Анахрон. Книга вторая - Елена Хаецкая

Кобель неожиданно встал и, горбясь, безмолвно отошел подальше. Заполз под табуретку. Улегся, положив морду на лапы и поглядывая жалобными глазами.

Ну вот, кобель — и тот захандрил. Хотя вообще-то пес особой душевной чуткостью не отличался и на настроения хозяина обычно не реагировал.

В доме стояла звенящая тишина. Лишь где-то за окном, вдалеке, завывала сигнализация на чьей-то машине.

Неожиданно совсем рядом что-то обрушилось. Показалось — за стеной.

Сигизмунд вздрогнул. Кобель пулей вылетел из-под табуретки и зашелся яростным лаем.

Следом за собакой Сигизмунд вышел в коридор. Пес надрывался под закрытой дверью «светелки». Но и без этого Сигизмунду было ясно, что что-то в квартире изменилось.

Он больше не был один. Там, за дверью, кто-то ждал.

Леденящий страх сковал Сигизмунда. Ранящими стеклянными осколками падали мысли — одна ужаснее другой. НЕЖИТЬ! Правильно мать говорила! Глаза белые… Ушла под землю, вернулась, когда позвали… Ну конечно, «светелка»! Там лунница с нее осталась.

Кобель вдруг лег на брюхо и замолчал. За дверью царила мертвая тишина.

Потом — быстрые, легкие шаги. И снова тишина.

Сигизмунд нащупал тяжеленный газовый ключ. Закусил губу, чтобы не завопить от страха. Прислушался.

Тишина.

Потом — протяжный звон, будто струна запела. И вслед за этим кто-то стал осторожно скрестись в дверь.

Сигизмунд понял, что еще немного — и он просто умрет.

Набравшись сил, позвал еле слышно:

— Лантхильд?

Молчание было ему ответом.

Сигизмунд неожиданно заорал дурным голосом и рванул дверь на себя.

И еле успел отшатнуться!

Сознание зафиксировало ужасное, залитое кровью лицо огромного мужика, волосатого, как йети. Над головой Сигизмунда взметнулось что-то сверкающее.

Спасибо тренажерной молодости — откуда что взялось? — Сигизмунд успел блокировать падающую с потолка молнию разводным газовым ключом. Нестерпимое пение металла и сноп искр, брызнувших прямо в лицо, заставили Сигизмунда зажмуриться. Но только на миг.

С ужасным ревом откуда-то из темного угла поднялся исполинский зверь. Испуская низкое горловое рычание, он обрушился на йети, впился когтями ему в шею и щеки и вместе с ним опрокинулся на спину. Молния выпала из руки йети, описала в воздухе сверкающую дугу, вонзилась в паркет и низко загудела, как шмель.

Сигизмунд стоял, тяжело дыша и держа ключ в обеих руках.

Оба чудовища боролись на полу. Их огромные ноги, дергаясь в воздухе, то и дело с силой били по шкафу. Шкаф трещал и грозил повалиться.

Наконец зверь оседлал поверженного йети и, поставив локти возле ушей упавшего, пригвоздил его к полу. Йети бился и орал:

— Хири ут! Хири ут!!!.. Ик'м ин замма вальхаллам! Ик'м ин химинам! Хири ут!

— Ни-ии, нии!.. — твердил зверь.

Сигизмунд медленно опустил разводной ключ, коснувшись им пола.

И тут он увидел наконец, ЧТО именно, покачиваясь, застряло между паркетин.

Это был длинный тяжелый меч. Не двуручник, но достаточно длинный.

Чудовища, лежа друг на друге, хрипло переводили дыхание.

— Ик'м ин замма вальхаллам, — потерянно повторял йети, мотая лохматой башкой.

— Нии, ни-ии, — уговаривал зверь. — Афлет имма.

Сигизмунд выронил ключ.

Оба чудища обернулись на звук, закопошились на полу и встали на ноги.

Оказались огромного роста, широченные в плечах. Сигизмунд — и сам не маленький — рядом с ними вдруг почувствовал себя недомерком. Может быть, даже и не в росте дело. От пришельцев веяло дикой, первобытной силой. Не привыкли они съеживаться, утрамбовываться.

Ножищи в чунях с ременной оплеткой. Сорок пятого размера чуни-то, не меньше.

Чего им надо? Откуда они взялись? Чего хотят? И, главное, как от них избавиться?

Блин, ведь убить могли! Ведь действительно убить могли. Сигизмунда запоздало затрясло.

Мужики стояли молча и неподвижно. Может, за Лантхильдой пришли? Или мстить?

Долгополые рубахи навыпуск. У одного — безрукавка мехом наружу. Пояса с бляхами на все брюхо. Ножи.

А морды-то, морды! Один наискось пятерней рожу кровью вымазал. Рука оцарапана — вон, на пол капает.

Глаза светлые, водянистые. Туповатые как будто. И холодные-холодные. Убьют — и не поймут.

Тот, что с перемазанной рожей, — рыжеватый. Коты такими рыжеватыми бывают.

