Анахрон. Книга вторая - Елена Хаецкая

— Для начала, там все насторожатся, когда мы на краю этого вонючего болота дачку ставить начнем, — заметил Сигизмунд.

— Шурин мой, между прочим, с корешком его ядерщиком, они тоже не лыком шиты. Обкумекали это дело, пока в лесу были. Они там на охоте были. Можно так выставить, будто лоха навороченого кидаем.

— В роли лоха, конечно, я, — сказал Сигизмунд полуутвердительно.

Федор отвечал уклончиво:

— В общем, ботовские хотят с этого шестьдесят процентов. Соглашайтесь. Правда, золотое дно! Опять-таки, не левых людей в долю берем, шурина — он все же свой.

— Я подумаю, — сказал Сигизмунд.

Они допили водку и разошлись.

* * *

Сестрицы поздравили Сигизмунда по-своему. Под громкое, воодушевленное и фальшивое пение Аськи: «хэппи бђздей ту ю!» Сигизмунду были преподнесены подарки. От Аськи — циклопический разводной газовый ключ в пятнах ржавчины. Каждое пятно служило серединой для множества розовых цветочков, намалеванных масляной краской.

— Вот, Морж, — гордо сказал Аська. И поковыряла ножкой паркет. — Через весь город перла, тяжеленный такой… Умудохалась вся.

Сигизмунд лязгнул ключом.

— Это тебе, Морж, машину чинить, потому как ты у нас автовладелец известный, — пояснила Аська. Она явно ждала бурного восторга.

— Да он сам размером с половину моей машины, — сказал Сигизмунд.

Аська немедленно обиделась.

— Тебе что, не нравится? Тебе не нужен? Давай заберу. Подарю, кому нужен. Вот ты какой, Морж, говнюк. О тебе думают, заботятся…

— Что ты, Аська. Такая вещь в хозяйстве всегда нужна.

Аська тут же воспряла духом.

— Вот я и говорю, полезный предмет, а Виктория что-то бухтела. Говорит, фигней маешься… Про «мерседесы» с «фордами» заливала…

Сигизмунд положил ключ на обеденный стол. Предмет своей несообразностью вызывал ужас. Мелькнула в голове идиотская картина: Сигизмунд передаривает этот ключ Наталье на Восьмое Марта. Жуть-то какая.

Дождавшись, пока тема ключа иссякнет, Вика скромненько преподнесла имениннику титанических размеров белую кружку в форме женского торса. Спереди кружак грозно топорщился двумя парами острых грудей. Положительно, обе сестрицы страдали гигантоманией.

— Ой, — растроганно сказал Сигизмунд, на этот раз куда более искренне, — спасибо. А как из этого пить?

— А ты на видное место поставь, Морж, и любуйся, — посоветовала Аська. — И нас не забывай. Потому как скоро мы тебя покинем.

— Куда это вы собрались? — не очень поверив, спросил Сигизмунд.

— Я — к себе домой. А Виктория — в Рейкьявик. Вон, и билет сегодня взяла…

— Какой билет? На какое?

— Через три дня улетаю, — пояснила Вика. И в сторону поглядела. Как не родная.

— Погоди, Аська, погоди… — совсем растерялся Сигизмунд. — Ну ладно, Вика — в Рейкьявик, в университет… У нее работа, диссертация… А ты-то куда? Кто тебя гонит?

— Домой же, говорят тебе, Морж. К неоплаченным квитанциям и прочим бытовым трудностям. — И видя, что Сигизмунд неподдельно огорчен, добавила: — Ну Моржик, ну не убивайся ты так. Сам подумай. Виктория свалит в Буржуинство, а я что у тебя делать стану? Жить-поживать в суровых условиях моногамности? Ты еще семь слоников заведи… Да ну, не куксись! В одном же городе остаемся, телефон есть, ноги не выдернуты… пока… В гости ходить будем друг к другу, созваниваться, перестукиваться… А-а! — притворно заплакала Аська.

— Это ты перед своим режем так кобенься, — сердито сказал Сигизмунд. — Видишь же, что человеку херово. Могла бы и остаться.

— Морж! Во всем нужно соблюдать меру! Даже в греховодстве! — назидательно изрекла Аська. И потянулась. — Чем тут с опрокинутыми рожами сидеть, пошли лучше на Марсово поле.

— А хрена мы там забыли? — спросила Вика.

— Ну, вы и серые! Ну, дерђва! Как валенки. Комета прилетела. Аккурат над Марсовым полем видна. С хвостом и прочими делами. «Налетающая, как Ревность, волосатая звезда древних!» Пошли, как раз вечер ясный. Давай, давай, Морж, пошли, не кисни. Будь мужчиной. День рождения все-таки. Соберись! Хэппи бђздей ту ю! Ну давай, подпевай!

Комета разочаровала. Глобально разочаровала. В начале года газеты сулили хвостатое чудовище на полнебосклона, но потом смущенно поведали, что погорячились ученые-то. И что не Рюрик последним эту комету видел, а Иисус Христос. Это обстоятельство особенно занимало воображение Аськи.

