Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прочитал я про твоего восьмифунтового налима. Думаю, беда вся в том, что он за тебя сконфузился. Был он, наверное, налимишко этак на полфунта, а как увидал, что ты его всерьез за большого считаешь, — сконфузился, да и убежал скорее до восьми фунтов дорастать. Ну, не горюй, — вырастет, — авось опять к тебе попадет. Напиши мне, сколько сот налимов ты еще переловил и на сколько пудов.
В последних строках моего письма шлю я любезной кухарке моей Дарье Алексеевне с любовью низкий поклон от белого чела до матушки сырой земли и желаю ей на много лет здравствовать, в делах всякого благополучия и во всем преуспевания. А еще мой низкий поклон Верке и Шурке, и тете Мане, и тете Тане, и всем сродникам их. А еще поклонись ты от меня Клавке Ширяевой и скажи, что скоро я ей чего-нибудь напишу.
Ну, вот и все.
Брат твой В. Герасимов».Предпоследнее письмо было написано на листках, вырванных из записной книжки:
«Май 23-е.
Дорогие мои.
Вчера, по выздоровлении, я вернулся в полк и попал, как Чацкий — “с корабля — на бал”. Ещё подъезжая к последней станции, я уже слышал отдаленные звуки артиллерийской подготовки, а потом ехал 25 верст до полка — все время при звуках артиллерийского боя. Подъезжая к расположению полка (мы стояли в резерве), я увидел, что полк уже выстроился в полной готовности к наступлению.Успел только наскоро явиться к полковнику, был опять зачислен во 2-ю роту, но уже младшим офицером, так как ротный к-p был уже назначен другой; наскоро переоделся, заменил шашку более скромной лопатой и скатал шинель в скатку. Через час наш батальон был двинут на поддержку уже дерущемуся полку.
Теперь пишу при интересных условиях: наша рота стоит пока в резерве — в тех окопах, где наши стояли зимой. Наступающие части впереди, шагах в 800 — у австрийских проволочных заграждений. Со всех сторон гремит наша и австрийская артиллерия. Сплошной гул, отдельных орудийных выстрелов почти не различишь. От этого грохота у всех нас болит голова. Мимо нас несут “оттуда” и идут легкораненые и контуженные. К нам сюда залетают только редкие снаряды, потерь пока, слава Богу, никаких, но передним приходится туго. Час тому назад двинули вперед нашу 1-ю роту, а теперь у нее уже около 40 человек потерь убитыми и ранеными. Через час-два, вероятно, наступит наша очередь. Настроение спокойное и сосредоточенное. Если им суждено сегодня умереть, то это — счастливая смерть в день великого общего наступления. Горжусь нашими солдатиками: идут спокойно и умирают безропотно. Мимо нас пронесли десятки (может быть, и сотни) раненых, и я не слышал ни одного стона.
Родные мои. Чувствуете ли вы, что в этот день мы здесь деремся и умираем за вас и за общее дело! Известия об этом, слава Богу, до вас дойдут еще не скоро и вы сейчас, наверное, спокойны. Знай вы, что творится здесь сейчас — сколько сердец сжималось бы тревогой. Не могу больше писать: артиллерийская стрельба замолкла, несколько времени было затишье, а теперь поднялась отчаянная ружейная и пулеметная трескотня. Должно быть, наши пошли в атаку. Сейчас узнаем по телефону. Пока прощайте, мои дорогие, Бог даст — до следующего письма. Если даже наше дело не завершится победой, — не думайте о нас плохо: помните, что мы были честны и сделали, что могли.
Ваш Женя».Приписка:
«Май 24.
Операция закончена и вся наша рота уцелела. Ночью работали под огнем и — почти чудо — ни одного человека не потеряли. Сейчас получили благодарность корпусного командира — благодарит нашу и соседнюю дивизию за проявленную стойкость. Правда, мы австрийской стены не пробили, но не в этом и была наша задача. Зато сейчас пришла уже телефонограмма, что южнее нами уже одержаны крупные успехи — несколько десятков тысяч пленных, около 300 офицеров, орудия, пулеметы и т.д.
Мы сейчас в резерве, а скоро, говорят, оттянут нас назад. Бой еще идет, но это только отголоски вчерашнего боя. Недавно пришел денщик — принес письма, накопившиеся за время моего отсутствия. Как мне совестно перед вами, что я так редко вам пишу, хоть отсюда и нелегко писать.
Из Ровно я был эвакуирован в Киев, так как руке стало было хуже, но пробыл там недели полторы и поправился. Теперь рука зажила и чувствую себя хорошо.
Побродил по Киеву, побывал в лавре. Жизнь в Киеве кипит, но я как-то совершенно не воспринимал ее, она казалась мне какой-то ненастоящей. Было, сверх ожидания, не весело, а как-то тоскливо и немножечко противно и тянуло скорее уехать отсюда. До свиданья, мои дорогие.
Рад вам сообщить, что теперь довольно долго можно быть спокойным за меня.
Ваш Женя».А последнее письмо прапорщика было доставлено денщиком уже после гибели Герасимова в Брусиловском прорыве:
«Май 26.
“Ура. Мы ломим —
Гнутся шведы”.
