Брусиловский прорыв - Александр Бобров

Твою просьбу, Мама, я исполню, — относительно псалма.

Послал вам 50 рублей. 25 из них отдайте Зине — я ей должен, рублей 10–15 — употребите на подарки ребятишкам, — хоть и запоздают они, ну — лучше поздно, чем никогда, а остальными распорядитесь, как хотите. Ставьте на письмах № и число, чтобы я знал — все ли дошли и долго ли были в пути, и напишите — когда попадет к вам это письмо».

Отмечаю: прапорщик спокойно посылает 50 рублей домой — ползарплаты служащего!

Из 14-го впечатляющего письма, которое касается продовольственного снабжения армий Брусилова и офицерского меню не только на передовой, но и на запасных позициях:

«Февраль 18-е.

Дорогие мои.

За последнюю неделю мне крупно повезло: получил целую кучу писем и 2 посылки — 1 от комитета и 1 от вас. А я, как на грех, все это время довольно порядочно занят и в результате у всех в долгу.Теперь немножко освободился и начинаю выплачивать этот долг конечно с вас. Итак: посылки до нас, как видите, доходят и даже довольно аккуратно. И мы, офицеры, и солдаты получаем их довольно часто.Было страшно приятно получить посылку от вас, именно потому, что она из дому. Что же касается до ее содержания, то все присланное — мне одинаково приятно, как выражение вашей заботливости обо мне и, увы, одинаково не нужно.

Дорогие мои, — то, что мы здесь, на позиции, ни в чем не нуждаемся — к сожалению, не одни слова, а самая горькая действительность.

Замазать этот грустный факт и рассказать вам по-газетному, высоким стилем, о том, как мы, “герои-защитники родины” зябнем и мокнем в сырых окопах, по неделям совершенно без питья и без пищи, моя совесть мне не позволит.

Опишу вам чистосердечно хотя бы то, что у меня имеется сейчас, чтобы дать вам понятие о том, как мы живем.

Я стою на позиции, в самой что ни на есть передней линии, в 800 шагах от австрийцев, а между тем у меня в землянке имеется одеяло, которое мне с месяц тому назад привезли из Ровно. На жердяной кровати послан соломенный мат. Таким же матом обита стенка около кровати.Печка, окно (стеклянное), дверь — все, как у порядочных людей. Слабее всего дверь: переделана из старых ящиков тройной фанеры. Из этой же фанеры сделан стол. На столе — керосиновая лампа. Керосин нам присылают каждый день. Из съестных припасов у меня пока имеется “только” следующее: колбаса копченая, сыр швейцарский и рыбные консервы. Были яйца, но сегодня утром я их съел, был шоколад (не вами присланный — тот оказался очень свежим, а потому, чтобы не высох, был уничтожен нами еще третьего дня); шоколад же, купленный здесь, мы доели вчера.

Недавно были портвейн и красное вино (конечно — понемногу, примерно по бутылке). Меню нашего обеда сегодня:

1-е лапша; кулебяка с капустой.

2-е котлеты с макаронами.

3-е кофе.

На ужин: осетрина холодная.

Обедом сегодняшним мы слегка недовольны: “Опять эти макароны. Я начинаю подозревать, что наше собрание свою макаронную фабрику открыло”.

Итак, как видите, мы здесь “слегка” избалованы.

Нет, слава Богу, у нас недостатка и в табаке. Я курю Стамболи, 85 копеек. Солдат же завали махоркой. Ее выдают ребятам такую массу, что за невозможностью ее выкурить, они часть продают, при случае, здешним крестьянам по 2 коп. за осьмушку.

Одним словом, вы видите, что 18 месяцев войны не пропали даром. Армия научилась устраиваться и применяться к обстоятельствам. Чего мы массу съедаем, так это сапог, белья и проч. Все это нам каждую неделю везут, везут без конца и всего этого нам, благодарение Господу, пока хватает…

Далее. Вы интересуетесь, в каком виде ваша посылка до меня дошла.

Сухари слегка перемололись, но вкуса своего не потеряли, шоколад очень хорош, ландрин и зерна в целости, журнал тоже. Картины из него украшают теперь стены моей землянки, создавая не совсем обыкновенную смесь пещерного жилища с кабинетом культурного человека.

На твой вопрос, Мама, — чего бы мне прислать, — ей-Богу, затрудняюсь ответить. Шлите больше писем, — это кажется, единственное, что мне нужно.

Да вот разве еще книг. Если бы вам удалось прислать мне, скажем, полное собрание соч. Чехова, — был бы этим страшно обрадован.

Правда, есть у нас и книги (недавно, например, перечитал “Война и мир”), но больше все случайные и неважные.