— Представляете — Иисус Христос ее видел! Это же и есть звезда волхвов! Правильно говорят, скоро конец света.

Отыскать комету на небе оказалось делом непростым. Наконец обратившись лицом к Троицкому мосту, обнаружили над Петропавловской крепостью яркую белую точку, возле которой было как будто начиркано светящимся карандашом. Осознав, что это и есть комета, дружно завопили. И не хотелось верить, что этот вечер — почти последний, что через три дня вся эта странная жизнь кончится — и притом самым прозаическим образом.

В конце концов, а чего вы ожидали, Стрыйковский? Что в обмен на фальшивый золотой вам дадут кучу настоящего серебра? Поиграли в хипповскую коммуну — и будет. И хватит делать вид, будто такое житье вам привычно. Довольно выдумывать свое прошлое. Не-бывшее прошлое, к которому вы сейчас запоздало возводите свое настоящее.

— Господи, как мне будет всего этого недоставать! — сказала вдруг Вика.

И обхватила обоих руками.

— Пролетарии всех каст, соединяйтесь, ура-а! — визгливо закричала Аська. — Блин, Виктория, немедленно заткнись, не то я разревусь! Пошли лучше вокруг Вечного Огня прыгать.

Эта инициатива не встретила поддержки. Сигизмунд вдруг вспомнил, что именно здесь его принимали в пионеры. Аська бросила его с Викторией и убежала прыгать к Огню в одиночку.

От Вечного Огня доносились бессвязные выкрики:

— Я, фамилия-имя, вступая в ряды Всесоюзной… греховодной организации… Ой, Ладо-Дид-Ладо!.. Перед лицом бессмертного Будды… Сансара-Сансара!.. Торжественно и непреклонно обещаю, блин!.. следовать за путеводной звездой… Так вперед, за цыганской звездой кочевой!..

— Что-то Анастасия распереживалась, — вполголоса сказала Сигизмунду Вика.

— А ты? — спросил Сигизмунд.

Вика пожала плечами и отвернулась.

* * *

Возвращались домой около часа ночи — раскисшие от собственной сентиментальности. Остановились у арки.

— Ну, бывай, Морж. Расти большой. Не забывай водить на водопой семь слоников.

— А вы куда? — растерянно спросил Сигизмунд. — Заночевали бы. Довезти я вас не смогу — выпил, на тачку денег нет… Вы что, пешком решили?

— Да нет, — пояснила Аська, — мы здесь, по соседству.

— Что — в гости, что ли, собрались?

— Ну…

— Куда вас в гости в такое время-то несет? Приличные люди спят уже.

— Обыватель ты, Морж. Мещанин. Кто тебе сказал, что мы к приличным людям идем? Да мы сами неприличные. А там хипье живет позлей тебя. Да ты их видел, они к Вике приходили, на научные темы разговаривали…

— Не помню я, — сказал Сигизмунд недовольно. — Не помню я никого.

— Ну и не помни. Иди лучше спать. Мы тебя любим, Морж. Ну-ка, Виктория, раз, два…

И сестрицы дружно чмокнули его в обе щеки, запачкав помадой.

* * *

Вот и закончился день рождения. Тридцать семь. Назойливо вертелся в глазах заголовок газетного интервью с известным актером: «…В КОНЦЕ ЖИЗНИ МЫ ВСЕГДА ОКАЗЫВАЕМСЯ У РАЗБИТОГО КОРЫТА». Осень, блин, Болдинская… А Наталья сегодня не позвонила. То ли забыла, то ли не дозвонилась. Почему-то стало даже обидно. Чуть-чуть.

Сигизмунд закурил. Кобель, преданно лежавший под столом, переместил морду на хозяйский тапок. Вздохнул. Сочувствует, скотинка. Не такой уж это плохой кобель. Сигизмунд наклонился и погладил собаку.

Да, кончился праздник. Быстро, оказывается, привык к приключениям. Лантхильда с ее тайной, Аспид и жутковатые откровения Федора Никифоровича, невозможные и радостные отношения с сестрицами… И вот все оборвалось и, похоже, навсегда.

Впереди провиделось будущее, серое и безотрадное, как старый, брошенный на стройке ватник. «Морена» неудержимо разорялась. Надвигалось одиночество, все более властно поднимало голову безденежье. Сигизмунд чувствовал себя опустошенным. И заполнить эту пустоту было нечем.

Ярополк? Но когда он вырастет и станет мужчиной, Сигизмунд будет уже стариком.

Да, праздник ушел. Расточился. Отныне Сигизмунд остается один на один с кобелем и «хозяйством» — бессмысленным, зловещим.

Хотелось повеситься от тоски.

Кобель неожиданно встал и, горбясь, безмолвно отошел подальше. Заполз под табуретку. Улегся, положив морду на лапы и поглядывая жалобными глазами.

Ну вот, кобель — и тот захандрил. Хотя вообще-то пес особой душевной чуткостью не отличался и на настроения хозяина обычно не реагировал.