Книга об отце (Ева и Фритьоф) - Лив Нансен-Хейер

«Какое мне дело до его послеобеденного отдыха, я забарабанил кулаками в дверь и распахнул ее. Мон с книгой лежал на диване, курил трубку. Он вскочил и бессмысленно уставился на высокого мужчину, стоявшего в дверях. Трубка упала на пол, на лице у него отразилось волнение. Наконец он воскликнул: «Фритьоф Нансен? Быть не может! Слава богу, вы живы!» Он бросился в мои объ­ятия, а затем в объятия Юхансена».

Пока они сидели, расспрашивая друг друга, слух о возвращении Нансена облетел весь город, и когда они выглянули в окно, то вся улица была черна от людей. В гавани повсюду развевались флаги, освещенные вечерним солнцем.

Вскоре начали поступать телеграммы. Первая была от Евы. «Несказанно счастлива!» У них с Лив все хорошо. Юхансен тоже получил только хорошие новости. Все печали остались позади.

Недоставало только «Фрама». Но и он придет. Сомнений быть не могло, и ждать осталось недолго. (11)

Нансен, с Евой встретились в Хаммерфесте. Весь город в честь приезда отца был празднично убран от моря до самых гор, тысячи людей вышли встречать его. К большому своему удив­лению Нансен увидел здесь своего друга сэра Джорджа Баден-Пауля, который вместе с супругой на своей яхте «Отариа» собирался отправиться в Ледовитый океан на поиски норвежцев.

Ева прибыла на рейсовом пароходе к вечеру. Прошло три года и два месяца нескончаемого ожидания и неизвестности, и вот они снова вместе. Несказанная радость!

Ничего плохого за это время не произошло. Оба здоровы. С Лив все хорошо — все остальное потонуло в радости. Да, все хорошо, за исключением «Фрама». С Евой приехал секретарь Нансена Кристофферсен, что было очень кстати. После великолепного праздника в Хаммерфесте все переселились на яхту.

Телеграммы еще продолжали поступать, однако Нансена начи­нало беспокоить отсутствие «Фрама». Все восторги казались ему бессмысленными, раз «Фрама» еще нет. Нансен уверенно телегра­фировал всем, что ожидает возвращения «Фрама» в августе, и те­перь он недоумевал, что же произошло с «Фрамом». Неужели и осенью не будет от него известий?..

Но вот пришла телеграмма:

«Шервей, 20.8.1896

Доктору Нансену

Фрам прибыл сегодня в хорошем состоянии. Все хорошо. Сразу выходим в Тромсё. С возвращением на родину.

Отто Свердруп».

Сперва Нансен не мог вымолвить ни слова. Комок под­ступил к горлу. Затем воскликнул: «„Фрам" вернулся!» Все вскочили. Юхансен просиял в улыбке, а начальник телеграфа, который сам доставил телеграмму на яхту, наслаждался впе­чатлением, которое произвела принесенная им новость. А Нансен уже был в каюте Евы. «Фрам» вернулся! Нет, просто не верится. Он снова и снова перечитывал телеграмму. Невыразимая благо­дарность переполняла его. «Фрам» вернулся — разнеслось по гавани, по городу, по всему миру.

Члены экипажа «Фрама» не меньше радовались, узнав, что оба их товарища вернулись на родину неделей раньше. Все вышло, как и предполагалось. В конце мая команда подорвала лед вокруг шхуны, к 12 июня лед уже стал настолько податливым, что кораблю удалось немного сдвинуться. Потом снова началось торошение и шхуну зажало льдом. Но это продолжалось не­долго, сжатие немного ослабло, льды начали разрежаться, расхо­диться, и шхуна медленно, миля за милей, стала продвигаться к открытому морю. 13 августа, в тот же день, когда Нансен и Юхансен прибыли в Вардё, «Фрам» вышел изо льдов. С корабля дали в знак прощания с Арктикой салют, и «Фрам» взял курс на Норвегию.

При встрече с первой же шхуной они спросили, что слышно о Нансене и Юхансене. Но их ничем не могли порадовать. У мыса Холланд им встретилась экспедиция Андрэ[93] на корабле «Вирго». Андрэ со своим капитаном поднялись на «Фрам». Но и они ни­чего не слыхали о судьбе двух норвежцев.

Как только «Фрам» бросил якорь в гавани Шёрвей, Свердруп и Бернтсен кинулись на телеграфную станцию. Была половина третьего ночи, и пришлось довольно долго стучать в дверь, пока наконец в окне не показалось чье-то заспанное лицо. «Черт знает что за жизнь, ночь ведь!»— проворчал телеграфист. «Да, вы правы,— ответил Свердруп.— Но впустите нас, пожалуйста, мы с „Фрама"».—«Что же вы сразу не сказали?» Свердруп спросил, не слышно ли что-нибудь о Нансене и Юхансене. «Да, у меня есть что сообщить,— ответил телеграфист.— Они прибыли в Вардё 13 августа, а теперь находятся в Хаммер-фесте».