У второго патлы как солома. Как грязная солома. Давно не мытая и, видимо, давно не чесаная.

— Вы что, мужики? — немеющими губами пробормотал Сигизмунд. — Нет здесь ее… Исчезла… Не моя вина…

И осекся, чувствуя, что лепечет и вообще выглядит жалко.

А мужики продолжали сверлить его испытующими взорами.

Сигизмунд собрался с духом, подавил неуместную дрожь и рявкнул:

— Эй, вы! Лантхильд — хвор?

Великаны переглянулись. На их лицах проступило искреннее изумление. Можно подумать, только что у них на глазах обезьяна заговорила по-человечески.

Потом тот, что с желтыми волосами, тяжко обронил:

— Лантхильд ист ин замма хузам.

И скрестил руки на груди, слегка выпятив вперед живот.

Очень монументально. У Сигизмунда так явно не получится.

И снова наступило тягостное молчание.

Тоска, отступившая было перед лицом смертельной опасности, вернулась к Сигизмунду и стремительно росла. Он почувствовал себя в осаде. Анахрон осадил его в его же собственном доме.

Может, лунница их притянула? Почему тогда не Лантхильду? Пока не поздно, надо перехватить инициативу. Нам бы ночь простоять, а утром — звонить Никифоровичу. И отгружать перемещенных. Пусть натурализует. Или пусть старому пердуну Шульце или Шутце — как его — в Боливию «молнию» отбивает. Мол, приезжай, партайгеноссе, на этот раз твоих принесло. Арийцев с лошадиными мордами.

И в задницу всех! И звездец!

Сигизмунд, грозно насупясь, уставился на зигфрида с соломенными волосами и рыкнул:

— Брозар! Лантхильд! Аттила! Хуз! Гайтс! Айзи! Аспид! Анахрон! Хрен вам всем!

Желтоволосый согнал с морды заскорузлую хмурость. Просветлел даже. Молвил неспешно, действуя по тому же принципу, что Сигизмунд:

— Лантхильд! Манна! Барнило! Сигисмундс! — И, подумав, добавил еще несколько ключевых слов: — Ого! Озо! Фидвор фоньос! Гизарнис карахо!

И замолчал, как автомат, у которого кончился завод.

Сигизмунд понял, что на эту реплику надо как-то реагировать. Иначе ночь не продержаться.

Поэтому, поднапрягшись, Сигизмунд выдал следующее:

— Ик им Сигисмундс! Ик им микила! Ик им махта-харья! Ик им генеральный директор! Господи, мужики, как мне хреново…

Бросив взгляд на рыжего, Сигизмунд вдруг заметил, что тот — жуткая кровавая маска — виновато помаргивает. И глаза у него голубые и раздолбайские.

Ночь. Конец XX века. Центр Санкт-Петербурга. Комната. В паркетном полу торчит меч. Рядом валяется газовый разводной ключ в розовых цветочках. Неподвижно стоят три патлатых мужика и тупо пялятся друг на друга. Словеса бессвязные выкрикивают.

Вечно вы, Сигизмунд Борисович, в какую-нибудь идиотскую историю влипаете! А другие в это время спят. Или эротический канал по евровидению смотрят.

Сигизмунд обратился к рыжеволосому вполне дружески:

— Зу ис Вавила.

Не узнать его было невозможно. Вавила до смешного был похож на карикатурные изображения, созданные во множестве Лантхильдой.

Тот сперва растерялся, но потом просиял. Стал что-то многословно объяснять. На меч показывал, на разводной ключ. Мол, уж прости, земеля, так уж вышло… С кем не бывает — ошибся…

Сигизмунд махнул рукой:

— Идемте чай пить.

А у самого в голове опять мелькнуло: только бы ночь продержаться.

* * *

Современный стереотип поведения — Hello, Bob! How are you? A drink? — с этими парнями явно не проходил. Препровожденные Сигизмундом на кухню, остановились. Видно было, что табуретки чем-то страшно поразили их воображение.

Сигизмунд показал им, чтобы сели. Те осторожно устроились, Вавила — видимо, от застенчивости — на самый краешек. Как и следовало ожидать, кувырнулся. Хмурясь, поднялся на ноги. Видимо, счел, что над ним подшутили. Посмешищем сделать захотели, за плачевную ошибку отомстить.

Сигизмунд поспешно усадил Вавилу в свое кресло. Чтобы не зарезал.

Вошел кобель. Боязливо обнюхал чуни. Тихонько порычал на Вавилу.

— Хундила, — поведал Вавила Сигизмунду. И глазами спросил хозяина: можно ли настырной хундиле пенделя дать?

Сигизмунд потрепал пса за уши.

— Миина хундила, — пояснил он.

Вавила с сомнением поглядел на животное. Затем разразился чинной неспешной, но очень многословной речью. «Хундсы» в речи мелькали часто. Видать, немало славных хундсов повидал на своем веку Вавила.

Когда тот замолчал, заговорил брат Лантхильды. Вамба его, кажется, зовут.