Живаго», сюжет — но использовал ту же жизненную ситуацию из биографии Вяч. Иванова, что и Пастернак при изображении юности Лары.

101

Ср. мотив честности мастериц в «Что делать?»: «…главное, — говорит Вера Павловна, — то, чтобы с самого начала, когда выбираешь немногих, делать осмотрительно, чтобы это были в самом деле люди честные…» (Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч. в 15-ти тт., т. 11, Москва, 1939, 113).

102

Это же различие между Верой Павловной и Амалией Карловной обсуждается в: Olga Matich, «Doktor Zhivago»: Voyeurism and Shadow Play as Narrative Perspective (ms); романы Чернышевского и Пастернака сравниваются в статье и в других отношениях.

103

Умершую хозяйку звали Левицкой. Эта фамилия встречается уже в ранних набросках «Доктора Живаго» (главы «Тетя Оля» и «Ночь в декабре») — там ее носит тетка героя, революционерка Ольга Васильевна Левицкая, чьи имя и отчество недвусмысленно отсылают нас к Ольге Сократовне Васильевой, в замужестве Чернышевской, послужившей прототипом Веры Павловны (об отражении в «Что делать?» семейной истории автора см. подробно: Irina Paperno, Chernyshevsky and the Age of Realism. A Study in the Semiotics of Behavior, Stanford, California 1988, 98 ff). В окончательной редакции «Доктора Живаго» имя «Ольга» получила швея-ученица Демина, которую приближает к себе мадам Гишар. Учтем еще, что сын мадам Гишар, Родион Федорович, должен был взять себе, согласно первоначальному замыслу Пастернака (3, 625), фамилию «Решетников», адресующую, помимо прочего, к соратнику Чернышевского, писателю-шестидесятнику, Федору Михайловичу Решетникову (чья уральская горнозаводская тематика наверняка была близка Пастернаку).

104

Н. Г. Чернышевский, цит. соч., 284.

105

М. С. Альтман, Достоевский. По вехам имен, Саратов, 1975, 55 и след.

106

Покидая семью и скрытно пребывая поблизости от нее («совсем […] на виду» (3, 479)), Живаго повторяет поведение Алексея, человека Божия, который бросил жену и после длительных мытарств поселился неузнанным в доме, где она жила вместе с его родителями. Вот еще одно разительное мотивное совпадение романа с Житием: «домочадцы», посланные отцом Алексея, человека Божия, на розыски исчезнувшего сына, встречают беглеца, однако не опознают его и дают ему милостыню; сходно с этим Юрий Живаго получает деньги за пилку дров от некоего лица, увлеченно читающего его сочинения, но не догадывающегося о том, что имеет дело с их автором. Гордон и Дудоров, пеняющие Живаго за то, что он не может упорядочить свои семейные отношения, не замечают христианско-подвижнической основы в его действиях. Из истории Алексея, человека Божия, происходившего, как значится в некоторых редакциях Жития (ср.: В. П. Адрианова-Перетц, Житие Алексея человека Божия в древней русской литературе и народной словесности, Петроград, 1917, 79–80), из патрицианского рода, берет начало и имя «Патрикий», которым будущий Юрий Живаго был наделен на первой стадии работы Пастернака над романом. Ср. использование «Жития Алексея, человека Божия» в «Братьях Карамазовых», штудировавшихся Пастернаком во время создания «Доктора Живаго»: В. Е. Ветловская, Поэтика романа «Братья Карамазовы», Ленинград, 1977, 168 и след. О продолжении «Братьев Карамазовых» в «Докторе Живаго» см. ниже, в заключительной части книжки.

107

Об этой технике пастернаковской работы с источниками см. подробно: И. П. Смирнов, Порождение интертекста, 22 и след.

108

О других предвосхищениях «Августа» в прозаической и стихотворной частях романа см.: Hella Gaumnitz, Die Gedichte des Doktor Živago. Dissertation zur Erlangung des Doktorgrades der Philosophischen Fakultät der Universität zu Tübingen, 1969, 80 ff; Henry Gifford, Pasternak, A Critical Study, Cambridge, 1977, 209.

109

Per Arne Bodin, Pasternak and Christian Art. — In: Boris Pasternak. Essays, ed. by N. Å. Nilsson, Stockholm, 1976, 207–210. Конечно же, Пастернак думал, приурочивая свой текст к шестому августа, не только о православном празднике, но и о дне, когда американцы сбросили их первую атомную бомбу на японцев (ср. мотив «нетронутости распадом» в «Августе»).

