Синий маяк - Ксения Литвинова

судорога.

— Ты для этого слишком слаб, — передразнивает она с нервной усмешкой, — я думала, ты вообще в себя не придёшь. Что я только ни делала, тебе было всё едино. И ты постоянно норовил истечь кровью. Кто бы знал, что в человеке её целое море! Я очнулась мокрая насквозь. Платье так и пришлось выбросить.

У неё такой вид, будто её до сих пор мутит.

— Не всё же тебе меня пугать! — усмехаюсь я. — Хотя платье жалко.

Эйка отвечает тяжёлым нечитаемым взглядом, а потом пихает ногой стопку томов по врачеванию, сложенную возле моей подушки.

— Вот твои книги, чародей. Лечись, если найдёшь способ. Я больше ничем помочь не могу. Если укус снова откроется, прощайся с жизнью. И побереги простыни! Чистых не осталось.

О! Хорошо, что она запаслась бельём. Ворох кровавых тряпок так и валяется в углу, и моя одежда там же. Всё в таком виде, будто меня оборотни рвали.

— Постараюсь, — обещаю я, не решаясь потянуться за книгой, — я помню, что ты не выносишь кровь.

— Лишь когда надо сдерживаться, — поясняет она, облизнув клыки, — а раз сдерживаться незачем, то кровь — это восхитительно! Но ты не забивай себе этим голову. Лучше поспи и подкрепись зайчиком. Я за эти дни подучилась, больше не пережариваю.

Ага, она уже за зайчиками слетала! И опять навострилась.

— Ты так говоришь, будто собралась куда-то. Куда? — спрашиваю я непринуждённо.

— На охоту, — прохладно улыбается Эй, — мне давно пора, я только ждала, чтобы ты очнулся.

— Какая охота? После человеческой крови ты можешь долго не есть.

Её голос продолжает остывать:

— Сейчас я больна, мне надо больше.

Я подбираю слова, теребя пальцем скол фарфоровой ручки. Похоже, назревают скандал и битва мировоззрений. Не уверен, что нам обоим по силам такая роскошь.

— Ты могла сказать раньше, сколько тебе требуется, — замечаю я, не поднимая глаз, — я бы добыл.

— Что ты добыл бы? — она смотрит на меня в упор, как перед броском.

Не знаю, что. Звезду с неба. Не дождавшись ответа, Эйка сбрасывает ноги с постели и поднимается, сердито вырвав у меня край юбки.

— Ночь ещё не настала, — пытаюсь я воззвать к её разуму, — давай посидим тихо. Полежим.

Да, лежать гораздо лучше. Так голова не кружится. Эй нетерпеливо оглядывается на гаснущее солнце и с усмешкой опускается в кресло. Оот этого легче не становится. Минута капает за минутой, и молчание между нами уже можно резать ножом.

— Больше ничего не хочешь? — уточняет она, полируя когти о бархатную обивку.

— Хочу, — решаю я, чуть подумав, — дай мне синюю воду. Там, на каминной полке.

Эйка выглядит недовольной, но приносит.

— На дне осталось, — предупреждает она, протянув бутыль.

— Ты поила меня этой гадостью?

— А ты меня чем поил?

Я делаю короткий глоток и сердито затыкаю пробку. Жидкий огонь прокатывается от горла до кончиков пальцев, и зрение обретает режущую чёткость.

— Всё ведь обошлось! Так почему бы тебе не успокоиться? — спрашиваю я, поморщившись.

— Потому что ты предатель! — огрызается Эй. — Хитрый стал, да? Сам мне лис таскаешь и сам же подставляешь шею! Ты уж определись.

— Ты сказала, что лис тебе мало. Вот ты и определись!

— Мне всегда будет мало, — заявляет Эйка, свирепо блеснув глазами из вечерних теней. — А ты всегда будешь хотеть, чтобы я тебя съела. Не можешь с этим совладать, прыгай в озеро, как грозился.

Она действительно отворяет окно. А там мороз, между прочим.

— Сразу прыгать? — уточняю я, сердито кутаясь в покрывало. — Или подождать, пока ты себя заморишь?

— Свою проблему я решу, а не решу, так сдохну. Так тому и быть, — обрубает Эйка.

— Не бывать этому, пока я жив.

Она отвечает глухим ворчанием, а мне вдруг становится смешно.

— Сама посуди, зачем мне кормить озёрных гадов, когда ты тоже голодная?

Эйка поворачивается к зимним небесам и произносит с усталой безнадёжностью:

— Вот поэтому я тебя ненавижу.

— Улетишь — не возьму тебя на корабль.

— Да пошёл ты со своими кораблями, — бросает она через плечо.

— И то верно! — вздыхаю я с облегчением. — Сей же час и отправлюсь. Ты пока лети, куда хотела, не оборачивайся.

С третьей попытки у меня получается встать.

— Это ещё зачем? — настораживается Эй.

— Затем, что ты… Сгинешь, — предрекаю я, с трудом отдышавшись. — Хочу к тому времени быть… За горизонтом.

Весь пол сегодня волнами. Я делаю несколько шагов, цепляясь за нарисованный на стене океан, и безмерно устаю от качки.

— Ну-ну, плыви, — цедит Эйка из-за спины, — куда плыть-то собрался?

— За помощью, — хриплю я, доковыляв до подоконника, — привезу нормальных магов, чтобы вас всех тут расколдовали по самое не балуйся.

— О! — сумрачно оживляется Эй. — Вот это дело! Чем же я стану, если меня расколдовать? Прахом?

Этим вопросом я не задавался. Надо будет задаться, если кровь вернётся к мозгам. Пока я просто говорю ей:

— Ты бы уже три дня прахом была.

Эйка молчит пару долгих мгновений.

— Всё равно ты не доберёшься до берега, — решает она наконец. — Это у тебя от укуса такая тьма замыслов. Ляг, ненормальный! А то опять кровь пойдёт.

— Тебе что за дело?

— Ну, я же не какая-нибудь тварь бессердечная, — усмехается она.

И подходит. Лучше бы не подходила. И обнимает. Лучше бы не обнимала. У меня, когда она так прижимается, всё перед глазами плывёт.

— Ложись, а? — упрашивает Эй, поглаживая едва зажившие рубцы на моих рёбрах. — Ну, мне, правда, надо. Или это не кончится. Подожди, я тебя прошу. Мне сейчас опасно с тобой быть.

Я трясу головой, отказываясь слушать.

— Никуда ты не полетишь, и не лезь ко мне со своими выходками! Ты какую-то блажь себе в голову вбила. Или убьёшь кого, или сама убьёшься. Через мой труп.

— Страсти какие! — ахает она. — Ну-ну. Я подожду, пока ты в обморок грохнешься.

— Долго придётся ждать.

Эйка с мрачной усмешкой расправляет крылья. Ветер треплет на ней зелёный шёлк, готовясь понести на все четыре стороны. Ага, сейчас! Я взбираюсь на подоконник и заслоняю ей путь. Холод режет кожу, но в раздрае чувств он кажется мне огнём. Эйка внимательно за мной наблюдает и даже не щурится от ветра.

— Спускайся, — предлагает она негромко, — а то сдует. Или всё-таки решил прыгать?

— От тебя зависит, — отвечаю я, цепляясь за оконную створку.

— Если от меня, то я поймаю, — рассуждает она, — а если у тебя своя голова имеется, то слезай. Простудишься, и не поплывём никуда.

— Мы и так не поплывём, — обрубаю я, — и не маши на меня своими крыльями! Я же за Перо не хватаюсь.

— Как скажешь, —