Мушкетерка - Лэйнофф Лили

— Ах, Таня, прошу, не отказывай мне в этом удовольствии! Готова поспорить, что он рифмоплет! — воскликнула Портия и обернулась к Теа. Та кивнула в знак согласия. — Он определенно тобой увлекся. Да и сам произвел впечатление, — продолжала она, пока я снимала с себя остатки украшений. — Ты и слова не произнесла с тех пор, как мы вернулись.

— Это потому, что ты не даешь ей ничего сказать! — возразила Арья, которая наблюдала за нами, прислонившись к дверному косяку.

Портия взвизгнула:

— И давно ты там стоишь? Ты же знаешь, я терпеть не могу, когда ты так делаешь!

— Я не виновата, что ты не смотришь по сторонам, — ответила Арья.

Портия фыркнула и плюхнулась на край кровати:

— Нечестно так подкрадываться! Мадам де Тревиль говорит, что я топаю, как лошадь по мостовой.

— Все дело в практике, — негромко сказала Арья. Она продолжала смотреть на Портию, но та уже вернулась к разговору.

— Да, Вердон — крепкий орешек, но я бы предпочла получить его в качестве объекта, чем отвлекать чье-то внимание, — рассуждала Портия. — Мне пришлось бесконечно выслушивать разглагольствования той дамы. Mon Dieu, сколько можно обсуждать ткани и крой, прежде чем окончательно сойдешь с ума? Никому не интересны подробности о твоем новом платье, Бабетта!

— Тем более что платье было не так уж и хорошо, — подхватила Теа.

Портия посмотрела на нее и застонала.

— Что? — удивилась Теа. — Ведь это правда! Вышивка расположена неудачно — какой смысл затевать эту канитель, если все твои усилия только уродуют фигуру?

Несмотря на то что ноги у меня ныли от усталости, а на периферии зрения подстерегало головокружение, я рассмеялась. Потом я вспомнила то, что случилось накануне бала, и помрачнела.

— Таня, что с тобой? — Теа обеспокоенно посмотрела на меня.

— Да просто… — В моей памяти всплыл коридор, Анри, смотрящий ей вслед… и то, как она произносила его имя. — Тебе не показалось, что Анри в последнее время какой-то странный?

Арья и Портия были чем-то заняты и не обратили на меня внимания. Теа наморщила нос:

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю… он кажется каким-то напряженным. И сердитым.

Теа положила руку мне на плечо и направила взгляд в зеркало.

— Мне кажется, мы все напряжены, как думаешь? Всем в этом доме известно, что мы в одном шаге от короля и его… ох, даже думать об этом страшно, не то что произносить вслух. А еще, мне кажется, Анри берет у Сансона дополнительную работу. Он не хочет вечно ходить в подмастерьях. — Она внимательно посмотрела на меня. — Таня, ты уверена, что в порядке? Если хочешь, я заварю тебе чаю, хотя придется делать это тайком. Мадам не подпускает меня к чайникам с тех пор, как произошел тот инцидент со старинными кружевами и ночным горшком.

Я покачала головой и улыбнулась ей в знак того, что все хорошо. Да, я покачала головой — но всю ночь потом у меня покалывало в затылке, и я то и дело вскидывалась, ожидая увидеть пару глаз, наблюдающих за мной.

Мадам де Тревиль объявила, что я успешно справилась с первым заданием. Теперь нужно было подтолкнуть юного Вердона к действию. И я сделала то, что было велено. Надев платье цвета сумерек, я отвлекала внимание сына виконта, недавно вернувшегося из изгнания, пока Портия флиртовала с его отцом, предоставляя Арье и Теа достаточно времени, чтобы проникнуть в его частные покои, в его подвалы, в любые закоулки, где он мог спрятать контрабандные товары, привезенные в Париж. На этот раз я справлялась гораздо лучше. Становилось легче, когда я думала о том, ради чего я все это делаю. Не ради короля, но ради людей, которые пострадают, если его убьют. По крайней мере, временами это помогало, но порой я отвлекалась, начинала ковырять ногти и чересчур громко смеяться при мысли о спасении короля. Хотя теперь, когда отца больше не было, у меня имелась более важная цель. А когда я поднимала лицо, я встречалась взглядом с Вердоном, словно он понимал мой смех, слышал его, словно его глаза неизменно были направлены на меня.

На следующее утро меня разбудил голос Портии, едва пробивавшийся сквозь гудение в голове:

— Пошевеливайся! Ты что, забыла, что у нас с утра тренировка?

Я попыталась сесть, но немедленно пожалела об этом.