«Нансен вернулся?!»— так и подпрыгнул Свердруп. Он бро­сился на корабль, чтобы сообщить новость остальным. Вскоре он вернулся с Блессингом, Могстадом, Скотт-Хансеном и Бернтсеном. Неужели Нансен и Юхансен и вправду вернулись? Что за день! Радость какая! Какое совпадение, они вернулись в Норвегию как раз в тот день, когда «Фрам» выбрался изо льдов! Все были не­сказанно рады и растроганы.

В ознаменование этой новости с «Фрама» прогремели два вы­стрела, их сопровождало громкое «ура». Когда на следующий день яхта «Отариа» бросила якорь в Тромсё, «Фрам» был уже там — обветренный, крепкий и невредимый.

В корабельном журнале Нансен писал: «Не берусь описать по­следовавшую за этим встречу. Думаю, что у всех у нас было одно чувство — вот мы опять вместе! Мы в Норвегии! Мы справились с нашей задачей».

А Ева! Чем все это было для нее?

У меня сохранилось ее письмо к Анне Шёт, которая жила тогда со мной в Готхобе. Письмо это из Тромсё, написано на следующий день после того, как Ева прибыла туда на яхте «Отариа».

«Дорогая Анна! Наконец-то удалось улучить минуту поделиться не­много с тобой впечатлениями о моей замечательной поездке. Все точно во сне, я на седьмом небе. Кто бы мог подумать, что бы­вает такое счастье! Беда только с этими злосчастными празднествами. В Хаммерфесте и Тромсё отпраздновали, теперь на очереди другие города. К счастью, Нансен решил нигде, кроме Тронхейма и Бергена, не останавливаться.

Боюсь, что домой мы доберемся только через две недели, не раньше. «Фрам» хотят привести в порядок. Мы с Нансеном живем на элегантной яхте у очень милых людей. Ради нас они готовы из кожи вон вылезть. Они доставят нас в Тронхейм, оттуда нас вместе с «Фрамом» отбуксируют в Христианию. Между нами говоря, «Фрам» похож на свинарник. Представь себе, мой муж выглядит великолеп­но — толстый, откормленный, здоровый. А я-то думала, что увижу на­стоящий скелет. Боже, какое счастье ходить по земле!

Надеюсь, с Лив все хорошо, я все боюсь, вдруг она заболеет. Дорогая, ты уж присмотри за ней и привези на набережную в торжественный день здоровой и красивой. Ты уж постарайся, чтобы пустили на набережную и чтобы Ялмар Вельхавен и Александр были с нею. Узнай в полиции, не может ли там случиться давка, не задавят ли малышку, если так, то пусть лучше сидит в экипаже. Одень ее потеплее,  там,  наверное,  будет холодно.  Передай  привет Лив от папы и от мамы, скажи ей, чтобы не забыла назвать его па­пой. Передай привет маме и всем домашним от нас обоих. А самый большой привет тебе от

твоей Евы.

Письмо бестолковое, но сама понимаешь...»

Тысячами поступали все новые и новые поздравительные теле­граммы. От Бьёрнстьерне Бьёрнсона — даже в стихах:

Был день, одетый в солнечный наряд,день, возвестивший: «Нансен снова с нами!»И вновь цвета Норвегии гласят:«Пришли его сподвижники на «Фраме»!.Над головой сияние венца,Страны чудес магнитное свеченье,Пройти путем героев до концаМечтает молодое поколенье.

Плавание вдоль берегов Норвегии к Христиании превратилось в триумфальное шествие. «Повсюду нас ждала сердечная встреча. Начиная с нарядно одетой публики на пароходах и кончая просты­ми рыбаками, которые махали нам из лодок».

Нансен с трудом переносил всю эту шумиху. Сам он, конечно, предпочел бы вернуться домой незаметно. Иногда его охватывал страх, что это никогда не кончится.

«Но вот там, на поручнях яхты, сидит Ева, ее силуэт вырисовы­вается на фоне пылающего заходящего солнца и вселяет в меня покой и уверенность».

9 сентября «Фрам», сопровождаемый сотнями больших и малых судов, бросил якорь в Христианияфьорде. Повсюду развевались флаги, грохотал салют, гремело «ура», мелькали платки и шляпы. Всю дорогу от Фердера до столицы Нансен и его товарищи про­стояли, сняв шляпы, и то и дело кланялись, кланялись, кланя­лись...

Проходили мимо Люсакера и Свартебукте. Там дом, знакомый берег. «Фрам» неторопливо вошел в Пипервик[94]. Набережная и причал черны от огромного стечения народа, вся гавань усеяна лодками, повсюду флаги, вымпелы. И нескончае­мые восторженные приветствия. Суда военного флота дали по три­надцати залпов. С Акерхуса прогремели пушки, им ответило эхо с гор, и тринадцать полярников ступили на почетное возвышение. Хор пропел церковный гимн, затем — государственный гимн Нор­вегии «Да, мы любим», который подхватили тысячи людей, стояв­ших на набережной с непокрытыми головами. Мэр Христиании, выступивший с торжественной речью, взволнованно благодарил Нансена. Длинная вереница карет, запряженных холеными ко­нями, потянулась по разукрашенным улицам, под несмолкаемые приветствия народа. Но в центре главной улицы Карл-Юхансгате, где стояла гостиница сестер Ларсен, Нансен разглядел в окне дорогое ему лицо. Он выскочил из кареты, взбежал по лестнице и обнял старую Марту Ларсен.