Хотелось бы прочитать мне кое-что по философии. Например, — “Диалоги” Платона (хотя, конечно, этого в Коврове не достанешь)… На 1-й и 2-й день Рождества, если не ошибаюсь, долетали до нас далекие отголоски боев верстах в 3-х к северу от нас — под Чарторийском. Местечко это, дотла сожженное и разбитое нашими снарядами, как вы знаете, вероятно, из газет, 5 раз переходило из рук в руки. Бой был ожесточенный. Гул наших орудий не прекращался двое суток. Одним словом, хоть боев у нас и не было, но боевых впечатлений у меня накопилось достаточно. Как-нибудь я посвящу им целое письмо… Время мы здесь праздно не проводим: занимаемся с солдатами, делаем окопы, заграждения, а в настоящее время я получил ответственную задачу для моих архитекторских способностей: строю баню на позициях для нашего батальона. Работа в полном ходу, и баня выйдет отличная. Эскизик её, который я, как и путный архитектор сделал, посылаю, Батя, тебе. Кроме того, в последнее время, мы, офицеры 1-го батальона, затеяли написать ряд брошюрок для солдат. Писал и я: “Из-за чего мы воюем с немцами”. Теперь уж дописал; как-нибудь, пожалуй, вам пришлю.

Ну вот, пока, пожалуй, что и будет. Ты, Мама, спрашивала про белье. Пока его у меня много, а если и не хватит, так здесь всегда и все можно достать.

Поздравляю вас с масленицей. Не знаю, как вы, а мы здесь ели блины 3 раза, с сметаной (привозной из Москвы) и осетриной. Сегодня принесли коньяк, мадеру и портвейн. Учитесь и завидуйте.

Ваш Женя».

Потрясающе! — собрания сочинений Чехова не хватает в землянке, о Платоне мечтает…

15-е письмо было адресовано младшему брату:

«Колька.

Получил я все твои письма.

В благодарность за них расскажу я тебе случившуюся у нас маленькую историю. В тот день, когда у австрийцев было Рождество, фельдфебель 14-й роты, идя по лесу с позиции в штаб полка, увидал вдруг в стороне от дороги, что в лесной чаще мелькают синие шинели австрийцев. Насчитал он их пять человек и разглядел, что один из них был австрийский офицер. Перепутанный фельдфебель, у которого и револьвера-то не было с собой, бросился бежать в штаб. Но бедные австрияки, по-видимому, испугались еще больше него и думали только, как бы им спрятаться от нас. Это были австрийские разведчики. В ночь под Рождество, когда у них, как и у нас, во всех домах зажигаются елки, их послали в разведку. Они проникли за нашу линию, а потом заблудились и с рассветом уже не могли вернуться обратно и должны были скрываться в лесах. Когда в штабе узнали, что у нас бродят австрийцы, сейчас же была наряжена погоня. Наши разведчики и команда охотников облазили весь лес, но австрийцев так и не нашли.

Все мы уже начали думать, что фельдфебелю со страху показалось, но на другой день по телефону пришло известие, что один офицер соседнего с нами полка тоже встретил их в лесу, в нескольких верстах от нас. Но и там их поймать не удалось. А больше об них уже не слыхали; должно быть, они все таки пробрались к своим, если только не замерзли и не лежат где-нибудь в лесу. Как ты думаешь, как провели они эти двое суток, чем питались и как спали ночь? Ведь костра они, конечно, не посмели разложить, а в разведку с собой провизии ведь не берут. Как чувствовали они себя, когда увидели, что за ними, голодными, усталыми и озябшими, охотятся, как за красным зверем?

Да, брат, я думаю, что если только кто-нибудь из них уцелеет до конца войны, так уж это Рождество останется у них в памяти до конца жизни.

Так вот какие штуки бывают на войне. Рыбу я тут не ловлю и на лыжах не катаюсь, да и снег у нас бывает редко, а река у нас тут есть недалеко. Называется Стырь. Осенью, до моего приезда, наши разведчики ловили в ней рыбу. По-военному: глушили ее ручными гранатами. Рыбы в этой реке много, и они, бросив туда ручную бомбу, частенько вытаскивали щук фунтов по 12, сомов, язей, лещей. В наших болотах много диких коз, кабанов, а зайцев — так видимо-невидимо. Солдаты наши ходят охотиться за козами и частенько их убивают. А одну, так раз поймали руками. У австрийцев поднялась стрельба, она с перепугу и махнула прямо через наши окопы. В них как раз были наши солдаты. Они ее за ноги и ухватили.

А недели 2 тому назад приходит ко мне мой фельдфебель и говорит: “Ваше благородие. Нукося, какую я сейчас глупость сделал”. — “А что?” — “Да как же, — дикого кабана из под носа упустил”. — “Как это?” — “А так. Слышу я, что пост наш часто застрелял, бросился туда. Гляжу (дело было на рассвете), а вдоль проволочного заграждения, сгорбившись, кто-то и бежит. Эко думаю, счастье нам Господь послал, — ведь это австрияк. Сам себя не помня, к нему и покатил, да через проволоку колючую — раз… Штаны изорвал, запутался — ну, думаю, уйдет австрияк. А он как захрючит! Поднимаюсь, гляжу, а это кабан. Да здоровый, черт. А со мной ни винтовки, ни револьвера. Аж взвыл я от досады. Ну, уж и напустил я дыма на часового: вот дьявол, молдован, в 30 шагах с пяти выстрелов в кабана не мог попасть. Так мой кабан и ушел, а пудов ведь на 6 был. Всей бы роте на два дня свинины хватило”.