— Таня? — Ее голос прозвучал ближе — должно быть, она вошла в комнату и стояла где-то совсем рядом с кроватью.

— Кажется, я перетрудилась.

Пауза.

— Но я думала… — Еще одна пауза, потом я пошевелилась, и ее лицо раздвоилось. — Вчера ты вроде бы была в порядке.

Вчера я была не в порядке. Я никогда не была в порядке. Но даже если бы была, это не гарантировало, что сегодня будет так же. Портия не знала и не могла знать, как я восприняла ее слова, какие чувства они у меня вызывали.

— Бывают хорошие дни, а бывают плохие. В последнее время случалось больше хороших — уверена, мадам де Тревиль приписывает эту заслугу изнурительным тренировкам. Но рано или поздно должен был наступить плохой день.

Портия села на кровать, скрипнувшую под ее весом:

— Наверное, это нелегко — ложиться спать и не знать, в каком состоянии проснешься.

Это было чудовищным преуменьшением. Она очень старалась, я могла прочесть это на ее лице. Но я слишком устала, чтобы оценить старания Портии, чтобы сказать, что я очень ценю ее попытки поставить себя на мое место.

— Чем хочешь заняться? — спросила она.

— Вопрос не в том, чего я хочу, а в том, что могу, — резко ответила я, и меня немедленно охватило чувство вины. И страха — страха, что ее лицо превратится в лицо Маргерит. — Прости, я не хотела, чтобы это так прозвучало.

— Не извиняйся. Я заслужила, — сказала Портия. — Я пока сама отработаю кое-какие приемы. А вместе потом потренируемся.

Когда она ушла, я попыталась снова уснуть. Но каждый раз, когда я опускала веки, передо мной всплывали лица: папы, мамы, мадам де Тревиль, других мушкетерок… иногда появлялось лицо Вердона, и, когда я узнавала его профиль, у меня в животе все сжималось. Да, он был красив, обаятелен, но ведь я к этому готовилась. Так отчего мне не давали покоя его слова? «Сидеть может быть куда предпочтительнее… все зависит от компании». «Я не настолько самонадеян, чтобы строить предположения о чувствах и мыслях женщины. И я не из тех, кто делает поспешные выводы из чьего-то недомогания». А что, если он вовсе не такой негодяй, каким его считает мадам де Тревиль? Я застонала и уперлась взглядом в балдахин.

Еще несколько месяцев назад чрезмерное напряжение сил приковало бы меня к постели на много дней. Однако в тот день я сумела добраться до столовой и впихнуть в себя легкий ужин, а на следующий уже начала понемногу отрабатывать шаги. Головокружение не отступило, и я все так же чувствовала себя больной. Но мои ноги стали сильнее. Они поддерживали меня. При прежних симптомах я уже не падала в обморок. Еще через день я ожидала Портию в тренировочном зале с легкой улыбкой на лице. Это далось мне непросто, но я смогла, я справилась. Я пришла на тренировку не для того, чтобы покрасоваться. Я пришла ради себя.

После всех этих званых вечеров, танцев, флирта и шпионажа в фехтовальном зале я словно возвращалась домой. Удар клинка о клинок. Глаза прищурены, ноги согнуты в коленях. Звон стали, парирующий удар. Портия засмеялась, сумев отразить мою атаку и едва не выбив шпагу у меня из рук. Но я была хитрее и выжидала, пока она начнет атаковать. И когда она уже решила, что победа за ней, я отпрыгнула назад, став недосягаемой для ее выпада.

Где-то рядом захлопала в ладоши Теа, лицо Портии сосредоточенно наморщилось.

Она снова сделала выпад, моя шпага встретилась с ее. И тут это случилось. Я никак не могла этому помешать. Когда клинки, столкнувшись, разбросали искры, я выронила шпагу. Из моего горла вырвалось короткое рыдание.

Я провалилась в воспоминание о том, как мы с отцом были вместе в конюшне: утренний свет пробивается сквозь щели в крыше, в воздухе порхают пылинки, я поворачиваюсь, чтобы перехватить его удар. «Papa!» — взвизгиваю я, роняя шпагу при виде посыпавшихся искр, ярких, моментально гаснущих. Но отец не сердится — наоборот, ему смешно. «Не бойся. Посмотри, какая ты сильная, ma fille, моя девочка. Посмотри, что ты сумела сотворить своей рукой и шпагой». Я бросаю недоверчивый взгляд на клинок. Папа поднимает шпагу с пола и снова вручает мне: «Ваше оружие, мадемуазель Мушкетерка». Тогда он впервые назвал меня так.