110

Исследование реминисценций из изобразительного искусства у Пастернака еще только начинается — ср: В. Лепахин, Иконопись и живопись, вечность и время в «Рождественской звезде» Б Пастернака — Acta Universitatis Szegediensis. Dissertationes Slavicae, XIX, Szeged, 1988, 255 ff; Д. ди Симпличио, Б. Пастернак и живопись. — In: Boris Pasternak and his Times. Selected Papers from the Second International Symposium on Pasternak, ed. by L. Fleishman, Berkeley, 1989, 195 ff; Вяч. Вс. Иванов, Колыхающийся занавес Из заметок о Пастернаке и изобразительном искусстве. — В сб.: Мир Пастернака, Москва, 1989,55 и след.; I. Galperin, Pasternak's Cubist Autobiography: Детство Люверс as Охранная грамота of Boris Pasternak (ms).

111

К этому новаторскому изобразительному решению Рафаэль пришел не сразу: Konrad Oberhuber, Raphaels «Transfiguration». Stil und Bedeutung, Stuttgart, 1982, 29.

112

Эта связь, как многократно отмечалось исследователями, имеет у Пастернака и биографическую подоплеку — см. подробно: Л. Флейшман, Автобиофафическое и «Август» Пастернака. — Л. Ф., Статьи о Пастернаке. Bremen, 1977, 102 и след.

113

Ср. ложную высь, в которую влечет Гордона и Дудорова их приспосабливание к советской действительности: «Юрий Андреевич не выносил политического мистицизма советской интеллигенции, того, что было ее высшим достижением или, как тогда бы сказали, — духовным потолком эпохи» (3, 475).

114

В «Августе», напротив, голос лирического субъекта звучит даже после его смерти:

«Был всеми ощутим физическиСпокойный голос чей-то рядом.То прежний голос мой провидческийЗвучал нетронутый распадом».

(3, 525)

Основанием этих пастернаковских строк, кроме уничтожения Хиросимы, было «Завещание», открывавшее гоголевские «Выбранные места из переписки с друзьями»: «…может быть, посмертный голос мой напомнит вообще об осмотрительности» (Н. В. Гоголь, Полн. собр. соч., т. 8 [Москва, Ленинград] 1952, 219). Одна из тем «Завещания» — «Преображение» Рафаэля, гравированное Иордановым, чей эстамп Гоголь советует читателям покупать вместо его собственного портрета. «Выбранные места…» были одним из важнейших претекстов всего творчества Пастернака, например, его стихотворения «В больнице», опирающегося на гоголевскую статью «Значение болезней» («… смиряюсь я всякую минуту и не нахожу слов, как благодарить небесного промыслителя за мою болезнь» (там же, 229)):

Тогда он взглянул благодарноВ окно, за которым стенаБыла точно искрой пожарнойИз города озарена […]«О, господи, как совершенныДела твои», — думал больной…

(2, 103)

Об откликах Гоголя на творчество Рафаэля см. подробно: Irene Pearson, Raphael as Seen by Russian Writers from Zhukovsky to Turgenev. — Slavic and East European Review, 1981, Vol. 59, № 3, 354 ff.

115

Мы имеем здесь дело с прозрачной реминисценцией из — «Телеги жизни» Пушкина и с замаскированной — из пушкинского претекста — из диалога Платона «Федр», где рассуждения об «искусстве речи» совмещены с изложением мифа о разуме-вознице, управляющем конями души (как раз этого разума и недостает друзьям Юрия Живаго). Интертекстуальная работа Пастернака имеет две стороны: она раскрывает претекст претекста, но в то же время вуалирует это проникновение в дальнюю культурную историю. Пастернак перекраивает в процитированном отрывке из романа свой ранний — стоящий в платоновской традиции — отзыв о Ленине:

«Он управлял теченьем мыслейИ только потому — страной».

(1, 280)

О ленинской теме в творчестве Пастернака 20-х гг., в том числе и в «Высокой болезни», см. подробно: Лазарь Флейшман, Пастернак и Ленин. — In: Literature, Culture, and Society in the Modern Age. In Honor of Joseph Frank. Part II (= Stanford Slavic Studies, Vol. 4:2), Stanford, 1992, 97–135.