Вечером третьего дня, вскоре после того, как я вам отправил предыдущее письмо — у нас начал обозначаться отход австрийцев. Замолкла их тяжелая артиллерия, постепенно начала замолкать легкая, а потом стихла совершенно — и только ружейные пули продолжали как-то высоко и неуверенно летать над окопами.В их тылу послышались 2–3 сильных взрыва — они взорвали склады патронов, задымились в разных местах сжигаемые деревни, и вскоре в наших руках были 1-я, 2-я, 3-я линия их окопов. Наш батальон переведен немного вправо — в резерв, и уже по дороге нам начали попадаться небольшие партии пленных австрийцев, оставленных ими для прикрытия отхода. К наступлению темноты наши были уже верстах в 5 за австрийскими окопами. Вчера, в 5 ч. утра, нас двинули опять на другой участок, а потом в погоню за австрийцами.
Остановились мы в 10-том часу вечера. Сегодня австрийцы опять уже отходят. 2 наших батальона дерутся сейчас под Колками — идет борьба за Стырь. Вечером австрийцы, вероятно, отойдут. Наш батальон после суток под огнем и 2-х дней похода сегодня отдыхает. Вот когда у нас настоящая Пасха. И солдаты, и мы повеселели и не теряем веселости, несмотря на большие переходы. Вчера немного смочило дождем, а сегодня отличная погода и мы чувствуем себя как на пикнике. Валяемся под соснами на травке, пьем чай с шоколадом и конфетками (весьма одобряем присланный мне Мишкой шоколад) и отъедаемся за прошлое и за будущее (вчера остались без обеда и без чая — закусили только вечером).
Мимо нас проводят изредка и сегодня проводят партии австрияков. Почти все они — пьяные, жалуются на большие потери от нашего артиллерийского огня.
Основательно обстроились они здесь на зиму. На брошенной ими позиции 4 линии окопов с проволочными заграждениями (перед первой линией окопов заграждения очень сильные). Сейчас пришло известие — Колки взяты, и мы уже за Стырью. Дело идет хорошо. До свидания, мои дорогие, кланяйтесь всем.
Ваш Женя».После прапорщика осталась брошюра, которая была писана для солдат, о чем упоминается в 14-м письме. Приводим этот простой, но выразительный текст, который ясно высвечивает и причины Первой мировой, и позицию русских патриотов:
«ИЗ-ЗА ЧЕГО ВОЮЕМ МЫ С ГЕРМАНИЕЙ
Спроси у нас любого солдата: “А что, братец, из-за чего воюем мы с немцами?” Иной ничего не ответит, — так и не знает, за что он отдает свои силы и свою жизнь. Иной, который толковый, скажет: “Из-за того, что Австрия напала на Сербию, а мы не захотели сербов дать в обиду, — пошли на Австрию войной. За австрийцев тут вступились немцы, а за нас — французы и англичане. Отсюда все и пошло”.
Выходит, значит, что все это истребление взаимное, которое сейчас чуть не целый мир захватило, — дело случайное. Не напади Австрия на Сербию или не вступись за сербов мы, ничего бы этого и не было.
Да и мы-то словно бы уж больно просты: из-за того, что Австрия где-то там на Сербию напала, у которой и вся-то армия в 300 тысяч, Россия вдруг миллионов своих сыновей не пожалела. Ну, мы еще туда-сюда: все-таки сербы народ нам родственный. А французы-то с англичанами с чего ввязались? Из-за чего — дружбы с нами что ли? Так ведь по нынешним временам — “дружба вместе, а табачок врозь”. “Из-за дружбы теперь миллионы людей не отдают, миллиарды денег на ветер не швыряют”. Видно, что-то тут не так. Видно, была причина поважнее Сербии, коль пошли одни народы Европы на других и дерутся вот уже второй год так, как до сих пор от сотворения мира не дрались.
А коли так, — из-за чего же, в самом деле, началась эта война, и кто ее настоящие зачинщики?
Начали эту войну, по-настоящему, не мы и даже не австрийцы, — начали её немцы, а зачем она понадобилась им, это мы сейчас узнаем. Кто умеет хоть немножко разбираться в картах и планах, то, взглянувши, как расположились государства в Европе, сразу увидит, что Германия зажата, как в тисках, — с одной стороны — Францией, а с другой — Россией. Немцы давным-давно уже начали с опаской поглядывать на своих могущественных соседей и думать: “А ну, как им вздумается вместе с разных сторон объявить нам войну. Пожалуй, ведь, нам придется тогда туго”. Сорок с лишком лет тому назад (в 1871 году) им выпал случай попробовать свои силы: французы объявили им войну. Германия тогда, как и Россия в былые годы, состояла из многих отдельных княжеств. Княжества эти объединились, победили Францию и заставили её уплатить огромные, по тогдашнему времени, деньги.
- Через три войны. Воспоминания командующего Южным и Закавказским фронтами. 1941—1945 - Иван Владимирович Тюленев - Биографии и Мемуары / Военная история
- 56-я армия в боях за Ростов. Первая победа Красной армии. Октябрь-декабрь 1941 - Владимир Афанасенко - Военная история
- Финал в Преисподней - Станислав Фреронов - Военная документалистика / Военная история / Прочее / Политика / Публицистика / Периодические издания
- Афган, снова Афган… - Александр Андогский - Военная история
- «Странная война» в Черном море (август-октябрь 1914 года) - Денис Козлов - Военная история
- Маршал Конев: мастер окружений - Ричард Михайлович Португальский - Биографии и Мемуары / Военная история
- Горы дышат огнем - Веселин Андреев - Военная история
- Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - Жан-Рох Куанье - Биографии и Мемуары / Военная история
- Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том II - Борис Галенин - Военная история
- Трагедии Севастопольской крепости - Александр Широкорад - Военная история